Представляем вашему вниманию новый рассказ писательницы Аягуль Мантаи «Слепое сознание».
1
У входа в метро, дрожа от холода, стоит горбатая старушка, продающая цветы. Я хотела купить все цветы, чтобы защитить их от холода. «Я не хочу дарить себе цветы и обманывать свои чувства. Человек, играющий со своими чувствами, не будет счастлив в любви», — подумала я и отказалась от мысли купить цветы.
Рядом со старушкой сидела полная женщина средних лет, продававшая кукол, напоминающих образы мировых звезд. Бедная женщина так замерзла от холода, что засунула руки в большие карманы куртки, ища тепло. Было ли в жизни этой женщины тепло? Если бы я купила ее куклу, я бы подарила ей немного тепла. «У меня нет маленькой дочери, зачем мне покупать куклу?» — подумала я и отказалась и от этой мысли.
В десяти метрах от двух женщин, проходя мимо слепой девушки, певшей песни, я приложила ухо. Я смотрела на нее с отвращением, ее слишком резкий, «квакающий» голос, казалось, разрывал барабанные перепонки. Каждый раз, когда я видела ее, мне хотелось сказать: «Бедняжка, люди бросают тебе деньги не за твой талант, а из-за твоей инвалидности, не кричи», но я сдерживалась.
«Я счастливая женщина», — пропела слепая девушка, улыбаясь, и ее неприятный голос больше не вызывал во мне раздражения. Я подошла к ней, молча рассматривая ее полное круглое лицо, курносый нос, который портил ее красоту, морщинистый лоб, невинные глаза. «Если бы она видела, она бы плакала каждый раз, глядя на себя в зеркало из-за своего носа», — подумала я.
— Кто вы? — спросила она испуганно.
— В вас есть какое-то спокойствие. А я не могу взвесить весы жизни, — ответила я, оставив ее вопрос без ответа.
— Бог забрал мои глаза и наполнил мою душу светом, — сказала она, тепло улыбаясь.
Не ожидая такого ответа, я растерялась. В этот момент ее лицо светилось необычайным светом, как будто подтверждая ее слова.
— До свидания, — сказала я.
— Постойте, — она нашла мою руку и крепко сжала. Она долго гладила мою правую ладонь по очереди обеими руками.
— Вы очень чувствительный человек, все принимаете близко к сердцу. Если бы я была на вашем месте и могла видеть этот мир, я бы чувствовала себя необычайно счастливой, — вздохнула она.
— У меня тоже бывают моменты, когда хочется прожить жизнь другого человека, — честно призналась я.
— Неудовлетворенность — это очень большой грех. Ваши глаза видят, — русская девушка посмотрела на меня с испугом. — Вы можете видеть, как бабочка садится на цветок, как птица расправляет крылья и летит. Вы можете видеть, как белоснежный пушистый снег опускается с неба на землю. Я могу почувствовать, как идет снег, только когда иду под дождем, когда снег падает мне на лицо. Я знаю, что мои глаза никогда не увидят, но я хочу увидеть этот мир хотя бы раз. Если бы Бог подарил мне свет моих глаз на час, я бы увидела себя, людей, смех детей, красоту природы, образ милосердия, все-все.
— Образ милосердия? — удивленно спросила я.
— Да, я бы увидела образ милосердия, — сказала она очень уверенным голосом. — Ко мне всегда приходит одна женщина, проявляет милосердие и дает милостыню. Ее единственный сын инвалид. Она делает мне пожертвования и просит у Создателя здоровья для своего ребенка. Я хочу увидеть образ этой милосердной женщины, — сказала она.
— Ваше лицо такое теплое, доброе, — сказала я.
— Правда? — смущенно улыбнулась она. — Пусть моя судьба не улыбается мне, но я хочу смотреть на жизнь с улыбкой. Я люблю жизнь, чтобы найти в ней смысл. Каждый день я отношу остатки еды соседке. Она не может выйти на улицу и просить милостыню. Она лежит в постели уже четыре года, — рассказывая о том, как соседка когда-то ей очень помогла, я вспомнила, что не дала ей милостыню.
С надеждой, что только она может ответить на все вопросы вселенной:
— Что должен сделать человек, чья душа близка к печали, чтобы найти смысл в жизни? — спросила я.
— Люди с двенадцатью органами в порядке не имеют права не любить жизнь! — сказала она, нахмурившись.
— Сколько бы ни была весна — не чувствуя запаха весны, ни лета — не радуясь, ни зимы — не видя белизны снега, ни осени — не пропуская через сердце красоту осени. Сколько слепых сердцем людей. Их тела здоровы, но души — инвалиды, — сказала я, чуть не заплакав.
— Только материнское чувство спасет женщину. Я так скучаю по запаху ребенка, — сказала она, жадно вдыхая воздух. — Я хочу стать матерью. Даже если я не увижу своего ребенка, мысль о том, что он увидит меня, наполняет мою душу особой радостью, — погрузилась она в мечты.
«Будучи инвалидом, она тоже хочет стать матерью».
Словно прочитав мои мысли, она сказала: — Мой ребенок будет моими двумя глазами.
— Женщина не должна рожать ребенка для себя, для удовлетворения своего «Я». Я не понимаю женщин, которые рожают детей, чтобы спасти себя, — сказала я грубо.
Она показала, что ей не нравится мои слова, и нахмурилась.
— Я не сомневаюсь, что мой ребенок будет безгранично любить жизнь, как и его мать. Он будет смотреть на каждое утро и каждый закат, благодарить Создателя и молиться, — сказала она уверенным голосом.
Я хотела спросить: «Ты не боишься, что твой ребенок будет слепым?», но, увидев луч радости на ее лице, остановилась.
Притворившись, что мне холодно, я поспешно попрощалась с ней. На улице сгущались сумерки. Я пошла пешком в общежитие, где жила. Передо мной шел черный пес, хромая на раненую лапу, окрашивая снег в красный цвет. Пес не отставал от меня и не опережал. Время от времени он оборачивался.
— Прости, я не понимаю даже себя, не говоря уже о тебе, — вздохнула я, как будто пес мог понять мои слова.
2
В мой чай упал таракан. Я была так зла, что хотела выплеснуть чай на подругу, как будто она была виновата. «Ты неряха! Ты никогда не убираешь комнату!» — закричала я. Она пробормотала себе под нос: «В этом общежитии тараканы уже больше года. Даже если мыть пол три раза в день, от них не избавишься». Я начала пить цикорий, который рекламировали как «успокаивающее нервы», добавив три ложки в чашку, но мое тело задрожало. Это был мертвый детеныш таракана, прилипший к моему языку. «Лучше умереть, чем жить в такой бедности!» — закричала я во весь голос.
Она передразнила меня: — Люди едят раков и лягушек. Ты не умрешь, проглотив маленького таракана, — сказала она.
Наша маленькая комната в городе, где мы жили, была слишком убогой для энергичного человека, который действительно умеет уважать себя и бороться за лучшую жизнь. Когда мы открывали окно, рваные коричневые обои развевались повсюду. «Кто бы ни выбрал эти обои, он был безвкусным человеком», — ворчали мы, но никому из нас не приходило в голову побелить и покрасить комнату, которая еще больше омрачала нашу и без того унылую жизнь. «Переедем в другую квартиру». Мы обе так думали. Но мы не переехали и остались жить в этом старом общежитии.
Иногда, не в силах терпеть, как тараканы бегают по моей кровати, по моему лицу, мои нервы настолько расшатывались, что я вставала посреди ночи и ожесточенно их убивала.
Айза: — Ты жестокая! Они тоже творения Божьи. Они тоже имеют право на жизнь, — ругала она меня.
— Ты слишком умна. Тогда объясни им, чтобы они не падали в мою еду и чай и не играли с моими нервами.
— У тебя есть признаки шизофрении. Не хочешь ли ты лечь в больницу для лечения нервных заболеваний? Я отвезу тебя завтра, — сказала она насмешливо. — Ты не платишь за общежитие каждый месяц, три раза в день бесплатная еда, и там нет тараканов, это здорово, можно сказать, курорт, подумай, — рассмеялась она, издеваясь.
— У тебя тоже есть признаки нервных заболеваний. Давай лечиться вместе, — сказала я, не желая этого.
— Нет, мои нервы в полном порядке, просто в последнее время я очень устала, немного отдохну и приду в себя, — сказала она усталым голосом. — А если ты хочешь лечь в «психушку», я помогу, — насмешливо сказала она, довольная собой, как будто нашла что-то гениальное, и рассмеялась.
Я знаю, что за ее смехом скрывается печаль. Поэтому, даже если она шутит неуместно, я стараюсь не обижаться. Она не скрывала, что ее родители развелись, у каждого из них теперь своя семья, отец никогда ее не искал, и она выросла, чувствуя ненависть отчима. Когда мои родители звонили ей по очереди, она жаловалась: «Родители других людей ищут своих дочерей, а я никому не нужна». Сама она очень редко звонит матери. Но их разговоры всегда начинаются с ссоры и заканчиваются ссорой.
— Айза, ты знаешь слепую девушку, которая просит милостыню у метро. Сегодня я долго разговаривала с этой девушкой, — сказала я.
— Ты поговорила с несчастной бедняжкой, почувствовала себя счастливой на мгновение и тебе стало легче? — она засмеялась насмешливо.
— Ты мастер подшучивать и издеваться надо мной, — сказала я, не желая этого.
— Думаешь, я скучаю по Сабире и ищу ее? Я сама живу не очень хорошо, но часто делаю ей подарки. Причина не в том, чтобы проявить милосердие и ждать благословения от Бога, а в том, чтобы изучить ее страсть к жизни, подавить неудовлетворенность своей беспокойной души. Это не поиск счастья в чужом горе, а оценка того, что у тебя есть, и благодарность, — сказала Айза.
— Значит, Бог создал инвалидов, нищих и обездоленных, чтобы здоровые, но духовно развитые люди черпали силу и энергию? Если так, то насколько это справедливо? — задала я вопрос ей и себе.
— Когда меня охватывает глубокая печаль, я не могу быть благодарной, глядя на больных и инвалидов. Дети, выросшие в любви, смотрят на этот мир с любовью. Они знают правила жизни. Дети, лишенные материнской и отцовской любви, отстраняются от общества, замыкаются и живут уныло, — сказала она.
— А ты играй по своим правилам, чтобы получить свою долю от жизни! Ты собираешься провести всю свою жизнь в тоске и слезах, говоря: «В детстве у меня не было детства»? — сказала я, не скрывая своей сильной усталости.
— Значит, жизнь — это борьба без правил? — усмехнулась она.
— Жизнь — это сохранение баланса между «иметь» и «не иметь», — повторила я свой обычный ответ.
— Завтра я отнесу Сабире одежду, которую не ношу. Пойдешь? — спросила она меня с вопросительным лицом.
Мы согласились пойти вместе к девушке, которая, несмотря на скрытую за улыбкой печаль, могла убедить нас, что она может смеяться.
3
Появилась Сабира, одна нога короче другой, ее тело, как «близнецы», не могло выровняться, и она шла, прихрамывая на одну сторону.
Айза: — Если бы Бог дал ей богатство, сделала бы она операцию на ногах? Она не только инвалид, но и бедная, — сказала она, глядя на нее с жалостью.
Мы поднялись пешком на пятый этаж.
— Вы устали? — Сабира улыбнулась, как виноватый человек.
С открытой дверью в мой нос ворвался запах затхлости и сырости.
Она, научившаяся читать по выражению лица, сказала: — Мои соседи все работают чернорабочими. Уходят утром и возвращаются вечером. Они так устают, что иногда у них нет сил даже помыться. Хотя я мою полы в двух местах, у меня больше времени для отдыха, чем у них, — сказала она с легким оттенком гордости.
Хотя я морщилась от неприятного запаха, мне захотелось выпить горячего чая.
Расстилая скатерть, Сабира сказала: — Вчера я получила зарплату и отправила деньги домой, — сказала она едва слышно.
Мы без слов поняли мысль: «Девушки, простите, если мой стол беден».
Когда Сабира ушла в соседнюю комнату, Айза прошептала:
— У родителей нет стыда, что они живут на деньги больной дочери.
Хотя Сабире было двадцать восемь лет, ее измученный болезнью вид выглядел намного старше ее возраста. Экономит ли она деньги или не обращает внимания на свою внешность, я не видела, чтобы она красила свои седые волосы, скрывая их.
— Ты, наверное, слышала от Айзы, летом я выхожу замуж, — сказала Сабира, в глазах которой играл луч радости.
«Даже будучи инвалидом, она полна жизни. «Я выхожу замуж» — это то, что можно сказать?».
— Сабира, сколько детей ты хочешь? — спросила я, пытаясь скрыть свои дурные мысли, отчаянно.
Сабира, в глазах которой играли огоньки радости и надежды:
— Я мечтаю о том, чтобы у меня было много детей, — сказала она, улыбаясь.
Айза молча сидела, погруженная в свои мысли, не вмешиваясь в разговор.
Сабира, нарезая хлеб, часто бросала взгляд на две сумки, которые мы принесли. Я начала доставать из сумки одежду, которую носила раньше, купила, но потом не смогла носить и ни разу не надела.
— Я ни разу не надевала это платье, купленное за сто долларов, — сказала я.
Это платье бледно-розового цвета я купила три года назад за семь тысяч тенге. Позже я поняла, что оно мне не идет, и, пытаясь продать его, я поняла, что не являюсь торговкой. Платье, пролежавшее три года в углу старого шкафа и начавшее пылиться, в моих глазах приобрело ценность и установило свою ложную цену.
Я почувствовала, что Айзе нравится наблюдать за счастливыми моментами Сабиры со стороны, и начала доставать одежду из сумки одну за другой.
Я заволновалась, не обидела ли я Сабиру, когда ее счастливое лицо омрачилось. Она, как виноватый человек, замялась и прошептала: «Господи мой, Боже мой, прости мою алчность и зависть».
В этот момент заговорила Айза, которая молча сидела:
— Сабира, я удивляюсь, что ты не отвернулась от Бога, хотя судьба испытывает и мучает тебя. Бог забыл тебя, но ты никогда не забывала его. Я иногда даже сомневаюсь в существовании Бога.
— Не говори так, не говори так. Бог любит тебя, — сказала Сабира. Затем добавила: — Бог любит всех нас.
— Сомневаюсь, — упрямо сказала Айза.
— Не богохульствуй! — Сабира нахмурила морщинистый лоб и нахмурилась. — Я прочитаю вечернюю молитву, — она легко встала.
Айза: — Ты попадешь в рай, даже если не будешь молиться, если рай действительно существует… — сказала она.
На этот раз Сабира сильно разозлилась.
— Нельзя говорить кощунственно и поддаваться влиянию дьявола! — сказала она резким голосом, глядя на Айзу с неприязнью.
Хотя я беспокоилась, что вспыльчивая Айза может обидеть Сабиру, у меня не было никакого желания менять ход разговора.
В одно мгновение лицо Айзы омрачилось: — Впервые в восемь лет я умоляла Бога не разлучать моих отца и мать. Бог не услышал меня. Бог и после этого не слышал моего голоса. Когда мой отчим ударил меня по щеке пощечиной, моя мать закричала и, вместо того чтобы защитить меня, обиделась: «Из-за тебя мы отдаляемся друг от друга». В тот день, сидя и плача под старым дубом, я ждала двухкрылых ангелов. Я верила, что они заберут меня с собой на небо. Я уснула под деревом, устав ждать своих ангелов. Сэния-апай, вышедшая искать свою корову, которая не вернулась с пастбища, отвела меня домой. Я смутно помню, как Сэния-апай сильно ругала мою мать, а мать, оправдываясь, давала мне характеристику: «Она и сама упрямая».
Дикий цветок, выросший в поле, даже если его придавит камень, упорно пробивается и растет. Хотя его природа изначально была цветком, он не может расцвести и подарить окружающим эстетическую красоту. Дети, не получившие родительской любви, вырастая, похожи на этот дикий цветок.
В самые неудачные периоды своей жизни я чувствовала одиночество человеческой души. Страдая душой, я поняла, что человеческая душа не дорога никому, кроме самого себя, — сказала она, с глазами, полными слез.
— Душа — это завет Бога. Я хочу наполнить свою душу духом, — сказала Сабира, глядя на нас с любовью.
Айза, как будто не слыша Сабиру, продолжила: — Когда Бог посылает испытания, я вспоминаю свои грехи, прошу прощения и вместо того, чтобы приблизиться к Богу, наоборот, устаю от всего, отчаиваюсь и отдаляюсь от него. Я знаю, что чем дальше я отдаляюсь от Бога, тем сложнее становится моя жизнь, и я перестаю познавать даже себя, не говоря уже о других, — вздохнула она.
— Ищи Бога не издалека, а в своем сердце! Бог в наших сердцах! — сказала Сабира очень уверенным голосом.
— В двадцать два года я связала смысл жизни только с юношей, в которого была влюблена. Без него я чувствовала себя живым трупом. Потом я забыла его. Я хочу жить так, чтобы не мочь жить без Бога, но не могу. Хотя я пережила, насколько мучительно жить без одного человека, я не могу постичь, насколько горько жить далеко от Бога. Когда-то я начала молиться. Но моя молитва ничем не отличалась от гимнастики, — сказала Айза виноватым голосом.
— Если хочешь, давай вместе прочитаем вечернюю молитву, — сказала Сабира.
Айза, как будто не услышав слов Сабиры, не ответила.
— Неудача — это отражение моих плохих мыслей, но я жалуюсь: «Что я сделала тебе, Бог, чтобы ты мучил меня?». Я не могу жаловаться никому, кроме Создателя, который меня создал. Значит, я могу найти его, — сказала Айза, с надеждой глядя на Сабиру.
— Айза, ты не знаешь, насколько ты счастлива, так же, как не знаешь, насколько ты близка к Богу, — сказала Сабира, ласково глядя на Айзу.
— Ты тоже говоришь, Сабираш. Счастливый человек должен уметь безгранично любить жизнь. Я не завидую тем, кто родился счастливым. Счастливые люди знают только одно — подчиняться правилам жизни, которую они безмерно любят. В этом весь их секрет. Я завидую тем, кто, будучи неудачником, однажды ловит золотую рыбку. Неудачники получают адреналин, мучая и терзая друг друга. Им не интересна точка зрения счастливых людей, — сказала Айза, глядя на нас вопросительным взглядом, как будто спрашивая: «Вы меня слушаете?».
— Я никогда не смогу тебя понять, — сказала Сабира, улыбаясь как ребенок, и ушла в соседнюю комнату молиться.
— Бедная девушка так устала, пытаясь понять твою сущность. Решить «тысячелетний расчет» кажется легче, чем понять твою сущность, — рассмеялась я.
— Сабира любит Бога, не познавая и не зная его. Ее душа уже сияет духом. Мы обе ищем его именно поэтому. В любви между Богом и человеком не должно быть торга. Мы обе чего-то ждем в качестве платы за нашу веру в Бога. Возможно, поэтому наши души мечутся и не находят покоя, — сказала она, как обычно, ища ответы на вечные вопросы.
Мы, не отрывая глаз от ливня, барабанившего по окну, молча искали ответы на некоторые из вечных вопросов, которые мы задавали друг другу много раз и будем задавать, которые мы обсуждали до рассвета.
«Бог в моем сердце!» — сколько бы я ни повторяла это про себя, мои мысли разлетались и не могли собраться. Я боялась не Айзы, которая никогда не скрывала своих отношений с Богом, а «себя» — себя, которую я скрываю от себя…
Аягуль МАНТАЙ,
Национальный портал