Одиннадцатого июня 1956 года Мухтар Ауэзов подарил мне свой труд «Путь Абая». На внутренней стороне книги он написал: «С очищенной душой…».
В этих словах было много смысла. Прежде чем раскрыть их значение, кажется уместным кратко вспомнить, как я познакомился с Муканом и какие у нас были отношения.
В начале 30-х годов я учился в Казахском педагогическом институте имени Абая. В январе 1932 года Мукан начал у нас преподавать. Он читал лекции по курсам «Устное народное творчество казахов», «Литература народов СССР», «Киргизская литература». С Муканом я познакомился в этот период. А близко и основательно мы узнали друг друга в апреле 1939 года. В это время я учился в аспирантуре того же института. Ученый совет института назначил Мукана моим научным руководителем. Я был очень рад этому. Мукан указал мне путь к обучению в аспирантуре, получению знаний, составил список необходимых книг (материалов). И каждую пятницу он проверял, что я прочитал, и принимал отчет. Через некоторое время он решил, что темой моей кандидатской диссертации будет эпос «Кобланды батыр». Он также составил подробный план того, как исследовать этот эпос и какие вопросы рассмотреть.
По словам Мукана, я начал выяснять, какие варианты эпоса «Кобланды батыр» существуют в народе. Наиболее известным вариантом был тот, что исполнял акын Марабай. У меня был только этот материал.
– Для полного исследования эпоса варианта Марабая недостаточно, – сказал однажды Мукан. – Полный вариант эпоса был издан в Казани примерно в 1914 году. Его нужно найти. Посмотри «Хрестоматию» Алтынсарина, там есть небольшой отрывок из «Кобланды». Также тебе следует связаться с народными акынами и теми, кто наизусть знает старинные эпосы. Они, несомненно, дадут тебе много нужного материала. Это – во-первых. Во-вторых, ты должен считать своей главной обязанностью тщательно изучить труды ученых-литературоведов и фольклористов об эпосе, об истории возникновения эпосов, об их поэтике. Не забывай об этом. Список этих трудов у тебя есть, и каждый месяц ты будешь отчитываться о том, что прочитал, а что нет.
– Их слишком много, – сказал я.
– Что именно «слишком много»? Книг для чтения или работы, которую нужно выполнить? Чем больше читаешь, тем больше знаешь; чем больше работаешь, тем ближе к цели. Если будешь лениться, останешься позади, не сможешь написать диссертацию. Не забывай об этом.
– Хорошо.
Таким образом, когда я приступил к сбору необходимых материалов для исследования эпоса «Кобланды батыр» и к учебе, началась Великая Отечественная война. Вместе со всеми я был призван в армию и встал в боевой строй. Находясь на фронте, я поддерживал связь с Муканом по переписке. (В наших письмах в основном речь шла о литературе и искусстве. Часть этих писем я передал в музей Мукана).
После войны я устроился на работу в Институт языка и литературы Академии наук Казахской ССР. Оказалось, что Мукан тоже работает в этом институте. Он очень обрадовался моему возвращению к научной работе и начал говорить: «Я твой научный руководитель, быстрее и качественно закончи диссертацию». Не только говорил, но и оказал мне большую помощь в исследовании «Кобланды батыр», читал написанные части работы и давал свои советы. Прошел год, диссертация была готова. Мукан написал к ней научное заключение и рекомендовал работу к защите. 22 июля 1947 года я защитил диссертацию в ученом совете Казахского университета. Мукан радовался этому больше, чем диссертант.
С тех пор мы с Муканом начали проводить много совместных научных работ в Институте языка и литературы. В это время между нами возникла конфликтная ситуация. Мукан, который любил меня как родного, как младшего брата, очень ценил, с апреля 1953 года стал относиться ко мне холодно. Он дал понять, что на меня обижен, что у него есть обида на душе. Хотя он и не высказывал прямо свою обиду, он давал понять, что сердится на меня. Он даже перестал здороваться должным образом, не принимал мои приветствия с должным вниманием.
В чем была причина? Вот теперь давайте вернемся к этому вопросу и к словам Мукана «С очищенной душой…».
30 декабря 1950 года в газете «Правда» вышла большая статья «За марксистско-ленинское освещение истории Казахстана». Ее написали три историка: П. Кучкин, Х. Айдарова, Т. Шоинбаев. В статье подверглась критике монография профессора Ермухана Бекмаханова «Казахстан в 20-40-е годы XIX века». Статья указывала, что в учебниках под названием «Казахская литература» преобладает восхваление старины, древней литературы, прежних акынов.
После этой статьи начали появляться статьи в республиканских газетах. В них критиковались не только Кенесары и Наурызбай, но и многовековое культурное наследие казахского народа, образцы устного народного творчества.
Несмотря на такую ситуацию, мнения, высказанные в статьях и на собраниях в газетах и журналах того времени, разделились на две группы. Первая – придерживалась направления «бей и беги», вторая – выступала за справедливое отношение к прошлому наследию, за сохранение всего наследия.
В это время Центральный комитет партии Казахстана принял постановление о необходимости проведения республиканского обсуждения в области литературы для правильного решения вопроса, поднятого в газете «Правда», и определения того, какое древнее наследие можно использовать, а какое нельзя. В связи с этим были назначены докладчики по основным вопросам, которые должны были обсуждаться на дискуссии. Мухтару Ауэзову было поручено выступить с докладом «О героических эпосах казахов», а Сабиту Муканову – с докладом «О бытовых песнях». Это было в январе 1952 года.
Докладчики приступили к выполнению возложенных на них задач. Одновременно в газетах публиковались статьи, очерняющие древнее культурное наследие казахов…
В ночь на 14 октября 1952 года я работал дома, когда зазвонил телефон. Я поднял трубку. Звонил заведующий отделом Центрального комитета партии Курман Оспанов.
– Не могли бы вы заехать ко мне сейчас, – сказал он.
Я быстро собрался и приехал к Курману. Он поздоровался со мной и сказал:
– Вас ждет товарищ Сужиков (секретарь Центрального комитета), пойдемте поговорим с ним.
Он начал разговор прямо с сути дела.
– Дискуссию по вопросам казахской литературы мы должны были провести в ноябре. Однако существует угроза, что она не состоится в установленные сроки.
– Почему? – спросил я.
– Сегодня здесь были Мухтар и Сабит. Оба просят освободить их от докладов. Они сказали: «Ознакомившись с материалами, необходимыми для доклада, мы поняли, что сами допустили много ошибок в исследовании истории казахской литературы, и за это нас нужно строго критиковать. Поэтому мы, возможно, не сможем донести эту критику в своих докладах. Мы выскажем свое мнение в прениях». Центральный комитет согласился с их просьбами. Теперь речь идет об определении новых докладчиков, – сказал товарищ Сужиков, глядя на меня.
– Если вы согласились с просьбами Мукана и Сабена, то определить новых докладчиков, наверное, несложно, – сказал я.
– Конечно, определить докладчиков несложно, но сейчас нам трудно их найти. Сегодня днем здесь собрались некоторые товарищи, мы обсуждали, кто мог бы выступить докладчиком. Мы пришли к выводу, что доклад «О героических эпосах казахов» поручить Вам, а доклад «О бытовых песнях» – товарищу Мусатаю Акынджанову. Это предложение поступило от Академии, мы его поддержали. Как Вы к этому относитесь?
– Если большинство так решило, я не возражаю. Но сколько времени будет дано на подготовку доклада?
– Времени очень мало, – сказал товарищ Сужиков. – Как Вам известно, республиканская дискуссия по вопросам литературы должна была состояться в ноябре. А в связи с назначением новых докладчиков мы хотим отложить проведение дискуссии на три месяца.
– Да, времени мало.
– Мы все это понимаем, но затягивать больше нельзя, мы должны ее провести. Потому что сейчас, наряду с правильными мнениями о древнем культурном наследии казахского народа, высказываются и ошибочные, бессистемные критические замечания. Итогом для них, определяющим правильность или ошибочность высказываемых мнений, должна стать республиканская дискуссия. Для этого, – сказал он, – Вы перепоручите свою административную работу своему заместителю (в то время я был ректором Казахского педагогического института имени Абая) и сами будете работать над докладом день и ночь.
– Хорошо…
– И помните, – сказал он, – считайте этот доклад специальным поручением Центрального комитета Вам.
– Понятно.
Итак, не отвлекаясь на другие дела, я приступил к подготовке доклада для предстоящей дискуссии. Прежде всего, я составил план доклада и определил, что хочу в нем сказать. На следующий день я связался с Муканом по телефону.
– Я буду в Институте литературы примерно через десять минут, приходите туда, – сказал Мукан.
Когда я пришел, Мукан ждал меня в кабинете директора института. После обмена приветствиями я рассказал ему о разговоре с товарищем Сужиковым.
– Я слышал об этом, – сказал Мукан. – То, что этот доклад поручили тебе, очень правильно. Садись и готовься.
– Легко сказать, ведь вы сами отказались от доклада, к которому готовились десять месяцев, – начал я шутить.
– Теперь вы требуете от меня подготовить доклад за два-три месяца, возлагаете на меня тяжелое и трудное бремя. Посмотрев, я понял, что одних только материалов, которые нужно прочитать для этого доклада, хватит на несколько месяцев. А сколько времени нужно на написание доклада…
– Я все это понимаю. Эта дискуссия нужна не для тебя или для меня, а для правильной оценки культурного наследия народа. Поэтому отнесись ответственно к своему докладу. Ну-ка, есть ли у тебя план доклада, что ты собираешься сказать?
– У меня нет никакого плана доклада. Что именно нужно сказать, мне не совсем ясно…
– Как так? – спросил Мукан.
– Первая моя мысль: прежде всего, по возможности узнать, какие героические эпосы казахов существуют, прочитать те, что были изданы, и те, что хранятся в рукописях. Затем уже садиться за доклад.
– Это правильно. Очень важно прочитать и ознакомиться со всеми имеющимися героическими эпосами. Но одного этого недостаточно для доклада. Чтобы доклад был научным, материалы, которые нужно прочитать и изучить, гораздо шире, чем просто казахские героические эпосы. По моему мнению, после изучения и освоения героических эпосов необходимо рассмотреть, что говорили классики марксизма-ленинизма о древнем культурном наследии, в том числе об эпосе народа. Без этого невозможно сделать хороший доклад. Затем нужно основательно изучить, что говорили мировые и русские ученые об эпосе, как они его исследовали, какие мнения существовали. После этого рассмотреть, как исследовались казахские героические эпосы, какие мнения и взгляды существовали. Вот после этого станет ясно, что нужно сказать в докладе.
– Все, что вы сказали, правильно и уместно. Но у меня не хватит времени, чтобы все это выполнить.
– Это не оправдание. Для того чтобы доклад был научно обоснованным, необходимо полностью знать факты. Без фактов, одними пустыми словами, ценного мнения не выскажешь… Я дам вам список того, что нужно прочитать из научных трудов о героических эпосах, и составлю дополнительный список. Когда будете писать доклад, мы еще обсудим, что именно нужно сказать.
Прошло более двух месяцев. За это время я, кажется, прочитал и освоил большую часть необходимых материалов. Основные вопросы, которые должны были быть затронуты, начали проясняться. Я составил для себя план и наметил вопросы, которые должны были быть подняты в докладе.
Прежде чем написать доклад, я составил только его план и пошел к Мукану за советом. Мукан принял меня в своем просторном кабинете и мы начали долгий разговор.
– Ну, как идет работа над докладом? – спросил Мукан.
– Доклад еще не написан. Есть только план.
– Расскажи сначала, что ты прочитал. Ты прочитал список, который я тебе дал, и труды, указанные в нем?
– Прочитал, – сказал я и кратко рассказал, как готовился к докладу и с какими материалами ознакомился.
– А, это хорошо, – одобрил Мукан.
Затем я ознакомил его с планом доклада. Доклад состоит из двух частей. В первой части: что такое героический эпос, мнение классиков марксизма-ленинизма об устном народном творчестве (в том числе о героических эпосах). Кратко будут затронуты труды мировых и русских ученых о героических эпосах. Затем будет подробно рассказано о том, как исследовались казахские героические эпосы, какие ошибки и недостатки были допущены. В этом контексте будут названы имена тех, кто допустил эти ошибки, и их труды будут подвергнуты критике. Во второй части: будет рассмотрена история возникновения казахских героических эпосов. В связи с этим будет дана оценка каждому эпосу. Особое внимание будет уделено вопросу народности эпосов.
Мукан в основном одобрил этот план и сказал следующее:
– Твой план правильный. Как ты его реализуешь, посмотрим, когда прочитаем твой доклад. Но я хочу предостеречь тебя от одного. Многие из нас допустили ошибки в исследовании героических эпосов, справедливо критикуй их. Но не будь односторонним в своей критике, пусть твоя критика будет острой и обоснованной. Не спорь без доказательств. Критикуя людей, допустивших ошибки в исследовании героических эпосов, делай это в духе товарищества, не опускайся до уровня «бей и беги». Давайте осознаем и исправим ошибки, которые мы сами не заметили. Наука не делается пустыми криками.
– Есть те, кто хочет, чтобы критика была острой.
– Пусть будет. Но не стоит набрасываться на кого попало, чтобы сделать критику острой. Указывай на ошибки, подкрепляй их доказательствами, фактами. Но избегай личных нападок и навешивания ярлыков. Во-вторых, когда будешь оценивать отдельные эпосы, пусть твоя оценка будет взвешенной и обоснованной. Не все наши эпосы плохи, и не все хороши. Среди них есть как ценные, так и второстепенные, есть те, что родились из чаяний народа, и те, что воспевают старое сознание. Умей различать их. Только так мы сможем правильно оценить героические эпосы и выбрать из них то, что нужно.
Мукан высказал много мыслей, которые его волновали. Он особо подчеркнул: «Полностью очернять героические эпосы или полностью восхвалять их как народные – научно ошибочно. Наша задача – не лишать народ эпосов, не отнимать у него древнее наследие. Нужно вернуть народу то, что ему принадлежит, помочь ему в этом, а то, что чуждо народу, и почему оно чуждо, нужно четко показать».
После долгого разговора я задал Мукану шутливый, но в то же время серьезный вопрос: «Я собираюсь критиковать и вас в своем докладе, вы не обидитесь?»
– Как это может быть предметом разговора? Если критика справедлива, никто не должен обижаться. Нельзя сказать, что все написанное Ауэзовым о героических эпосах правильно, или что все плохо. Он тоже человек. У него тоже есть ошибки. Главное – справедливо критиковать и правильно указывать на них. Если ты будешь критиковать справедливо, я не обижусь, а приму это. Но если будешь действовать грубо, я буду спорить с тобой…
…Прошло еще несколько дней. Я написал свой доклад. (При печати на машинке получилось около 120 страниц). Затем мы прочитали его в коллективе Института языка и литературы, обменялись мнениями. Также было отправлено несколько экземпляров доклада вышестоящему руководству. Больше всего внимания привлек раздел доклада, где содержалась критика ошибок, допущенных при исследовании казахских героических эпосов. (В этом разделе говорилось об ошибках, допущенных при исследовании казахских героических эпосов такими учеными-литературоведами, как М. Ауэзов, С. Муканов, А. Маргулан, Б. Кенжебаев. Указывалось, почему возникли такие ошибки).
После этого доклад был обсужден в Союзе писателей Казахстана перед большой дискуссией. Собрание вел председатель правления Союза писателей товарищ А. Джамурзин. На собрании присутствовали многие писатели, критики (в том числе Мукан).
На собраниях, проведенных в Институте языка и литературы и в Союзе писателей для обсуждения доклада, высказались многие люди. Все, поддерживая структуру доклада и постановку проблемы, говорили: «Критическую сторону нужно еще усилить». Были и те, кто говорил: «Критика недостаточно острая, она какая-то вялая. Нужно открыто указывать на ошибки, допущенные при исследовании героических эпосов. В этом плане, особенно, нужно сильно критиковать Ауэзова».
Обсуждение доклада шло своим чередом. В один из следующих дней меня вызвал вице-президент Академии наук Казахской ССР Нигмет Сауранбаев.
– Я прочитал ваш доклад. Поднятый вами вопрос, в основном, кажется правильным. Однако ваша критика все еще слаба.
– Я сказал то, что знал. Я не обвинитель, я докладчик.
– Если вы докладчик, вы должны считаться с нашим мнением. Вы делаете этот доклад не от своего имени, а от имени института. Он достал из ящика стола экземпляр моего доклада, который ушел выше, и протянул мне.
– Вот, посмотрите сами. Это ваш доклад. Его прочитали и вышестоящие товарищи, написали свои замечания. Ознакомьтесь.
Тут же я начал просматривать экземпляр моего 120-страничного доклада, который, как оказалось, прочитали «вышестоящие товарищи». Только в четырех местах были написаны красным и синим карандашом слова «усилить», «усилить». На других страницах никаких пометок не было. Те самые «усилить» были написаны на страницах, где говорилось о Мукане.
Дальнейшее «взаимопонимание» с Н. Сауранбаевым я счел излишним и сказал:
– Хорошо, я подумаю. Но не могу обещать, что выполню все, что вы сказали, – и ушел.
Время шло. Приближался день республиканской дискуссии по вопросам казахского эпоса. До этого я пересмотрел свой доклад и вспомнил некоторые мнения, высказанные на предварительных обсуждениях.
Двенадцатое апреля 1953 года. В большом зале Дома правительства (это здание позже было передано Казахскому университету) открылась республиканская дискуссия по вопросам казахского эпоса. Зал был полон людей. Среди них были ученые, гости из Москвы и Ленинграда, Ташкента и Фрунзе, из областей и других мест, руководящие работники республики, литераторы, студенты и т.д.
Дискуссию краткой речью открыл тогдашний президент Академии наук Казахской ССР академик Д.А. Конаев. После принятия повестки дня я выступил с докладом «О проблемах исследования героических эпосов казахов». Затем с докладом «О бытовых песнях казахов» выступил кандидат исторических наук, доцент Казанского университета Мусатай Акынджанов.
В своем докладе я много говорил о критическом исследовании и использовании культурного наследия, идущего из глубины веков, и особо остановился на двух вопросах. Первый: как мы исследовали и оценивали казахские героические эпосы. Второй: как следует исследовать и оценивать героические эпосы в будущем. Также я остановился на отдельных эпосах, рассмотрев, какие из них народные, а какие – чуждые.
Стоит отметить: в своем докладе я старался не «клеймить» товарищей, исследовавших героические эпосы, но открыто указывать на ошибки и недостатки в их трудах. В этом плане я не обвинял Мукана в «намеренном допущении ошибок», а говорил о наличии существенных ошибок и недостатков в его трудах, посвященных исследованию героических эпосов.
Эта дискуссия, продлившаяся три дня, прошла очень оживленно. В прениях приняли участие около сорока человек. Среди них были: М. Ауэзов, С. Муканов, С. Смирнова, А. Маргулан, А. Боровков, С. Толыбеков, С. Аманжолов и другие.
По итогам дискуссии было принято большое постановление о путях дальнейшего исследования героических эпосов. Также было отмечено, что такие эпосы, как «Кобланды батыр», «Ер Таргын», «Алпамыс», «Камбар», «Козы Корпеш – Баян сулу», «Кыз Жибек» имеют народные корни. Было решено продолжить научное исследование других эпосов и издать наиболее ценные из них.
Дискуссия завершилась.
Я заметил, что после дискуссии отношение Мукана ко мне, его отношение изменилось. Прежний Мукан, который принимал мои приветствия тепло, не появлялся, появился обиженный Мукан. В чем дело? Почему Мукан изменил свое отношение ко мне? – много думал я. Я заметил, что есть люди, которые пытаются внести раздор между нами, которые жалуются Мукану, очерняя меня.
Стоит отметить: Мукан был человеком с детским характером, легковерным. Известно, что некоторые люди сильно пользовались этим его качеством. Вот и после дискуссии нашлись те, кто очернял меня перед Муканом, сплетничал. Они говорили Мукану: «Габдуллин сильно критиковал вас», и, задевая Мукана за живое, разжигали рознь.
В течение одного-двух лет после этого Мукан относился ко мне холодно. Если мы встречались на собраниях или в других ситуациях, он не принимал мои приветствия с прежним теплом или отворачивался, как будто не видел.
– Ай-ай, что это с Муканом? – спрашивал я сам себя. – Но почему он так бушует из-за двух слов критики? Кроме небольшой критики во время дискуссии, я не сделал ему ничего плохого… Это не дело. Мне нужно найти общий язык с Муканом, помириться. Но как?
Подумав так и эдак, я решил написать Мукану письмо. В нем, затронув одну из проблем современной казахской поэзии, я выразил желание поговорить с Муканом, обменяться мнениями. Если он ответит на мое письмо, значит, мы поймем друг друга. Мы будем считать, что у Мукана нет никаких обид или разногласий. А если он не ответит, оставит письмо без ответа – тогда мы будем ждать дня понимания с Муканом, – подумал я.
Так я написал письмо под названием «Письмо Мухтару Ауэзову». Однако я отправил его не на домашний адрес Мукана, а в газету «Казахская литература». Я попросил товарищей из редакции опубликовать это письмо в газете. Они приняли мою просьбу и опубликовали письмо без каких-либо изменений в газете. («Казахская литература», 28 октября 1955 г., № 43).
В этом длинном письме поднимается вопрос о современной казахской поэзии, и Мукана просят высказать свое мнение по этому поводу. Письмо заканчивается следующими словами:
«В казахской литературе очень много нерешенных проблем. Мы должны решать их сообща, в единстве, критикуя ошибки и недостатки друг друга в духе товарищества. До недавнего времени этого не было. Когда-то, называя это критикой, мы были односторонними, перегибали палку. Прошу прощения за это».
То, что я хотел сказать Мукану, что хотел выразить через письмо, можно сказать, содержится в последнем абзаце письма…
Было около девяти часов утра. Я был на работе в институте. Вдруг зазвонил телефон. Из трубки послышался знакомый голос. Обычный голос Мукана.
– Это я, Мухтар, – сказал он и спросил о делах. Затем: я прочитал твое письмо. Я простил все. Приезжай сейчас к нам домой. Поговорим.
– Хорошо. У нас сейчас кое-какие собрания. Неудобно их бросать.
– Тогда приезжай, как закончишь работу. Будем ждать…
Я приехал к Мукану домой в обеденное время. Мукан ждал меня. Мы обнялись. Он обнял меня, как давно не видевшегося близкого родственника, и расцеловал.
– Пойдем, – Мукан отвел меня в свой кабинет. В кабинете сидели Жумагали Саин, Мусатай Акынджанов, Гайса Сармурзин.
После обеда мы с Муканом долго разговаривали. Он рассказал, что обижался на меня последние два года. Мы слушали, не перебивая.
– Я любил тебя, восхищался тобой. Я знал, что ты относишься ко мне по-дружески. Не говоря уже о других, я был очень доволен твоим докладом на городском собрании, посвященном моей Сталинской премии в апреле 1949 года. И вот ты, не глядя в лицо, критиковал меня на прошлой дискуссии. Я очень обиделся.
– Ой, Мука, вы такой забавный, – сказал я. – Так сложились обстоятельства. Когда те, кто сильнее вас, говорят «критикуй» и требуют, чтобы вы критиковали, что остается делать, кроме как подчиниться?
– Как это может быть оправданием? Критиковать нужно, и правильно критиковать, но нельзя превращать критику в орудие избиения, – сказал он.
– Это верно. Тогдашняя ситуация была такой… Вы это хорошо знаете…
– Хорошо, я знаю. В этот раз я снова благодарен тебе за то, что ты написал мне письмо через газету и попросил прощения. Ты попросил прощения не лично у меня, а перед тысячами читателей, перед общественностью, через газету. Вот это настоящий мужской поступок, я очень высоко ценю это. Просить прощения у кого-то – это одно, а просить прощения перед всеми – это другое. Я не считаю тебя униженным из-за того, что ты попросил прощения, наоборот, я понимаю это как проявление мудрости. Теперь у меня нет обид, нет разногласий. Я отвечу на твое письмо и напишу его собственноручно. Обычно я диктовал такие письма машинистке. Но в этот раз я напишу ответ тебе собственноручно и отправлю через ту же газету. С того дня наши отношения с Муканом возобновились, как прежде. С тех пор мы вернулись к состоянию любящих родственников, неразлучных братьев, учителя и ученика, которые очень уважают друг друга. Эти отношения с Муканом продолжали развиваться. В целом, мы перешли к практике обсуждения и консультаций по вопросам литературы, особенно по исследованию казахской литературы. Время шло. Когда мы снова встретились и собрались, Мукан подарил мне только что вышедший из печати «Путь Абая». На внутренней стороне книги он собственноручно написал: «С очищенной душой…». А смысл и значение этого автографа были такими, как сказано выше.
Малик Габдуллин