(Легенда о племени Алас)
Эту легенду я услышал лет пятьдесят назад от какого-то странствующего знахаря. Услышал не при каких обстоятельствах, а когда едва пришел в себя от внезапно навалившейся болезни. До сих пор меня пробирает дрожь, когда вспоминаю свое состояние, боровшееся с недугом, и седобородого старца в белой одежде, поглаживающего бороду и рассказывающего о временах, ушедших в глубокую древность. Конечно, тогда мне было нелегко, да и рассказ старика был весьма мрачным.
Впрочем, обо всем по порядку… Мне было лет одиннадцать, учился я в шестом классе. На весенних каникулах я приехал к родителям, которые пасли овец в одном из ущелий Алтая. Они не заставляли меня, «уставшего от учебы», пасти скот или ездить на неопытном жеребенке. Я целыми днями читал привезенные из школьной библиотеки книги. Кроме моего пятилетнего братишки, которого я ласково называл «Томпи», днем со мной никого не было. Да и ему было не до меня: он сидел в углу, бормоча что-то себе под нос и играя с костяшками. Иногда он уходил с мамой пасти ягнят. Отец же был в степи с утра до вечера. А я только и делал, что лежал дома и читал. Сам дом и домом-то назвать было трудно. Одна комната, срубленная из сосен. В углу у двери – железная печка с пробитым боком. В дальнем конце – сложенные друг на друга вещи: одеяла, подушки, матрас. У правой стены – маленькое окно с четырьмя стеклами. Одно из них всегда было открыто. Стоило кому-нибудь открыть дверь, как весенний сквозняк, проникая через окно, пронизывал до костей. Самое замечательное было то, что книги из школьной библиотеки оказались одна интереснее другой. За что бы я ни брался, я с нетерпением ждал, когда дочитаю до конца. Каждую прочитанную книгу я погружался в волшебный, таинственный, удивительный мир. Да, куда бы я ни посмотрел… чудесный мир, полный красок, узоров, тайн и загадок! Погружаясь в эту разноцветную, полную событий и борьбы жизнь, я совершенно забывал, что лежу в своем убогом однокомнатном доме. Настолько забывал, что иногда, вместе с детьми капитана Гранта, я плыл по синему морю к далеким островам; иногда, став другом Тома Сойера и Гекльберри, искал где-то спрятанные сокровища; а потом присоединялся к морским пиратам, грабившим грузовые суда. Я чувствовал, что готов стрелять, если они стреляют, и готов нападать, если они нападают. А если мои «друзья» попадали в беду, случалось, я вскакивал с места, восклицая: «Ах, как жаль!»
Только тогда я, бедный, понимал, что лежу не в синем море, не на острове сокровищ, а в скромном доме пастуха, и впадал в уныние. Затем, лежа на спине, я долго смотрел на грязный, давно не беленый потолок дома и погружался в долгие размышления. Я думал, что бы такое сделать, чтобы удивить одноклассников. Мне уже одиннадцать лет. Но до сих пор я ничего такого не сделал, что могло бы кого-то впечатлить. Кроме того, что молча ходил в школу и молча возвращался, я ничего не добился. А посмотри на того же Тома Сойера! Какой находчивый и упорный мальчик. Благодаря своему характеру, он достиг своей цели, неустанно искал и нашел спрятанный клад. И вот, в одночасье, удивив всех, он стал сказочно богат. А я… вот мои пальцы торчат из дырявого носка. Что мне делать? Как стать богатым человеком? Ах, если бы по волшебству я нашел где-нибудь мешки с золотом и серебром… Золото и серебро! Блестящие драгоценные камни! Певец обычно поет: «Золотой Алтай». Где же это золото? Как его найти?.. Стоп. Говорят, когда богачи нашего края бежали в Китай, они спрятали здесь все свое богатство. Может, мне поискать их? Мысли разбегались в разные стороны. В конце концов, я понял, что из этой затеи ничего не выйдет. Думаешь, те богачи, которые легко прятали полные сумы золота, были глупцами? Нет, мне нужно искать другое сокровище.
Когда меня одолевали тысячи мыслей… вдруг я вспомнил одно слово учителя истории и от радости подскочил с места. Однажды, показывая нам цепочку курганов, тянувшихся вдоль окраины села, он сказал: «Это могилы наших предков, живших тысячи лет назад. По тогдашним религиозным представлениям, человек и в загробной жизни наслаждается тем, что накопил в этом мире, поэтому вместе с умершим хоронили его имущество. Среди них, конечно, было и золото, и серебро, и драгоценности. Зная это, чужеземные воры часто грабили их. Но, возможно, остались и нетронутые». На нашем огороде, рядом с домом, было два таких кургана. Отец всегда объезжал их, когда пахал землю под картофель. Почему бы мне не покопать их? Нужно копать! Наверняка эти два кургана никто не трогал… В глазах у меня мелькали золотые изделия, красивые украшения, усыпанные драгоценными камнями. Тело мое то нагревалось, то остывало, как будто я мог прикоснуться к этим чудесным вещам прямо сейчас. Сердце билось учащенно… Так я и уснул, не заметив. И не знаю, сколько проспал. Наверное, часа два-три пролежал без движения. Проснувшись, я почувствовал, что дрожу от холода. Дверь была распахнута настежь. Окно тоже было открыто. Холодный ветер, дувший снаружи, гудел в доме. Моего «Томпи», который сидел в углу и играл костяшками, не было видно. Ясно, что дверь открыл он. Заметил, что у меня заложен нос, и я с трудом дышал, пыхтя. Голова кружилась. Я попытался встать и упал на живот. Кое-как снова поднялся. Колени дрожали. Пошатываясь, я вышел наружу. Кажется, уже светало. Солнце, ярко-красное, поднималось у меня за спиной. С запада. «Что это?» – подумал я. – «Ведь солнце встает с востока». Где мои домашние? Почему все так рано встали сегодня? Меня на мгновение стошнило. Но я только поблевал и успокоился. Затем, покружившись немного, я побрел к деревянной скамье в углу дома и сел. Глаза затуманились, я смотрел на скопления гор на восточном горизонте. Нет, это не горы, а волны синего моря, которые, словно холмы, опрокидывались и разбивались. И вот, рассекая эти волны, Аксоре, вершина Алтая, мчалась вдаль, словно парусник. Корабль капитана Гранта. Там были дети мореплавателей, которые ничего и никого не боялись. Ах, если бы я мог отправиться вместе с ними на далекие, неизведанные острова… Внезапно я услышал топот бегущих ног с правой стороны. Оглянулся… Это была наша лохматая белая собака, которая неслась ко мне, виляя хвостом. Пока я приходил в себя, она вскочила на меня и лизнула в лицо. «Уходи!» – я ударил ее по носу. Она резко повернулась, пробежала несколько шагов, спотыкаясь, и села, сгорбившись. Ее глаза печально смотрели на меня. Как будто говорила: «Даже если любишь это существо – человека, оно тебе не нравится». Затем, сзади, я увидел своего отца, ехавшего на гнедой лошади, с помятой серой шубой и смятой черной шапкой, а за ним… мою мать, ведущую за руку брата, с болтающимися кирзовыми сапогами. По непонятной причине они показались мне такими печальными, такими изможденными. Впервые в голову пришла мысль: «Почему мой отец стал пастухом?»
– Эй, почему ты сидишь снаружи? – спросил отец, слезая с лошади.
Я молчал.
– Сынок, что с тобой? Ты не надел ничего на себя? – спросила мать, подойдя ко мне.
Я молчал.
– Аға, я играл с ягнятами, – сказал мой «Томпи», повиснув у меня на шее, и только тогда я вздрогнул. Сердце мое растаяло. Я попытался встать, чтобы поцеловать его пухлые щеки… но, пошатнувшись, упал на колени. Я ударился лбом о землю.
– Ойбай, черт! Он что, заболел?! – воскликнула мать, упав на меня.
– Эй, эй, что с ним случилось?! – услышал я испуганный голос отца.
Теплые объятия матери… Я хотел что-то сказать. Но не мог. Казалось, что-то жгло мою грудь. Голова кружилась… нет, казалось, земля переворачивается… После этого… отец поднял меня на руки и отнес в дом, уложил в дальнем углу, приложил к моему лбу холодную воду, мать со слезами дала мне пару таблеток – все это смутно помню.
…Днем или ночью… во сне или наяву – не знаю… Я вижу, как мой «Томпи» вырывает у меня из рук книгу, которую я читаю, и убегает наружу. «Стой! Брось книгу!» – кричу я, преследуя его. Он не останавливается, смеется и убегает в горы. Я бегу за ним изо всех сил. В руке у меня кольт морских пиратов. «Стой! Стой! Я выстрелю!» – кричу я. Он не останавливается, а на бегу взбирается на высокую сосну, которая встречается ему по пути. Нет, это не сосна, а высокая мачта парусного корабля. «Томпи» взбирается на самый верх и, вырывая страницы книги, бросает их на ветер. Я стреляю в него из кольт-пистолета. Он падает с криком.
– Отец, отец! Я убил Томпи, – говорю я, задыхаясь. Отец гладит меня по лбу. Его ладонь ледяная. На нем белая шуба. Борода тоже белая. У отца ведь не было бороды. Затем… все эти образы, мелькавшие перед моими глазами, постепенно отдалились, и остался только один образ… Старик, очень старый, с бородой, доходившей до груди. Ледяной ладонью он гладит меня по лбу. Чуть дальше, с облысевшей головой, сидит мой отец. Это не сон – это явь. Не призрак – а настоящий отец и какой-то старик.
– Богатырь, как поживаешь? – спрашивает старик, пристально глядя на меня своими большими голубыми глазами. Мое тело задрожало, и я закрыл глаза. Кто это? Откуда этот человек?
– Открой, дитя, глаза, – говорит он повелительным голосом.
Я не открыл. Я боялся. Я почувствовал, как большой палец коснулся моего запястья. Я выдернул руку, но пальцы, прилипшие, как камень, не отпускали.
– Не бойся, мой птенец. Это твой дедушка-знахарь. Пусть он посмотрит твой пульс. – (Голос моего отца).
Я чувствую пульсацию кровеносного сосуда под большим пальцем старика. Через некоторое время я услышал, как старик сказал:
– Ребенка продуло ветром. Его ударил шайтан. Принесите воды.
Снизу послышался тихий шорох шагов.
– Дедушка, скажите, что случилось с ребенком? Выздоровеет ли он от этой болезни? – (Голос моей матери).
– Не волнуйся, моя дорогая, завтра он будет скакать, как молодой конь. Его сильно продуло ветром. Разве можно оставлять ребенка одного дома. Старый зимний дом, заброшенное место. Там есть джинны, шайтаны…
Я вздрогнул от холодной воды, брызнувшей мне на лицо, и не заметил, как открыл глаза.
Губы старика шевелились, он что-то читал. Прочитав, он подул мне на лицо своим горячим дыханием. Снова читает. И снова – «суф, суф». Он повторил это несколько раз:
– Подними ему голову, – сказал он отцу.
Отец, поддерживая меня за шею, усадил меня прямо. Старик встал. В руке у него был кнут. Я съежился, как еж. Сейчас он ударит.
– Уходи, беда, уходи!
Кнут прошелся по моей спине. Не больно.
– Уходи, беда, уходи! Уходи в мыслях! Уходи в поля! Суф! Суф!
Кнут снова прошелся по моей спине. Я заметил, что мое тело действительно стало легче, я почувствовал себя бодрее.
– Теперь завернись потеплее и лежи, – сказал старик, улыбаясь мне.
Я лег. Старик прислонился спиной к сложенным вещам. На полу расстелили дастархан. Вскоре принесли дымящийся куырдак и чай. Я выглядывал из-за угла одеяла. Отец и мать, веря, что болезнь, напавшая на меня, ушла в мысли или в поля, теперь спокойно пили чай. Между ними сидел мой «Томпи», надувшись. Он смотрел на меня с укором. Как будто спрашивал: «Почему ты меня убил?» Глаза мои наполнились слезами. Я хотел вскочить и обнять его, поцеловать. «Ух, как хорошо, что все это оказалось сном», – подумал я, и сердце мое растаяло от радости.
– Разве от ветра человек может потерять сознание? – сказал отец. – Всю ночь он бредил, как одержимый. Не пора ли ему подхватить другую болезнь?
Старик усмехнулся. Затем, отпивая чай, сказал:
– Дитя мое, ветер – не легкий враг. Раньше от злого ветра, дувшего с соседних земель, целое племя погибло.
Я насторожился. «Что такое «злой ветер»? Как могло погибнуть целое племя?»
– Интересно, – сказал отец удивленно.
– Не интересно, ужасно. А виной всему – гордыня и хвастовство женщин.
Мать смущенно опустила глаза. Заметив это, старик сказал:
– Дорогая, слово «қатын» в те времена не имеет отношения к современным женщинам. И потом… вождь племени, о котором я говорю, иногда называл своих людей, мужчин и женщин, «қатын».
– Ак-сакал, вы начинаете интересную историю. Если это не будет обременительно, расскажите нам эту историю целиком. Пусть и этот ребенок послушает, – попросил отец.
– Ребенок, конечно, послушает, но сейчас не все поймет. Возможно, только некоторые моменты покажутся интересными. Но я не сомневаюсь, что с возрастом каждое слово вспомнится и заставит его глубоко задуматься.
– Ойпырмай, вы мучаете меня, ак-сакал. Расскажите. Начните все с самого начала.
Старик погладил бороду, немного подумал, прочистил горло и пару раз кашлянул. Я лежал, думая: «Пусть он скорее говорит, пусть расскажет».
– Где есть народ, там есть и старые слова. Такие слова передаются от отца к сыну, от сына к внуку, от внука к правнуку, из поколения в поколение. То, о чем я собираюсь рассказать, – одно из таких старых слов, – сказал старик. – А теперь слушайте…
…В давние времена, далеко отсюда, от Алтая, жило племя Алас, имевшее много скота и много людей. Соседнее, кочевое племя Мундар, с копьями до неба и мечами в изобилии, постоянно нападало на мирное племя Алас, угоняло скот, уводило людей и никогда не давало им покоя. Молодые люди Алас неоднократно приходили к своему вождю и говорили: «Алдияр, господин, мундары совсем обнаглели. Пора садиться на коней, вынимать мечи из ножен». Но вождь говорил: «Потерпим еще. Что бы они ни делали, будем терпеть. Рано или поздно они раскаются, придут в себя. Не будем убивать наш и без того малочисленный народ, сражаясь с ними сейчас». Так он успокаивал многих. Однако мундары не «приходили в себя», как ожидал вождь. Наоборот, с каждым днем они становились все более свирепыми. Настолько свирепыми, что однажды пятеро или шестеро мундаров средь бела дня, подняв пыль, подъехали к юрте вождя и, бросив у входа что-то длинное, обернутое в кожу, ускакали.
Когда вождь развернул кожаный сверток, он увидел два длинных предмета, лежавших рядом. Один – черный кочерыга с золотым кольцом на остром конце, а второй – плеть из телячьей кожи с расплетенным ремнем.
– Что это? – спросил вождь, обращаясь к старому, много повидавшему аксакалу племени, сидевшему рядом.
– Это значит, что племя мундаров говорит: «Твои косы я сделаю рабыней, твои волосы – рабом», – сказал аксакал. – И это – полное доверие мундаров своим силам. Они настолько уверены в себе, что средь бела дня подняли пыль у входа в твою юрту. И не нашлось ни одного человека, который бы пролил кровь за эту пыль. Это значит, что огонь чести твоего племени погас. Ты привел благородный Алас в такое состояние, говоря: «Потерпи и вынеси».
Аксакал, задумавшись, продолжил говорить. Он сказал:
– Наша земля была раем, мундары превратили ее в ад. Эта земля больше не будет нашим домом. Мы должны двигаться в сторону Алтая. Но мундары не позволят нам легко добраться туда. Есть ли у нас в сердцах огонь, а в телах сила, чтобы сражаться с ними по пути? Или все действительно погасло?
Наклонив головы, безмолвные воины украдкой смотрели на вождя. Нахмуренные брови вождя сдвинулись еще больше, и вместе с ними его лицо стало мрачным. Затем он вскочил с места, вынул из ножен алмазный меч, висевший за спиной и давно не тронутый, и обнажил его. Увидев блестящий клинок, вся юрта пришла в движение.
– Алас! Алас! – воскликнули те, кто схватился за мечи.
– Алас! Алас! – кричали те, кто снаружи, подняв копья.
– Алас! Алас! – кричали пастухи и работники в степи.
– Ты слышал? Ты видел это! – сказал аксакал вождю. – Ты склонил голову перед внутренними и внешними врагами, и вчера ты ел мясо, как овца, а сегодня одним блеском своего меча ты снова превратил всех в львов. Садись на коня!
Вождь сел на коня. Все племя поднялось в движение. Это было в конце поздней осени, в начале суровой зимы. Так, огромная вереница скота и людей растянулась и двинулась в сторону далекого Алтая.
(Знахарь говорит. В юрте полумрак. У края собранного дастархана тускло горит фитильная лампа. Моя мать и брат Томпи, пыхтя, спят в углу. Только мы с отцом, прислонившись к бокам старика, внимательно слушаем. На самом деле, я слушал не рассказ, а смотрел интересный фильм. Нет, не интересный, а страшный, ужасный фильм. Перед моими глазами… мелькают картины… Белые снежные перевалы… Туман над перевалом. Караван, растворяющийся в белом тумане. Издалека доносятся звуки песни… «Мое село уходит в горы, смешиваясь с облаками, плывущими над горами». С одной стороны я вижу мечи, обнаженные, и копья, торчащие вверх. Огромное войско, нападающее на караван… Шум, крики… Свистящие стрелы. Звон щитов. Крик… Плач ребенка… Картина за картиной… мелькает перед моими глазами. Люди, задыхающиеся от нехватки воздуха на вершине горы… Лошади, падающие с обрыва… Овцы и козы, умирающие от голода вдоль дороги. Издалека снова доносится жалобная песня… «С вершины Каратая идет караван, каждый раз, когда он идет, остается один пустой тайлак…». Я никогда не слышал такой душераздирающей песни ни в одном из просмотренных мною фильмов. Я не встречал таких ужасающих картин и в прочитанных книгах. Старик все еще говорит…)
– Итак, что нужно сказать, караван, отправившийся в путь в конце той поздней осени, из-за мечей врагов, из-за зимнего холода, из-за голода и болезней, погибая, к началу следующей весны добрался только до этой стороны Алтая. Осталась только половина. Мужчин осталось мало. Детей почти не видно. Те, кто поднял голову и увеличил численность, – в основном женщины и девушки. Увидев это, вождь сказал:
– Мы прошли суровое испытание Творца. Мы достигли цели. Узы каждого дома ослабли, но крылья целы. Наша колыбель покосилась, но руки, чтобы ее исправить, здоровы. Пусть Творец отныне не отделяет глаз женщины от колыбели, а уши мужчины от ее слов! Пусть это будет главным лозунгом племени.
Тогда аксакал племени, слегка приподняв голову, сказал:
– Пусть это будет не только лозунгом племени, но и железным законом!
(Я удивляюсь, думая: «Вот это да, интересный лозунг, интересный закон». И продолжаю слушать рассказ).
– На новой земле племя хорошо устроилось. За несколько лет пастбища наполнились скотом, а жилища – людьми. Молодые люди, выросшие по пятнадцать человек из каждого дома, стали украшением племени. Их кони – чистокровные скакуны с развевающимися гривами и хвостами, их одежда – шуршащий шелк и блестящая парча. У стариков нет горя, у молодых – забот. Работники и пастухи едят вдоволь, а то, что не съели, остается, изо рта у них течет белое масло.
(«Па, черт возьми», – сказал мой отец, лежа рядом, с восхищением. Он глубоко вздохнул. Я обмахиваю себя одеялом. Старик продолжает говорить).
– В те времена, на севере, жило еще одно племя, Орман, которое строило дома из дерева и крепости из камня, – сказал старик, резко сменив тему разговора. – Однажды люди этого племени, вернувшись с торговли издалека, пришли к своему вождю.
– Алдияр, господин, – сказали они, задыхаясь. – Мы видели племя Алас за Саянскими горами, на этой стороне Алтая. Мы не только видели их, но и торговали с ними два-три дня, хорошо узнали их быт. Такого интересного племени, наверное, нигде нет.
– А что в них интересного, расскажите, – сказал вождь.
– Прежде всего, нас удивило то, что люди этого племени совершенно не интересуются золотом, серебром и драгоценными камнями, – сказал один.
– Нет, интересуются. Когда они видят блестящее, глаза их жен загораются, как огонь. Но они смотрят на своих мужей и замолкают, – сказал другой.
– И еще, – сказал третий, – их вождь очень уважает женщин. Мы видели это. Когда молодой человек переступил через ноги старухи, сидевшей, раскорячившись, вождь приказал высечь его сорок раз.
– О-о! Это замечательно!
– Если бы у нас было так же, – сказали те, кто был рядом с вождем, с завистью.
– А еще интереснее вот что, – сказал четвертый. – Вождь не только уважает женщин, но и умеет наказывать. Он приказал отрезать длинную черную косу одной невестки, которая открыла крышку казана, на глазах у всех.
– Да ладно! Что в этом такого?
– Что тут такого в крышке?
– Этот ваш вождь не вождь, а тиран, – начали сомневаться те, кто был рядом с вождем.
– Стойте! – сказал аксакал их племени в этот момент. – Вы не поняли сути этого дела. У кочевников есть поговорка: «Если от казана уходит крышка, уходит стыд от собаки». Это, прежде всего, слово, означающее порядок. Порядок, как и крышка казана. Если он уходит, все уходит. И стыд, и честь, и совесть. Вождь дал это понять намеком. Во-вторых, для них казан – символ благополучия. Если благополучие многих лежит открытым, кто не протянет руку, кто не сунет свой нос? Эти кочевники ведь все выражают намеками, жестами.
Люди племени Орман, считавшие себя самыми умными в мире, переглядывались. Их брови хмурились, рты отвисли. Затем один из купцов сказал:
– Самое интересное в племени Алас то, что их мужчины живут очень долго. – Например, возраст их вождей, которых мы видели, был сто лет, а аксакалу племени – сто двадцать.
Вождь племени, который уже давно хотел их отругать за то, что они не сказали главного, только теперь встрепенулся:
– Ау, разве вы не сказали этого раньше всех остальных! Что же они едят и пьют? – воскликнул он в гневе.
(Знахарь с улыбкой посмотрел на моего отца: «В какое время какой вождь не хотел жить долго? Их жизнь лучше нашей», – сказал он. Отец не улыбнулся. Я тоже не мог растянуть губы в улыбке. Старик продолжил свой рассказ).
– Они в основном едят конину, пьют что-то кислое, называемое кымыз, – сказал купец.
– Все кочевники так делают. Но я не видел, чтобы все они жили так долго. Есть другая причина, – задумался вождь. Затем, подумав, спросил:
– Какая у них вода?
– Как у нас… кристально чистая.
– А воздух?
– Никакой разницы… Звенит, как свежий снег.
– А трава?
– Обычная наша трава.
– А жены у этих мужчин молодые?
– Есть и молодые, и старые.
Ни одно из этих слов не обрадовало вождя. В отчаянии он наконец спросил:
– Вы так… Вы пытались поговорить с самими этими мужчинами об этом?
– Говорили.
– Да, что они говорят?
– Они говорят так… – купцы замялись. Как будто не знали, сказать или нет.
– Да, что они говорят? Говорите скорее!
– Они говорят так. «Главная причина нашего долголетия… вот это», – они снова замялись. Тогда вождь, охваченный гневом, вынул меч из ножен.
– Хотите, я сейчас отрублю вам головы!
– Ойбай, господин, скажем, скажем, – купцы упали ниц. Падая, они сказали:
– Они сказали нам только одно слово.
– И что же они сказали?
– «Наши жены мало говорят», – сказали они.
Вождь сел, потеряв силы. Сидевший рядом аксакал племени вздохнул:
– А наши жены, если их заставить говорить, будут говорить без умолку. Есть ли жизнь для мужчины в таком месте?
* * *
– Ну, пусть племя Орман живет своей жизнью. Теперь вернемся к нашему племени, – продолжил старик свой рассказ. – Действительно, опорой племени Алас были женщины. Благодаря им племя процветало, цвело, превращаясь в большое сообщество с крепкими корнями и широкими просторами. Вождь не позволял птице пролететь над их головами, постоянно поддерживал и хвалил их. Что бы он ни говорил, он говорил: «наши женщины». Иногда это слово относилось и к мужчинам. В этом нет ничего смешного, ведь среди наших бородатых есть и те, у кого длинные волосы…
(Старик наклонился, погладил мою лысую голову. Его ладонь была холодной. Видимо, жар еще не спал).
– Кстати, о бородатых, – сказал он затем. – У мужчин этого племени был обычай раз или два в год отправляться в далекие горы, охотиться несколько дней и возвращаться. Однажды, следуя этому обычаю, они отправились в горы, вооружившись луками, посадив на руки соколов-беркутов и пустив вперед быстрых борзых. В коричневых войлочных юртах остались только женщины и девушки. Вот тут-то и начинается вся беда. Как вы думаете? Вот как. Именно в эти дни, как назло, умерла самая старая женщина племени – мать вождя. Женщины сильно растерялись. Не было ни одного мужчины, чтобы копать могилу. Солнце было жарким. Нельзя было оставлять труп гнить. Не имея другого выхода, женщины взяли по лопате и начали копать могилу на вершине синего холма, расположенного неподалеку. Вышла лопата черной земли. На глубине двух лопат наткнулись на желтую землю. Ниже пояса увидели синий песок. Среди песка заметили что-то блестящее.
– Эй, что это? – спросила женщина, стоявшая на дне могилы, и выбросила лопату песка наружу. Песок, рассыпанный на желтой земле… мерцал… сверкал. Увидев это, женщины на мгновение потеряли дар речи, задохнулись от собственного дыхания.
– Золото, – прошептала сначала одна. Затем, изо всех сил:
– Золото! – закричали они.
– Золото! Золото! – эхом отозвались горы.
– Золото! Золото! – зашумели леса и рощи.
Женщины, стоявшие на земле, бросились к могиле. Женщина, стоявшая в могиле, разъяренно закричала:
– Не подходите! Я отрублю вам головы! – и размахивала лопатой, как топором. – Если вам нужно золото, копайте сами.
Теперь каждая женщина начала копать землю в разных местах. Что интересно, вскоре и их лопаты начали натыкаться на песок с золотом. Чем больше копали, тем больше находили. Найденное… они развязывали и складывали в свои платья… сгребали и набивали в штаны. Те, кто обычно стыдился показать лодыжку, теперь обнажились полностью, сверкая. Не было ни одной смущенной женщины, ни одной стеснительной девушки. Все их глаза были прикованы к золоту. А умершая старуха осталась гнить в белой юрте.
Вскоре вернулись и мужчины с охоты. В момент возвращения… они увидели пустые дома, потухшие очаги, гниющую старуху и множество женщин на вершине синего холма. Когда они подъехали к ним:
– Золото! Мы нашли золото! – кроме этого, они ничего не услышали. Тогда аксакал племени, полностью поняв ситуацию, сказал:
– Все! Мы погибли! Теперь для нас нет будущего! – и упал с лошади.
* * *
Слух о том, что в земле Алас найдено золото, разнесся, пока земля матери вождя еще не остыла, до далекого племени Орман, до соседнего племени Обыр, до племени Жебир, живущего на краю земли. Все пришли к одному решению: нужно забрать золото, нужно уничтожить Алас. Но как уничтожить? Над этим каждая племя ломала голову. Думали днем, думали ночью. Советовались со многими, советовались с немногими.
– Нашел! – наконец сказал вождь племени Орман. – Мы возьмем их «пьяной водой». Если мы приучим их к этому, они сами себя уничтожат.
Сказав это, они отправили в сторону Алас свои «красные воды», похожие на «красные глаза», в огромных количествах.
В это время племя Обыр, жившее справа, тоже не сидело сложа руки, они тоже искали разные способы, как захватить Алас.
– Возьмем силой, – сказал один, разгневанный.
– Это уже прошло, – сказал вождь.
– Попробуем запугать, – сказал один, суетясь.
– Человек на коне ничего не боится.
– Бросим корм в глотки вождей, в мешки их воинов.
– У них все отверстия забиты.
Когда их головы начали поникать, от двери послышался скрипучий, зловещий смех. Те, кто сидел в дальнем конце, нахмурившись, увидели… черную старуху с блестящими, как у мыши, глазами, широко разинутым ртом и присевшую на корточки. В руке у нее было зеркало размером с ладонь. Она смотрела в него и смеялась. Смеясь, она говорила.
– Благословенна твоя сила, восхищен твоим чудом. Покажи мне их в виде обезьян.
Поверхность зеркала блеснула и повернулась к дальнему концу. Те, кто сидел там, увидели в нем свои обезьяньи лица.
– Благословенна твоя сила, восхищен твоим чудом. Теперь покажи мне их в виде львов.
На поверхности зеркала появились львы.
– Вот главный вид оружия, – сказала старуха, коварно улыбаясь. – С ним я покорю весь мир.
– Ойбай, забудь о мире, сначала к Алас, с коня! – воскликнул вождь и бросился к старухе.
Старуха утром, не дожидаясь, пока встанет народ, уехала далеко.
* * *
Племя Жебир, живущее на краю земли, не бросилось на Алас сразу, как Орман и Обыр. Они ждали, наблюдая со стороны, что получится из их хитростей. Затем, спустя годы, когда дошли слухи о «добрых делах», они отправили в дальний путь единственную женщину с волосами цвета золота и лицом белым, как снег, которая знала множество уловок и коварства, говорила очень красиво и мыслила очень дальновидно.
Эта женщина шла неделю, месяц, и однажды, добравшись до окраины племени, увидела на вершине холма множество женщин, сидящих на корточках. Перед ними – каменная статуя. Статуя мужчины с бородой. Женщины обнимали ее. Обнимали и падали. Падали и плакали.
– Эй, что вы делаете? Кто это? – спросила женщина, белая, как снег.
Женщины резко обернулись и замерли в тишине. Через некоторое время, придя в себя, они сказали:
– Это наш Бог. А ты кто?
– Я из царства женщин. Я ищу вас. Мы относимся к каждой женщине на земле как к богине. Подойдите, я поцелую ваши ступни, – женщина, белая, как снег, упала ниц.
– Ойбай, оставьте, мы сами поцелуем ваши ступни, – сказали многие женщины, падая к ногам белой женщины.
Дальше белая женщина была как королева на ладони многих женщин.
…Прошел месяц, прошел год. Когда белая женщина сидела дома, она вела себя как царица на троне, а когда выходила на улицу, она гордо шла впереди многих женщин, как павлин. «Эй», – никто не смел ей сказать. Если она скажет «эй», ее собственные женщины скажут «ма». Потому что они перестали быть богинями. У них не осталось и вида, чтобы быть богинями. Напившись «интересных напитков», присланных племенем Орман, они целыми днями сидели, сгорбившись, у войлочных юрт. Скот остался без присмотра, женщины – без ухода. Дети день и ночь смотрели на зеркало, принесенное черной старухой из племени Обыр. Чудесное зеркало! Оно показывало далекое как будто на ладони. И что оно только не показывало! Быка, вскочившего на теленка, девушек, вскочивших на парней, блестящий нож, обнаженные объятия, танец, как будто одержимых, бешеную скачку, все, все оно показывало. Девушки и парни, увидев это, начинали танцевать. Руки тянулись к подолу, девушки бросались в объятия. А что делала в это время белая женщина?
Она собирала многих женщин и начинала в белой юрте такой разговор:
– Ваши дети слабы, ваши мужчины бесхарактерны, не выносят холода, – сказала она.
– Отчего это? – спросили многие женщины, насторожившись.
Белая женщина, указывая пальцем в дом без двери, кроме как через вход, и без света, кроме как через отверстие в крыше, сказала:
– В таком доме, куда не проникает солнце и не входит ветер, разве может быть цвет лица и сила в теле. Не говоря уже о детях и мужчинах, даже ваш вид не выглядит цветущим.
– Тогда что нужно делать? – спросили многие женщины.
– Нужно открыть стены, разрезать войлок и сделать отверстия в разных местах. Тогда вы будете вдоволь наслаждаться ветром и светом.
– Вот это ум! – воскликнули многие женщины, подняли стены и проделали отверстия в войлоке. Но ветер не дул, как они ожидали.
– Как это? – спросили многие женщины, с недоумением глядя на белую женщину.
– У того племени, которое находится впереди, дорога сплошь покрыта густым лесом.
Весь ветер удерживается там.
Многие женщины, недолго думая, подожгли лес. В мгновение ока красный огонь взметнулся в небо. Деревья горели днем и ночью, черный дым клубился. В конце концов, на месте густого леса, куда не проходил даже собачий нос и не доходила свиная нога, осталась голая, обгоревшая гора.
Как только это произошло: спереди и сзади, справа и слева подул легкий ветерок. Женщины радостно захлопали в ладоши. Мужчины, взбодрившись, распахнули грудь. У одного появилось румянец на лице, у другого появилась сила в теле. Кто видел такое наслаждение!.. Но, увы, это наслаждение не продлилось долго, легкий ветерок превратился в ветер. Ветер перерос в черный ураган. Он ревел и выл днем и ночью, как верблюд и как собака. То затихал на мгновение, то снова усиливался вдвое. Он входил в жилища, свистя, как змея, и выходил из дверей, рыча, как дракон. Его яд проникал в плоть, его холод проникал до костей. Ребенок лежал в колыбели, скуля. Мужчины сидели у дверей, кашляя. Многие женщины, с испуганными глазами, искали белую женщину. Она бесследно исчезла. С ее исчезновением началось еще одно несчастье. Неизвестная болезнь появилась в племени, спустилась ли она с неба, вышла ли из земли, или пришла с ветром. Сначала это проявилось у животных. В отарах овцы, наклонив головы в одну сторону, кружились и падали. В табунах жеребцы, преследуя друг друга, нападали на своих кобыл. Верблюды топтали своих новорожденных верблюжат. Домашние собаки кусали хозяев. Это дошло и до людей. Мужчины бросались на своих дочерей в колыбели, женщины прижимали к себе юных сыновей. Дети разговаривали не с родителями, а с зеркалами в руках. Никто не понимал, что они говорят. Их язык стал другим.
Видя все это, аксакал племени сказал:
– Это уже живые мертвецы. День племени прошел. Это были его последние слова.
– Вот, дети мои, так заканчивается судьба некогда процветавшего племени, – закончил старик свой рассказ.
Отец вздохнул. Я заплакал.
* * *
Позже, спустя много лет, я снова заболел от ветра. Тогда отец, сидевший рядом со мной, сказал:
– Ты помнишь того старого знахаря? Того, который много рассказывал о племени Алас, когда я болел?
Отец долго смотрел мне в лицо. Смотря, он заплакал, всхлипывая.
– Печальная судьба, да, отец? – спросил я.
Отец, вытирая слезы, сказал:
– Дитя мое, лечись.
У меня тоже потекли слезы. Думая об Алас… А о ком думал отец?..
Национальный портал