У меня нет ничего, что я мог бы назвать прошлым. Ты же знаешь, что я не достиг и половины того, что должен был в молодости. Тем не менее, у меня была привычка перебирать старые пластинки, которые уже стерлись, потеряли свою прелесть, название забылось, мелодия устарела, а некоторые даже не могли вызвать восторг, несмотря на то, что были поставлены на проигрыватель. Разве размышления о прошлом не похожи на облизывание меда, когда желудок жжет? Итак. Я заглянул в дверь тех старых дней, когда отпечаток стал тусклым, как будто стерся без брызг воды, и увидел тебя, стоящего у окна, прислонившись к косяку. Я вздрогнул. Потом вспомнил, что ты стоишь у окна, с нетерпением ожидая меня…
Когда ты появлялся, мое терпение истощалось до последней капли. Мое воображение, еще не оправившееся от сладкого яда вчерашнего поцелуя, опередило бы меня, взлетело бы, как перышко, и упало бы в твои ладони. А я сам, почему-то, немного замедлившись, отступал.
Что это за игра – ждать с нетерпением и заставлять долго ждать? Выйдя наружу… разве у меня была бы смелость броситься тебе на шею, как некоторые мои подруги, которые сразу же, как только познакомились, начинали кружиться и приковывали к себе? Мне оставалось только украдкой взглянуть на тебя и молча выразить свою тоску, накопившуюся в глазах. Ты тепло улыбался. Затем, молча повернувшись, мы шли плечом к плечу, и наши пальцы, более смелые, чем мы сами, находили друг друга и, сплетаясь, вели нас в укромное место. Разве у нас оставалась воля в такие моменты…
…Мои взгляды редко встречались с твоими. Я не могу сказать, что был охвачен пламенем любви, которое могло бы вырвать твою душу и свести с ума других. Я помню, что от твоего лица исходило только доброта и печаль. И я не скрываю, что меня, как магнит, притягивало и опутывало это. Когда я узнал, что ты нравишься кому-то другому, моя гордость пробуждалась, и мое желание уничтожить все ценное в этом человеке не сработало на тебя. Возможно, я действительно любил тебя.
Я бы обнял тебя и сказал: «Мы будем вместе вечно!» «Ты пожалеешь». Ты так говоришь и легко вздыхаешь. «Почему?» Молчание. «Почему?» – спрашиваю я, на этот раз мой голос звучит жестче. «Почему?» «Ладно, потом сам увидишь». Легкий вздох. Я крепче обнимаю тебя. Меня охватывает радость. Не потому, что я пожалею. А потому, что мы будем вместе.
…Когда мои чувства стали очевидны, ты даже не обратил внимания, как будто услышал случайный разговор, проходя мимо. Ты был спокоен, как будто принимал то, что по праву принадлежало тебе. Я был удивлен. А потом… начал бояться. Да, твое первоначальное спокойствие исчезло на моих глазах, и ты постепенно стал нервничать. Ты не знал, как себя вести. Ты сказал, что моя страсть стала чрезмерной. Только тогда я понял, что отдал тебе свою судьбу и направился в неопределенное будущее. Я понял и решил сдерживать свои чувства, которые бурлили в первой же волне. Я не возненавидел тебя за один день, как ты думаешь. Я просто пытался держаться на расстоянии…
…Я не помню, как мы познакомились. И как мы снова встретились. Но мы встретились, это точно? Я также не забыл, какое время года это было. Интересно, но важно. Наши пути, которые шли параллельно издалека, как будто с самого начала намекали, что они разойдутся. Так и есть. Нам не суждено было встретиться весной и расстаться осенью, хотя бы в жизни, которая не имеет ритма и перед которой мы склоняемся навечно. Мы встретились осенью, которая замораживает сердце и опустошает душу, как будто люди ушли. Мы попрощались весной, когда ты, стоя на грани несчастья, был охвачен безумной страстью и оставлен на пороге хрупкой надежды. Похоже, мы подняли друг друга с земли и поставили у окна – на солнце…
«Мы будем вместе вечно», – говорил ты. «Ты пожалеешь», – говорил я. Мне не нравилось, что ты ни в чем не сомневался… Мне было жаль тебя. Ты был как ребенок, который, даже имея полную тарелку сладостей, не переставал смотреть на стол, пока не увидит дно. Ты с нетерпением ждал, когда сегодняшний день закончится и начнется завтра. Но ты не осознавал, что завтра – это пропасть, которая ждет нас обоих, а не только тебя.
Я не смог обрадоваться тому, что ты исчез без вести. Я не пожалел. Я сказал, что ты не можешь вернуться. Я сказал, что ты не должен возвращаться. Я скучал!
…Почему-то, когда я думаю о тебе, мне вспоминается одна твоя история, рассказанная мне десять с лишним лет назад. Я забыл, какое впечатление она произвела на меня тогда. Наверное, я не придал ей значения. Возможно, я пожалел одного из двух героев и возненавидел другого. В любом случае, я понял это как попытку избежать неловкого молчания, которое считается самой красивой частью разговора влюбленных.
Итак. Ты начал: «В одной палате больницы лежали двое больных…» Что было дальше? А, да, в одной палате больницы лежали двое больных. Оба парализованы. Или почти. В любом случае, они не могли встать с постели. И они лежали не рядом, головами к изножью, или ногами к ногам. Одному досталось место у окна, другому – у двери. Значит, они поступили в палату не одновременно. Что же делает больной, который прикован к постели, как черный ворон, и чьи бедра изъедены матрасом? Ничего. Все, что он может – это заснуть под конец дня, позавчера, когда-то давно, слушая бесконечные истории, правдивые и неправдивые, вкусные и безвкусные. Оба они поступают так. Только тот, кто рассказывает долгую историю, которая увлекает слушателя, – больной у изножья. Тот, кто слушает – слушатель. Что интересно, слова соседа, который лежал, подложив подушку повыше, и долго смотрел в окно, были о жизни, которую переживали жители двора, прилегающего к больнице. А бедный слушатель, который не мог предсказать, когда выздоровеет и встанет, получал немалое удовольствие и воодушевление от этого.
«Боже, как же ты любишь весну?» – начинал он. «Посмотри… Прости!» Он немного смущался, вспомнив жалкий вид соседа, и продолжал говорить. «Земля оживает и расцветает». Слушатель, который до этого отворачивался и хмурился, встрепенулся и повернулся. «Не правда ли, природа тоже влияет на то, чтобы человек был добрым?» Слушатель теперь выпрямил ноздри и согласился: «Да, вы правы». Затем начинался долгий, сладкий рассказ о весне в соседнем дворе…
Так они проводили лето и золотую осень своей жизни, пока счастливые жители снаружи. Слушатель, конечно, не видел этого сам. Он только насыщался через увлекательные рассказы соседа.
Болезнь обоих затянулась.
…Слушатель внезапно открыл глаза посреди ночи. Сосед страдал. Свет уличного фонаря падал прямо ему в лицо. Его лицо, покрытое потом и потемневшее, и его выпученные глаза были очень страшными. У больного у двери были два рычага в пределах досягаемости. Нажав на один, загоралась лампа. Второй предназначался для вызова дежурного врача. Нужно было срочно нажать на него и вызвать врача. Именно в этот момент в его голову закралась какая-то дьявольская мысль. «Если я позову врача на помощь, мой сосед, скорее всего, выживет. Он, конечно, никогда не забудет моей доброты. А если я не сообщу дежурному? Тогда… без сомнения – смерть! Смерть моего соседа. Что такого, это тоже помощь. Да-да, только смерть может избавить от таких страданий. Зато освободившееся место у окна достанется мне. И тогда я смогу увидеть всю прелесть жизни снаружи своими глазами. Разве это не чудо!» Обрадованный собственной мыслью, слушатель остановился на этом последнем решении.
Что сказать, сосед умер той ночью. Его действительно перенесли и положили на его постель. А этот, едва коснувшись нового места, прижался к подоконнику и, хрипя, посмотрел наружу. И в тот же миг его лицо побледнело. Снаружи… не было ничего, кроме высокого бетонного забора, отделяющего обитель больных от внешнего мира!