Творчество поэта Акберена Елгезека, занимающего свое место в мире казахской поэзии, хорошо знакомо широкой публике. Сегодня уже издано несколько его книг. Мысли и мнения этого уникального имени, пришедшего в мир стихов на рубеже тысячелетий, до сих пор не теряют своей ценности. Известный культуролог, переводчик Ауезхан Кодар при жизни сказал: «Акберен Елгезек – отпрыск и мыслитель эпохи перемен, жертва и исследователь, ставящий над собой эксперименты»! Поэтому мы сочли целесообразным представить вам необычное интервью с поэтом, стоявшим у истоков этой эпохи перемен.
– Мы много говорим о поэтической судьбе. Говорим, что поэту нужна судьба. Что такое «поэтическая судьба» по-вашему?
– Само рождение поэтом – это судьба. Кто, по-вашему, приходит по заявлению?..
– Мы, кажется, по-другому понимаем поэтический характер. Мы, кажется, считаем настоящими талантами поэтов, которые живут в шуме и гаме. Что вы скажете?
– Характер поэта проявляется в его стихах. Бывают поэты-безумцы, которые готовы уничтожить всех вокруг, но если прочитать их стихи, душа их нежнее крыла бабочки. А то, что они не укладываются в рамки в жизни, следует воспринимать как защиту от общества через такие действия…
– Великий русский поэт С. Кирсанов когда-то сказал: «Мы ждем поэта, который станет новой вехой русской советской поэзии». Как вы думаете, ждет ли наша литература, скажем так, литература нового времени, свою новую веху?
– Иногда ты ждешь знакомого, которого давно не видел, в парке. И этот человек проходит мимо тебя. Он тоже тебя не узнает. Ты принимаешь его за того, кого ждал, но он кажется другим. На самом деле, он стал другим. Ты тоже другой, но не признаешь этого. Все должно быть так, как ты принимаешь, как ты привык видеть.
Ты даже настороженно относишься к новой скамейке в парке. А время, вместе со скамейкой, изменило и тебя, а ты этого не замечаешь. Новая эпоха, которую ждала казахская литература, началась еще в начале 2000-х годов. Это закономерное явление как по времени, так и по содержанию.
Это авангардное поколение не только в казахской поэзии, но и в литературе в целом – принесло новый взгляд на любое явление, иное ощущение мира, другие надежды, иной стиль и даже иной страх. Никто не имеет права осуждать это поколение. Возможно, представители этого поколения не будут приняты критиком или читателем, любящим легкое. В этом нет вины юношей и девушек. Они так созданы. Такова их психика и их сущность.
Что теперь делать, будете ли вы проклинать Бога, который создал их такими? Чтобы писать именно так, они пережили соответствующую судьбу. Теперь, чтобы вычеркнуть все это и назвать «непонятным, туманным, фантастическим», нужно иметь как минимум нулевое сердце или две головы.
– Каково ваше мнение о поэтической культуре у нас?
– В казахских стихах есть особая поэтика. Некоторые знатоки хотят ощипать крылья казахской поэзии, превратить лебедя в домашнюю утку и спустить его на землю. Они бросают блеск на пыль у обочины дороги, по которой ходит толпа. Сколько бы ни блестело, со временем это утонет в пыли. Пусть лучше лежит «в запыленных архивах». Или пусть стоит в музее в первозданном виде. Эстетам достаточно найти и принять это.
На самом деле, природа казахской поэзии – это небесная, космическая, возвышенная поэзия, которую мы хотим оживить. Чтобы поставить ее на свое место, мы должны воспитывать читателя, будущего читателя, повышать его вкус. Иначе мы останемся позади мира.
– Молодые поэты в последнее время часто нарушают мелодику своих стихов. Одной из причин этого, вероятно, является разрушение ритма. В целом, свидетельствует ли эта тенденция об особенности поэта?
– Хотя в природе всего 7 нот, музыка возникает благодаря их бесконечному сочетанию. Но мы слышим эту музыку в соответствии с нашим восприятием, нашим вкусом. А какая она, космическая музыка? Возможно, она не подчиняется законам гармонии, которые мы знаем. Или у нее есть свои законы, которые мы никогда не сможем или не способны принять.
Какова ее форма, из скольких нот состоит ее мелодия? Вы пожимаете плечами. От незнания. От желания знать, вы прикрываете уши ладонями!
Даже что такое цвет, каким он бывает в природе? Откуда на земле взялись цвета? Являются ли эти цвета зеленым или синим только в нашем восприятии? Зеленый – это красный. Изменилось только название. Ты хочешь расширить зрачок и увидеть.
Наша поэзия об этом. Разве это не интересно? Интереснее, чем «тук-тук». Лучше всего записывать стихи на бумаге в их нагом, чистом и прекрасном виде. В любом случае, без ритма, без музыки стихов не бывает. Это вопрос техники. Я считаю преступлением жертвовать мыслью ради формы.
Если бы дело было в форме, мы бы прошли это время. Я не видел тех, кто скучает по юртам, чтобы вышли из бетонных домов и поставили юрту во дворе. Или не заметил тех, кто слез с машины и поехал верхом на лошади. Что случилось? Мы легко принимаем технические новинки. Потому что они сделаны для удобства тела. А что делать бедной душе? Душа, которая не развивается, лишается божественной способности. Вместо этого человечество упускает множество интересных вещей в этих творениях.
В целом, мир давно перешел на верлибр – белый стих. В европейской поэзии последних 20-30 лет нет рифмы, ритма, присущего строфе, узкого круга и стесненной формы. По-моему, пришло время настоящих стихов. Время стихов, запертых в тюрьме сознания людей, сильно голодных, исхудавших, с торчащими ребрами, без слюны во рту, с изможденным лицом, кажется, прошло. Стихи, как и человеческое сознание, похоже, обретают свободу.
– Какой век, какой период, какая эпоха в истории человечества близки вашей душе?
– Я доволен своим веком. Другие периоды кажутся нам более легкими или тем, что в то время больше понимали поэзию, уважали своих поэтов. Это не так. Жизнь, в любое время – это жизнь. Ее законы не меняются.
– Все прошлое – это ностальгия. Даже вчерашние трудности сегодня кажутся интересными. Скажите, вы до сих пор познали себя?
– Нет, не познал. Познавать других для меня легче, чем познавать себя. Потому что я вижу другого человека, слышу его слова, читаю его записи. А заглядывать внутрь себя боюсь. Боюсь увидеть кого-то другого, не такого, каким я себя представляю. А что, если он окажется не таким жестоким, как я думаю? А если наоборот?
– Говорят, когда-то Маяковский прочитал свое новое стихотворение Горькому, и Горький обнял поэта и заплакал. Возможно, это произвело сильное впечатление. Говорят, когда Абиш Кекильбаев выступал в студенческие годы, сам великий Мухтар Ауэзов встал и зааплодировал. Сохранилась ли эта традиция у нынешних старших в литературе?
– Были и те, кому нравилось, и те, кому не нравилось. Не всем нравился тот же Маяковский, не все возносили его до небес. Были те, кто аплодировал и плакал, когда мы читали стихи, и те, кто с усмешкой на лице критиковал. Главное, никто не остался равнодушным. За это я благодарен.
– Есть ли большая связь между славой и честностью?
– Быть знаменитым – мечта каждого поэта, наверное. Но, не говоря о славе, сама известность – это большая ответственность. Если хотите, слава может стать большим препятствием для жизни поэта. Нет свободы. Ты живешь под присмотром окружающих, которые следят за твоими действиями, твоими словами. Это не очень хорошо. А быть честным – еще тяжелее. Прежде всего, быть честным перед собой – это самое трудное. Невозможность смотреть прямо в лицо жизни, надеясь, что завтра все будет хорошо, – это скорее самообман, чем надежда. Вместо этого, чтобы завтра было лучше, труд сегодня принес бы свои плоды быстрее.
– Представители старшего поколения в литературе говорят о стихах некоторых молодых людей, что они «туманны, непонятны». Что это такое, неудовлетворенность написанным молодежью, или вы думаете, есть и другие причины?
– Я говорил об этом много раз, не хочу повторяться. Я хочу сказать вот что. Поэт, который перешел на легкие стихи, простые строфы и понятные образы, чтобы понравиться аудитории, принимающей только традиционную поэзию, критикам, принимающим только «стишки» за поэзию, старшим, тетушкам, дядям и важным людям, представляющим поэзию прошлого, – это человек, предавший поэзию.
Потому что поэт этого времени пришел с миссией формирования новой поэзии для этой мимолетной жизни. Да, путь нового всегда труден. Тебя никто не примет, твои стихи не будут на устах у народа, их не будут читать на тоях, все не будут печатать в газетах. Миссия поэтому трудна и поэтому интересна.
Прежде всего, нужно понять, что поэзия – это лирика философии. А это не тот плод, который ест большинство. Поэт, желающий понравиться всем, становится политиком. Ведь после этого времени тоже есть люди. Что вы им дадите?
Даже мыслителям, которые придут после вас, что вы сможете возвышенно предложить из нашего времени? Меня больше беспокоит именно эта сторона. Раньше мои уши и сердце привыкли к словам, которые действуют на нервы. Я не трачу время на их чтение или прослушивание.
У меня есть свой долг. А критики говорят и говорят. Они даже не понимают, что играют свою роль в моей миссии. Пусть выполняют свою миссию. Наша задача – достойно выполнить свой долг.
– Спасибо за беседу.
Беседовал Хамит Есаман
Газета «Арай», 2014 год