(ПЕРЕВОД СЕМЕНА ЧУЙКОВА)
Жусупбек Аймаутов, основоположник казахской художественной мысли, оставил многогранное творческое наследие. Его неопубликованные повести и рассказы, переводы, исследовательские работы, отдельные статьи все еще ждут своего часа. Среди них перевод романа Семена Чуйкова о казахском обществе двадцатых годов, переданный Габиту Мусрепову Евгенией Карабатыровной Аймаутовой в 1934 году (Государственное издательство Казахстана, восточный отдел. Ташкент. 1925 год), является ценным наследием, привлекающим особое внимание исследователей. Я считаю, что это произведение, найденное докторантом Карлыгаш Аубакировой, которая целенаправленно проводит научные изыскания, на архивных полках и представленное вниманию читателей, проложит путь к будущим плодотворным исследованиям. Этот перевод отсутствует в пятитомном собрании сочинений Ж. Аймаутова.
Турсын ЖУРТБАЙ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Как европейский писатель понимает и изображает казахскую жизнь? Насколько их труд обогащает и помогает казахской литературе? Позвольте кратко представить читателям.
Этот рассказ Чуйкова высоко ценится европейскими писателями как ценный. Такой рассказ позволяет познакомиться с казахской жизнью.
Какую же оценку мы должны дать этому рассказу Чуйкова? Какие места, где он глубоко познал и изобразил казахскую жизнь, правдивы? Какие места поверхностны и не раскрыты? Давайте рассмотрим…
Чуйков – поэт революции: его рассказ тоже проникнут революционным духом. Он пишет о том, как казахи Семиречья пережили революцию и как они в ней участвовали.
Чуйков изображает революцию как дело рук самих казахов, в котором они принимали участие. Кадыр – революционный батыр, кочевавший между Семиречьем и Кашгаром. Всю жизнь он борется с казахами и русскими; многим он отрубил головы. Кадыр выступает против колонизаторов, защищает казахские земли и воды, стремится к просвещению казахов. Но сам он простой казах, кроме драк и убийств, ничего не умеет. Кадыр ждет революции. Он ждет, что революцию совершат русские батраки, и он присоединится к ним. Кадыр – сторонник бедноты, народа; он сам – народ, или его глаза. Он против казахских баев и манапов. Он считает, что революция раздавит казахских баев наравне с русскими баями. Он учит молодого Мамета, что так и должно быть.
Мамет идет по стопам Кадыра. Кадыр умирает, не увидев революции, а Мамет совершает революцию своими руками. Не только Мамет. Все казахские джигиты (богатые и бедные) сначала следуют за Кадыром, а во время революции Мамет организует отряд. Казахи сражаются с русскими и устанавливают советскую власть.
Казахская беднота, казахские бедняки, молодежь жаждали революции, ждали ее. Они давно были напоены идеями революции, сама жизнь толкала их к революции. Казахский народ, храбрый и отважный, с ножом в руках, обнажив клинки, ждал революции. Так ли это на самом деле? Если оставить в стороне простой народ, сколько из образованных граждан, наших политиков, предвидели, что произойдет революция и установится советская власть?
Да, казахи были колонизированы, испытывали нехватку земли и воды, казахи страдали от насилия русских и калмыков, их угнетали и давили. Они ждали светлого дня. Но в целом народ не готовился к революции, не сидел сложа руки; он жил в угнетенном, сонном состоянии. Были и есть отдельные революционеры, враждовавшие с русскими, враждовавшие с баями, как Кадыр, – разбойники. Но они не знали о русской революции; чаще всего они не могли вырваться из рамок грабежей, воровства и межродовых распрей, потому что их кругозор и мировоззрение не выходили за пределы казахского. В этом отношении роман написан в духе истинного романтизма. Он берет не то, что «было», а то, что «должно быть».
В романе много мест, не соответствующих казахской жизни. Укажем главные. В казахской жизни классовая борьба, кажется, была сильнее родовой.
Кадыр, Мамет – бедняки, батраки – бьют палками. Хотят зарезать баев. Но бедный старик Жумабай живет под страхом одного взгляда манапа Елубая. Это влияние родового главы. А сын манапа Елубая, Тургамбек, следует за Кадыром и Маметом. Сам манап – в одной стороне, его сын – в другой.
У аксакалов, стариков, сильно родовое влияние, у молодежи – революционное. То, что сын богатого манапа становится сторонником бедноты, нелогично. Разрыв между богатыми и бедными, между крупными и мелкими родами, родовые распри, в общем, внутренняя жизнь казахов запутана, не систематизирована. В одном месте казах предстает единым целым, в другом – классовый разрыв становится очевидным. Это свидетельствует о недостаточной осведомленности писателя о казахской жизни.
Чтобы вовлечь казахов в революцию, он изображает их слишком героическими. Читая, видишь не казахов, а черкесов Кавказа, или же вспоминаешь сказочные времена междоусобных войн казахов.
Да, были храбрецы среди казахских джигитов, которые добровольно записались в армию. Но такие были не все. Большинство казахов были угнетенными, трусливыми, ценили свою жизнь. То, что разгневанный отец Жумабай убивает своего единственного сына ножом, не соответствует казахскому характеру. Казахи, до смерти боявшиеся призыва в солдаты, на фронт, на черные работы, при появлении одного русского или одного аула тайпа становились как мыши. Почему же казахи стали такими воинами? Возможно, в отдаленных землях, таких как «Адай», «Зайсан», не затронутых русским колониальным гнетом, такое геройство было. Если семиреченские казахи были такими воинами, то это неудивительно. Но это не может служить примером для всех казахов.
Видно, что казахские обычаи, характер, традиции не охвачены, а лишь кое-где вставлены, собранные из разных источников.
«Жумабай был беден, поэтому у него было всего две жены» – это означает, что «казахи обычно имели много жен». Был и бедняк, который не мог позволить себе даже одну жену. Отражает ли это казахскую жизнь? Когда режут мясо для жены, все аксакалы вскакивают. Это считается большим преступлением… Если бы не было закона «У каждого народа свои законы», мы бы такого не слышали. Мамет говорит манапу Елубаю: «Твоя дочь должна была выйти за меня, не отдавай ее Сеитбаю, отдай мне». Разве сын, претендующий на роль жениха, скажет такое своему отцу? «В Коране сказано: пусть тот, кто даст больше, возьмет дочь», и он собирается отдать дочь Мамету. Разве есть такое шариатское положение? Разве знатный манап, как Елубай, отдаст свою дочь такому бедняку, соседу, как Мамет, не говоря уже о том, чтобы подпустить ее близко? Где же честь рода? Разве он манап, чтобы стоять над могилой отца?
Таким образом, в отношении внутренних казахских обычаев проявляется неуклюжесть писателя, его чужеродность. Нет необходимости перечислять все.
Несмотря на то, что есть места, не соответствующие казахскому быту, в этом рассказе много полезного. Пусть он взят из жизни или выдуман, но дух рассказа – революционный. Революционный, но не сухой, а образный и логичный. Такого духа в рассказах казахских писателей пока нет. Рассказ, написанный в духе революции, принадлежит времени, народу, массам. Народность, социальность – это хорошие качества литературы.
В эпоху, когда люди отказываются от старого и вступают в новую эру, человеку нужны новые требования, новый дух. Нужны неутомимая энергия, пылкое сердце, несгибаемое мужество. Нужно призывать молодое поколение к тому, чтобы поставить на карту жизни свою голову, отдать жизнь ради идеи. Нужно смотреть в будущее не с тоской и слезами, а с огромной надеждой. Без надежды, безразличные действия не принесут пользы. Не будет плодов. В эпоху, когда жизнь не устоялась, нужно стремиться не к самой жизни, а к ее отблеску.
С этой точки зрения, я думаю, этот рассказ может стать очень полезной образцовой книгой для молодого поколения.
Еще одно достоинство рассказа: внешний облик казахской жизни изображен довольно подробно. Горы, деревья, реки, летние пастбища, вечерние, дневные, ночные аулы, ночные набеги на конях, война, бегство, преследование, в общем, показано много картин казахской степи.
Его язык отличается от языка прежних русских писателей. Его образы и сравнения необычны. Он говорит многое немногими словами. Пишет кратко и вкусно. Мастерство в прозе у казахов на литературном фронте еще не достигнуто. Красивая, краткая, вкусная, образная проза, мелодичная, звучная, изящная проза у нас еще отсутствует. Наши прозаики, начав мысль, не могут довести ее до конца, не могут найти слова. Умение писать кратко, точно, эффективно – это одно из условий писательского мастерства.
Этот рассказ, кажется, является образцом такого краткого и вкусного письма. Однако русская речь, ее изящество, при переводе на казахский язык не всегда сохраняются. Для этого требуется огромное богатство языка, особая сила. Поэтому неудивительно, что многие места этого перевода звучат глухо и чуждо. Тем не менее, я думаю, что понятность была учтена в максимально возможной степени. Я не хотел искажать смысл, необоснованно изгибая казахский язык. Ведь литературе нужны разные слова. Вот мое предисловие к книге. Остальное, читатели, вы сами будете критиковать.
Переводчик.
Первая глава
Горы, окутанные синим покровом вечерних сумерек… Ущелья, зияющие, как бездонные темницы…
Песчаный холм летнего пастбища – бурный, колышущийся. Дым от кизяка, тепло свежезабитой овцы режет ноздри. Огонь разгорается, в доме мелькают женские платья.
Пестрые, черные, пегие, гнедые, спускаются с горы к аулу. Ягнята, шумно толкаясь, не дают себя загнать в загон; когда приближаются их матери, они добавляют свой голос, блеют, извиваются.
– Эй, проклятые духи! – раздается голос женщины, проклинающей своего ребенка. Голос ее срывается, лают собаки-волкодавы, блеют овцы, к вечеру по всей округе – шум и гам.
У женщины много работы, все домашние дела на ее плечах. Только ли она? Если муж возвращается с поля, она встречает его, привязывает коня, снимает седло, помогает ему справить нужду, готовит еду. Все делает женщина. А мужчины? Они беззаботны, наслаждаются жизнью! Весь день пьют чай в чайхане в городе, беседуют; придя в аул, насытившись едой, сидят в семье и хлещут языками, как хвостами резвых лошадей. Хорошая жизнь – мужская!
Сегодня народ вернулся с байги. Все разговоры – о байге. Байгу выиграл Баке. Если бы Кадыр не вернулся из Кашгара, разве он бы выиграл байгу? Конь Кадыра – «Танiрi»? Это ветер! Такого коня нет ни у одного казаха, ни в Туркестане, ни в Кашгаре, ни в Иране, нигде в мире!
Если Кадыр сегодня вечером отправился со станции, то завтра утром вы увидите его в Жаркенте. Жаркент – 250 километров. Ах, какой джигит этот Кадыр!
Когда говорят о Кадыре, у джигитов пересыхает во рту, они восхищаются его храбростью и мужеством. Только манап Елубай, услышав о Кадыре, хмурится и качает головой:
– Думаешь, у Кадыра будет хорошее будущее? На днях он убил казахско-русского чиновника, недавно угнал трех овец Шомишбая. Сегодня или завтра он снова появится в наших горах; он не успокоится, увидите! Ах, ему уже столько лет. Пусть бы он хоть немного успокоился… Здесь все настороже, сегодня на скачках казахско-русские искали его.
– Видели?
– Да, пусть ищут! Орла-беркута не поймает пустельга, – возразил молодой джигит в длинном рваном чекмене.
– Если бы не Кадыр, вы бы не сидели здесь, дымя, – сказал джигит, ожидая одобрения от окружающих молодых людей.
– Мамет, ты еще молод, – сказал толстый манап, качая бородой.
– Слушай больше, меньше говори!.. Я знаю, как ты прилип к Кадыру. Осторожнее! Если я скажу отцу, он не даст тебе кнут.
Прямой, как камыш, стройный джигит вскочил:
– Ну, говори. Я пробовал кнут не только от отца, но и от более сильных. Бай, ты не знаешь, я четыре года служил казахско-русским, я съел больше кнутов, чем ты мяса. Этого мне достаточно. Мне восемнадцать лет, – Мамет запрокинул голову, вытащил руки из длинных рукавов и взялся за кривой кинжал на поясе;
– Попробуй только тронуть меня! – сказал он.
– Отец тебя ударит.
– Не сможет. Я украду у тебя лошадь из твоих лошадей и отправлюсь к Кадыру.
– Что ты говоришь? – взревел разъяренный Манап.
– Что ты говоришь? Эй, вонючая собака. Ты украдешь мою лошадь? Постой…
Манап схватил палку, нахмурился, бормоча ругательства, и, тяжело ступая, направился к отцу Мамета, Жумабаю. Молодые люди окружили Мамета, старики, качая головами, разошлись по домам.
Группа молодых людей, раздвигая примятую траву, смешавшись с вечерними сумерками, отправилась гулять.
Внизу, под ногами, пенится и шумит река, сквозь дым мерцают огоньки; в лощине бархатно-зеленого пастбища едва видны темные пятна юрт, вокруг юрт – овцы, свернувшиеся кольцом.
Аул затих. В домах зажгли огонь. Тишина. Густую, тяжелую темноту лишь изредка прорезает острый крик лисицы, иначе – крик женщины, зовущей своего ребенка: «Орынтай-ай!» – разносится по всей долине, эхом отскакивая от горы к горе, и наконец затихает.
Над рекой, шумящей, на краю обрыва, с тоской в сердце сидят молодые люди, глядя вдаль… Они говорят о стариках, о горе и печали, вздыхая, ведут беседу. Думают: «Если бы Кадыр взял нас с собой, дал бы нам русское ружье… Если бы было такое время, они бы не угоняли своих овец, не отдали бы своих дочерей, не позволили бы чужим бить своих батраков за еду…»
Слух о том, что Кадыр вернулся из Кашгара, облетел аул. Стало известно, что он скоро придет в этот аул: он обязательно зайдет к старому Жумабаю. Потому что Кадыр очень любит Мамета, сына Жумабая.
Еще не успело солнце подняться над Алматинским пиком, как Мамет, подогнав своих немногочисленных овец, пришел и сидел у порога, на войлоке. Жумабай с подозрением смотрит на сына:
– Эх, этот Кадыр! Он погубит и сына, и аул. Бедному Жумабаю Кадыр приносит овец то отсюда, то оттуда. Это хорошо. Кажется, он неплохой человек… Но почему манап ругает и бьет Жумабая из-за Мамета, почему говорит: «Бей сына, колоти, не подпускай к Кадыру»?.. Это правильно… Елубай манап – богатый человек, нужно его слушаться… К тому же он грамотный. Он все знает.
– Почему сидишь? Нет работы? Люди еще не пригнали своих овец, а ты пришел с наступлением сумерек. Овцы еще не наелись… Чего ждешь?
– Сейчас придет Кадыр…
– Кадыр? Я тебе покажу Кадыра! Что я тебе сказал перед сном? Что сказал тебе старый отец утром?
– Ты боишься, как свинья, этот Елубай… Жумабай вскипел:
– Эй, проклятый! Постой, сын мой! Я поговорю с тобой позже. Бедный Жумабай, дрожащими руками, начал переворачивать свой старый сундук.
Зоркие глаза Мамета устремились на бледный утес, вдалеке разглядели белую лошадь Кадыра. По единственной тропинке, извивающейся, как змея, «Танiрi» Кадыра, играя, скачет. Молодые люди бросили работу, выбежали из домов, махнули рукой на крики отцов и толпой направились к дому Жумабая.
– Все ли вы живы? – спросил Кадыр, подъезжая к убогой юрте Жумабая и спрыгивая с коня. Старик Орынтай, собираясь взять коня под уздцы, был оттолкнут рукой Кадыра, и тот снял уздечку. Орынтай обиженно засопел. Жумабай, низко кланяясь Кадыру, указывая рукой на сердитую дверь, сказал:
– Благодаря тебе, сын мой, мы все живы, альхамдулилла!.. Гость мой, войди в дом, не обижай старика снова, как вчера. Ешь мясо, пей айран!
Широкое, морщинистое лицо Кадыра улыбнулось:
– Что есть дома, то и здесь будет, вот хорошая трава, если еды не будет, я не откажусь, я сам голоден.
Жумабай растерянно, испуганно посмотрел на манапа, стоявшего рядом.
– Нехорошо, чтобы гость, не поев у меня дома, уходил. Если не тебе, кому же я дам? Орынтай, покажи Мамету того козленка со сломанной ногой, Мамет, возьми мой нож, заточи его поострее.
– Разве не было готово? – спросил Кадыр, садясь в окружении оживленных джигитов.
– Кадыр, ты не такой, как другие, ты человек, который бывает везде. Тем не менее, все мы дети мусульман, прошло немало лет с тех пор, как ты пришел в наши края. Неприлично не резать барана для такого уважаемого гостя, как ты.
– Хозяин, это не нужно, – Кадыр махнул рукой.
– Что такое уважение, если это мясо, то все равно. Разве я такой чужой гость, чтобы привередничать? Разве у тебя самого не много овец?
Старик Жумабай потерял уверенность. Он покачал головой, посмотрел на Елубая и начал заниматься своими делами. Молодые люди окружили Кадыра, спрашивая то одно, то другое: Какие новости в Кашгаре? Тяжелая ли там жизнь, как здесь? Терпят ли они там притеснения от русских?
– Там нет русских. Там живут лучше, – сказал сын Елубая, Турганбек. – Жители Кашгара живут лучше вас. Это правда. Почему? У них есть земля, все от земли. Если бы у человека была земля, казах тоже стал бы богат, как русский.
Почему казахско-русские богатеют? Как они нас бьют и грабят? Есть ли кто-нибудь, кто может их побить?
– Нет. Потому что у них много денег, у них есть ружья.
– Откуда берутся деньги и ружья?
Земли много, хлеба много. Они работают. Добывают хлеб из земли. А казах не работает; он ест только траву земли. Казах предпочитает лежать дома и смотреть на себя… От этого денег не заработаешь.
– Кадыр снял с шеи пояс с кнутом и положил его на широкую грудь.
– Ты говоришь, как рожденный от нечистого русский, – прошипел грозный Елубай, дрожа. – Казах не хочет копать землю, сидя на месте. Зачем ему земля? Земля нужна русскому. Что нужно казаху? Казаху нужны овцы, лошади. Да, казаху не нужна земля, у Кадыра еще не поседела борода, а у Елубая нет ни одного черного волоска в бороде. Елубай с пятнадцати лет знает, как жили казахи. Какова была жизнь казахов… Они гнали тысячи скота, их было несчетное количество, никто не копал землю, и все же они не были бедными.
– Ну? Что? Почему так было?
Тогда не было русских, вот почему казахи были богаты!
Елубай сказал хорошо, разве старый черт сказал неправду? Что на это скажет Кадыр? Ничего не сможет сказать. Слова Елубая совершенно верны… Конечно, мы не хотим сидеть на месте, что в этом хорошего?
Кадыр, повернув свое крепкое тело, как волк, устремил свои огненные глаза из-под густых ресниц на Елубая. Грядет гроза… Зеленые сумерки сгущаются. Тела застывают. Глаза блестят, морщинистое лицо поглаживается. Глупый, тихий смех Кадыра заставил застывших людей прийти в движение…
– Мудрейший из манапов – мой аксакал, твои слова старше твоей бороды, твои слова белее того снега, – сказал он, указывая на седую гору Алматы; вместе с тяжелой рукой Кадыра взгляды собравшихся обратились к горе.
Толпа расслабилась, зашевелилась, сдвинулась. Темные сумерки сгущались.
– Каждый раз, когда рождается новый месяц, вода в Каргалы тоже меняется… Каждой весной трава на пастбище обновляется, каждый день грудь твоей красавицы Курымтай наполняется. Мудрый манап хочет, чтобы вчерашний день был сегодняшним… Пусть никто не режет ножом, и я не буду резать. Если сосед будет есть твое мясо, он заставит тебя запрячь коня, сам будет есть, лежа на спине. Мудрый манап сам говорит, что во времена, когда не было русских, не нужно было копать землю… А теперь мы видим, что сосед ест хлеб из земли, а мы не можем этого сделать, у соседа есть нож, а у нас нет. Вот почему казах служит казахско-русским…
– Кадыр говорит правду! – встряхнулся Мамет. – Как сделает русский, так и мы должны делать. Тогда мы построим белые каменные дома, когда будет праздник, выстроимся в ряд, как русские, и будем играть на гармошке и трубе…
Чекмен зашевелились, косые глаза заблестели, низкие голоса, вырвавшиеся из горла, зазвенели. Огненные глаза джигитов пронзали насквозь, и Елубай, и старики разозлились и начали рвать траву. Старый Жумабай, сгорбившись, как уставший скакун:
– Уважаемый гость мой, войди в дом: горячее мясо и холодный айран ждут нас, – его слова не достигли ушей гудящей толпы, голоса неслись, как вихрь, взлетая к небу, руки размахивались, как молнии; Лай собак, смешиваясь с вечерними сумерками, казалось, рассекал их… Суматоха… Шум!
– Ы-ы-ы, о-хо-хо-хо… – пронесся, как колокольчик, конский ржач, окутав гудящую толпу.
Кадыр приучился… Вздрогнув, как пружина ружья, насторожив уши, он застыл. Чекмены тоже поднялись.
– Ы-ы-ы, охо-хо-хо!..
– Проклятый дух! Моя лошадь! – Кадыр резко крикнул; как сокол, он бросился к бегущей лошади. Немедленно вскочил. Несколько человек бросились к лошадям. Топот лошадей, взбалтывая зеленую пену сумере