Маленький жук спросил большого жука:
– Папа, почему мы живем в навозе? Вон бабочка, посмотри, летает над разноцветными цветами, пьет их нектар.
Папа-жук ответил своему сыну:
– Это твоя родина, сынок, родина.
Из анекдота
Идеализация крестьянской жизни вредна и опасна.
М. Ганди
Без литературы нет демократии, без демократии нет литературы.
Ж. Деррида
Чтобы понять и представить себе жизнь современной казахской культуры, необходимо проанализировать и оценить ее с точки зрения теории кризиса цивилизаций. Когда цивилизации разделились на индустриальные и аграрные, казахи оказались на отсталой ступени их развития. Следовательно, оценка национального характера культуры и явлений духовного мира может быть объективной только при объяснении их через условия, находящиеся по ту сторону линии кризиса.
ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА И ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ПЕРСОНАЖИ
В Казахстане еще в XIX веке были заложены основы классической культуры великими сынами знатных родов, такими как Ш. Уалиханов, Ы. Алтынсарин, Абай. В первой половине XX века А. Бокейханов, А. Байтурсынулы, М. Дулатов, М. Жумабаев, Ш. Кудайбердиулы, М. Ауэзов и другие деятели искусства продолжили эту великую миссию. Родилась многогранная, многожанровая казахская национальная литература, начавшая развиваться наравне с литературами других народов. В основных жанрах – прозе, поэзии, драматургии – появились новые имена, вышли в свет и распространились среди народа новые романы, поэмы, пьесы.
Однако в казахской литературе советского периода, в связи с зависимым положением казахского государства и невозможностью действовать вне рамок политики метрополии, проявились различные тенденции. Наряду с упомянутым прогрессивным направлением возникло второе направление, коренящееся в классово-идеологических началах. По требованию советского времени, художественное творчество должно было способствовать реализации социальной политики власти. В соответствии с этим требованием некоторые писатели из низших слоев общества писали произведения, прославляющие представителей своего сословия.
Б. Майлин изобразил Мыркымбая, С. Муканов – Шоқпыта как героев своего времени. С точки зрения большевистской идеологии, произведения, изображающие таких героев, считались образцовыми достижениями казахской литературы. В последующий период большая группа казахских писателей продолжила эту тенденцию. В качестве основы своих произведений они выбирали духовных последователей упомянутых героев, и люди с неполным образованием, безрассудные, мечтательные, пьяницы становились положительными героями и изображались как образцы. Таким образом, понятие положительного героя в казахской литературе было перевернуто.
Одним из таких произведений является «Әңгүдік» автора О. Боранбаева, главный герой которого – неуклюжий, который все ломает, что берет в руки, в делах которого нет честности, спотыкается на ходу, падает на бегу, находится в полубессознательном состоянии, к тому же пьяница. По авторской ремарке, положительное качество героя – его любовь к родине: «Будь болен, пьян, только не заглядывайся на власть, держись подальше от политики, живи своей собачьей жизнью под лозунгом «Я люблю свою родину». Делай, как прикажет власть, и тогда ты будешь хорошим!» Создание образа «положительного» невежественного, невежественного, некультурного, необразованного человека как инерция советской идеологии все еще имеет место. Это произведение заняло прочное место в репертуаре Академического театра им. М. Ауэзова и долгое время не сходило со сцены.
* * *
Во второй половине века на литературном небосклоне появилось все больше новых имен, принесших свой уникальный почерк. Произведения А. Нурпеисова, А. Алимжанова, Б. Момышулы, М. Магауина, К. Жумадилова, А. Кекильбаева, Жубана Молдагалиева, Т. Ахтанова, К. Мухаметжанова, Х. Ергалиева, Т. Жаркова, К. Бекхожина, О. Сулейменова, М. Макатаева и многих других писателей и поэтов стали эталоном художественного уровня своей эпохи.
В 1960-е годы под идейным руководством и организацией Мурата Ауэзова в Москве возникла национально-демократическая неформальная организация казахской молодежи «Жас тұлпар». Эта организация в определенной степени повлияла на рост национального самосознания казахской молодежи, на развитие общественно-политической мысли в республике и за ее пределами. В последующий период идеи национального освобождения нашли отражение в исторических романах казахских писателей. Одним из первых, кто писал на историко-патриотическую тему, был С. Сматаев, написавший роман «Елім-ай». В 70-е годы обращение к истории в казахской прозе продолжилось с новым импульсом. Романы И. Есенберлина вызывали рефлексию в массовом сознании и передавались из рук в руки.
Позже некоторые прогрессивные писатели представили произведения, изображающие подлинно положительных героев, таких как второй учитель Аль-Фараби, хан Абылай, батыр Кабанбай и другие. Они в значительной степени удовлетворяли вкусы и требования казахского общества того периода. Таким образом, они завоевали симпатии читателей и оставили свой след в художественной литературе.
* * *
Во второй половине XX века в казахской литературе появилось множество дилогий и трилогий, подражающих «Пути Абая» М. Ауэзова, описывающих жизнь и деятельность выдающихся общественных и культурных деятелей: «Аққан жұлдыз», «Ақан сері», «Жаяу Мұса», «Сұлтанмахмұт», «Қызыл жебе», «Мұхтар жолы» и др. Эти многотомные произведения оказались созданными не столько из-за художественного видения образов авторами, сколько из-за стремления достичь цели, опираясь на авторитет изображаемого деятеля. Поэтому ни одно из них не достигло уровня, созданного мастером. Ведь известно, что произведение, рожденное подражанием, никогда не может достичь качества подражаемого образца.
ДЕРЕВЕНСКАЯ БОЛЕЗНЬ В КАЗАХСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Однако с этого периода в развитии национальной культуры начал проявляться второй, негативный процесс. Во второй половине XX века в казахской литературе выделилось одно обособленное направление. Это направление проявилось в произведениях большой группы писателей, пришедших в литературу после окончания сельской школы, проведших там детство и несущих в себе сельский менталитет. По аналогии с русскими «шестидесятниками», казахские литераторы назвали их «шестидесятниками». Они создали вполне достойные произведения по меркам эпохи и с точки зрения вкусов среднего и старшего поколения читателей казахской деревни. Читатели тепло приняли повести, правдиво описывающие сельскую жизнь и психологию простых тружеников. Поэтому 60-70-е годы XX века были оценены как успешные годы казахской литературы.
Конечно, казахские «шестидесятники» не были лишены таланта, среди них было немало способных писателей. Их интерес и стремление к литературе были высоки. В качестве творческого объекта они выбрали близкую им стихию – тему сельской жизни. В своих произведениях они изображали сельских жителей, которых видели каждый день, строили сюжеты на основе их действий, и старались писать произведения, которые нравились бы им и которые они с удовольствием читали бы.
На первый взгляд, есть своя логика в том, что человек, выросший в деревне, получивший образование, ставший писателем, пишет о своей родной среде – деревне, и ищет героев среди живущих и работающих там людей. Но тот, кто глубже вникнет в казахскую литературу этого периода, мог бы заметить, что за явлениями, происходящими в этой сфере, скрываются проблемы, негативно влияющие на духовное развитие всей нации.
Писатели-«деревенщики» не смогли выйти за рамки натуралистического описания явлений социальной жизни. Они умели только следовать за сельским человеком. В их произведениях не было прогрессивной идеи, новой мысли, способствующей обратной связи с читателем. Сюжеты их произведений были похожи друг на друга, и они не могли заинтересовать читателей, кроме жителей деревни. Их претензии не ограничиваются этим.
Самое главное, идея, которую «шестидесятники» хотели внедрить в сознание народа через художественную литературу, была обособленной. Выбрав направление не выводить казахов из деревни, не отправлять их в город, они препятствовали не только литературе и культуре в целом, но и пути политико-социального подъема нации. Во всех их произведениях основной линией было идеализация деревни на фоне темных сторон города, они призывали молодежь не уезжать из деревни, не переселяться в город, их произведения были направлены на внедрение в сознание всех казахов идеи бегства от цивилизации.
В то время казахи в основном проживали в сельских населенных пунктах и занимались производством сельскохозяйственной продукции. Немногочисленные казахи, жившие в городах, из-за отсутствия языковой среды говорили по-русски и жили в условиях потери языковой идентичности. Ухудшение положения казахов в их собственной стране до положения национального меньшинства, почти полное заселение промышленных городов представителями других национальностей, возрастающее с каждым годом доминирование русского языка, растворение казахов, живущих в городах, среди русских и начало их перехода на русский язык породили в сознании деятелей казахской культуры понимание того, что единственным местом для жизни национальной культуры являются только казахские деревни.
Большинство казахских писателей, твердо веря в правильность выбранного ими направления, чтобы достичь намеченной цели, сохранить язык и национальную культуру, не допустить их растворения в господствующих культурах, боролись изо всех сил, шли на самоотверженные поступки. Единственным инструментом в их руках было слово. При этом это слово не должно было выходить за рамки коммунистической идеологии.
В этот момент казахские писатели добились своего. Правительство Казахстана умело использовало их бессмысленное, вредное направление, выпустив постановление «О закреплении казахской молодежи в сельской местности». Таким образом, открылся широкий путь для казахских «деревенщиков». Литература и искусство стали единственным инструментом, пропагандирующим необходимость для казахов оставаться в деревне. Писатели теперь с полной отдачей своих творческих сил и энергии принялись работать над тем, чтобы казахи не уезжали из деревни.
Казахские писатели стали создавать произведения, изображающие унылый быт деревни, страстно восхваляющие ее «преимущества» перед городом, с «положительными» героями из крестьян. В романах и повестях, где сюжет, идея, герои были похожи друг на друга, они изображали чабана, борющегося с волком в буране, механизатора, пашущего землю, доярку на ферме, советских активистов, тракториста, приглашающего возлюбленную на ток, воспитанника интерната, делящегося куском хлеба с другом, подростка, убегающего от «жестоких» родителей в городе к «добрым» старикам в деревне, в качестве положительных героев, пытаясь заинтересовать сельских читателей. Жизнь комсомольца, который после окончания школы пошел пасти овец, стала их любимым сюжетом.
Однако писатели не осознавали, что под образом сельского жителя, несущего такие благородные качества, как доброта, искренность, простодушие, чистота души, пропагандируется невежество и отсталость народа, отставшего от исторического прогресса. Они не осознавали, в какую яму они загонят страну, полвека изображая городскую цивилизацию в негативном свете перед читателем. По их описаниям, город – это ужасная среда, населенная морально разложившимися, жестокими, бесчеловечными людьми. Нельзя ехать в город, иначе потеряешь человечность, все национальные и патриотические чувства исчезнут.
Актуальность проблемы в данном случае заключается не только в односторонности, региональной ограниченности стиля мышления, тематики произведений, образов изображаемых героев «деревенских» авторов, но, главное, в идеях, которые они поднимали. Они не просто живописали сельскую жизнь, призывали казахов не уезжать из деревни, прославляли скотоводство, с благосклонностью описывали отсталость, держались этого направления как идеологии в своих произведениях. Таким образом, идея, ориентированная не только литературой, но и всей национальной культурой, стала сельской, внедрилась в мозг всех казахов, закрепилась в сознании. За стремлением показать «преимущества» деревни скрывалось бессмысленное сопротивление индустриальному обществу. Так сформировался процесс «сельской болезни» или «деревенщины» в художественной литературе. В эти годы особую активность проявляли С. Жунусов, Б. Нуржекеев, Б. Бодаубаев, Б. Мукаев, Т. Нурмагамбетов, К. Туменбаев, А. Сарайев, Д. Ашимханов и другие, прославляя деревню через художественную литературу и изображая «положительных» героев из народа (см.: К. Жукешев. Почему мы относимся враждебно к городу? «Қазақ әдебиеті», 13.01.1984; Не будем преувеличивать деревенщину. «Жұлдыз», № 9.1988; Социально-психологическая адаптация и реалистичность образа // Время и писатель, А.: Жазушы, 1990, с. 107-124).
* * *
Казахские писатели в основном тремя литературными приемами внедряли в сознание масс идею закрепления казахов в деревне:
а) сравнительная ассоциация;
б) прямая пропаганда;
в) идеализация деревни.
По методу сравнительной ассоциации деревня и город противопоставляются, положительные стороны деревни и положительные поступки сельских жителей представляются на фоне темных сторон города и недостатков городских жителей. «Двуличие», «жестокость», «наглость» городских жителей разоблачаются за «честностью», «благородством» сельских жителей. «Бурная», «суровая» жизнь города сравнительно описывается на фоне «сказочно безмятежной» жизни деревни.
По второму методу деревня пропагандируется как истина, автор с мастерством художественного слова, используя тропы и гиперболы из своего арсенала, пропагандирует необходимость призыва молодежи, уехавшей в город, обратно в деревню или не покидать родную деревню.
По методу идеализации деревни деревня и город не рассматриваются параллельно, и тем, кто уехал, не проводится открытая пропаганда «приезжайте в деревню», «не приближайтесь к городу». Описывается только сельская жизнь и быт, ее обычаи и традиции изображаются так, чтобы они были приятны сердцу, трогали душу, как будто наступили времена, когда жаворонок откладывает яйца на спине овцы.
В. Г. Белинский в статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года», подводя итоги литературы того года, с горечью сообщал о «печальном состоянии» искусства того времени, писал: «Это искусство, как будто не видя кипящей вокруг жизни, не обращая внимания на все живое, современное, действительное, закрыв глаза, ищет в ушедшем, навеки ушедшем вдохновении, и оттуда черпает готовые идеалы, давно остывшие, никого не интересующие, не согревающие, не пробуждающие чувства тоски» [Белинский В. Г. Взгляд на русскую литературу 1847 года // ПСС. Т. 10. М.: Издательство академии наук СССР, 1956. С. 311]. Историческая аналогия показывает, что ситуация в русской литературе полуторавековой давности повторяется в казахской литературе второй половины XX века. Нет необходимости искать более объективную характеристику состояния казахского искусства.
Некоторые доводы писателей, твердо придерживавшихся направления «деревенщиков» и сделавших его своей любимой темой, заслуживают внимания. Повторяя географические тезисы о деревне и сельских жителях, писатель А. Сарайев вновь подчеркнул чистоту деревенского воздуха, выдвинул предложение о необходимости строительства юрт и домов в старой деревне, выразив тоску по ней. Кроме того, он сказал: «Все духовное богатство нашего народа – его историю, литературу, искусство, науку – создали выходцы из деревни, наши выдающиеся деятели, общественные деятели, знаменосцы и батыры также вышли из деревни… Деревня, тесно связанная с природой, щедро дарила своим детям не только доброту и человечность, но и способности, таланты…» (Қазақ әдебиеті, 16.11.1984).
Здесь истина и абсурд переплетены настолько тесно, что приходится проводить между ними различие. В чем разница между этими двумя философскими понятиями? Каким бы глубоким ни был вопрос, ответ на него лежит на поверхности. Ведь мудрость всегда проста. После истины не возникает вопросов, все становится понятным и встает на свои места. А после абсурда у слушателя возникают сотни вопросов, и найти ответы на них непросто. Нет необходимости доказывать абсурдность абсурда. Достаточно убедиться в отсутствии конечного смысла, задав вопрос автору абсурда.
Если слова писателя А. Сарайева – истина, то найти ответы на следующие вопросы не должно быть трудно. Вопросы таковы: «Как понимать «выходец из деревни»? Имеются ли в виду те, кто родился и живет в сельских населенных пунктах? К какой категории мы относим тех, кто родился в деревне, а затем уехал? В чем преимущество юрты перед современными удобными квартирами? Если «все выдающиеся деятели нашего народа, знаменосцы и батыры вышли из деревни», и они были «выдающимися», то почему они допустили, чтобы казахский народ попал в зависимость, почему народ погиб, почему бежал за границу? Казахстан занимает шестое место в мире по запасам разведанных природных ресурсов. Почему же казахи бедны, почему все невзгоды обрушились на голову казахов? С какой методологией, кто исследовал, что выходцы из деревни «способнее и талантливее» (вероятно, имелось в виду «одаренные») других, где можно найти результаты и ознакомиться с ними? Где найти статистику и ознакомиться с данными о вкладе выходцев из деревни в мировую науку, технику, технологии? Если городские жители рождаются менее способными и талантливыми, то почему городские страны мира отстали, а страны, живущие в деревне и занимающиеся скотоводством (как казахи), не достигли вершин? Как «ученый из деревни» может появиться? Есть ли в деревне свои университеты и академии? В каком издательстве выходят книги, монографии деревни? Чем объяснить, что «духовное богатство, созданное выходцами из деревни», оказалось в тупике, и ни один теоретический вопрос языка не был решен?..
«ДЕРЕВЕНСКАЯ БОЛЕЗНЬ» В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Казахские писатели, не владевшие русским языком, имели скудные сведения о том, что происходило в огромном пространстве союзной культуры. Одним из тех, кто сам раскрыл свое незнание явлений и процессов, происходивших в советской литературе, был критик Б. Сарбалаев. Он поставил вопрос так: «Почему у русских не поднимается проблема противостояния городу? Почему они не защищают город?» Сразу же он дал сам готовый ответ на свои вопросы. «Потому что, – объяснил казахский критик, – у них нет такой насущной проблемы. Если у них ее нет, то почему у нас ее нет беззаботно?» (Қазақ әдебиеті, 10.08.1984.).
Конечно, казахский критик со своим ограниченным кругозором, подобным очертаниям юрты в его деревне, не был осведомлен о насущных проблемах изображения отношений между городом и деревней в русской литературе. Этот критик не знал, что именно русские первыми начали противопоставлять город и деревню, что это явление во второй половине XX века проявилось в русской литературе под названием «деревенская болезнь». Заболевшие «деревенской болезнью» также вышли из числа русских «шестидесятников». В 60-70-е годы это направление широко распространилось и у них. Появилось понятие «деревенская проза». Некоторые представители этого течения дали русской литературе уникальные по художественности произведения.
Одним из тех, кто ревностно защищал деревню, часто изображая в своих произведениях и фильмах человечность и честность ее жителей, был В. Шукшин. Он правдиво изображал чистую природу Сибири, любовь, честь, простодушие и недостаток образования жителей русской деревни, сочетая это с нелепыми поступками, вытекающими из этого. Он писал статьи, пропагандирующие деревню, разоблачающие темные стороны городской жизни и призывающие молодежь не уезжать в город. Поэтому казахские «деревенщики», знакомые с произведениями алтайского писателя, очень уважали его. Они ссылались на него, называли «ренессансной личностью» и приводили его героев в качестве образца, когда речь шла о деревне и городе.
Однако позже русские «деревенщики» отказались от своих взглядов. Они поняли, что пропаганда «превосходства» жителей деревни над горожанами с точки зрения моральных качеств, призывы к молодежи оставаться в деревне, идеализация жизни там не соответствуют законам развития современной цивилизации. В. Шукшин, ранее выделявшийся своей «деревенщиной», также изменил прежнее направление и написал статью, в которой признал, что «…культура села создается в городе. В конечном итоге, сельской культуры вообще не существует» [Шукшин В. Вопросы самому себе // Собрание сочинений в трех томах. Т.3. М.: «Молодая гвардия», 1985. С. 583]. А в одном из последних интервью он признался: «Сначала я пытался удержать крестьянина в деревне. Я осмеливался писать статьи на эту тему, призывать. Позже я понял, что это мое поведение было неправильным».
В 80-е годы в русских литературных изданиях появилось множество острых мнений, разоблачающих нелепость «деревенских» направлений. Один из них, писатель Георгий Семенов, писал об отношениях между городом и деревней: «Я пишу и о деревне, и о городе с одинаковым вниманием, с интересом. Я удивляюсь, когда слышу: «опора человечности в наше время – деревня, все начинается с хлеба, а хлеб – в деревне». И я, склоняя голову перед земледельцем, не могу понять, почему мы привязываем человечность к чисто географическому понятию?» (Семенов Г. Живые картины // Литературная газета, № 36, 1985).
К 90-м годам прошлого века «деревенское» направление как течение рассеялось, как туман, исчезло с небосклона русской литературы.
ЛИТЕРАТУРА ПЕРИОДА ПОСЛЕ НЕЗАВИСИМОСТИ
Даже после обретения Республикой Казахстан государственной независимости, тема и содержание культуры, создаваемой на казахском языке, существенно не изменились, остались прежними, ограниченными, непонятными для других, кроме жителей деревни, не вписывающимися в индустриальное общество, не распространяющимися за пределы деревни.
В своем докладе о романах по итогам литературного 2001 года Ж. Дадебаев проанализировал: «Романы, вышедшие в свет, можно разделить и сгруппировать по тематико-жанровым признакам: а) произведения, написанные на историческую тему; б) произведения, написанные на социально-бытовую тему»… (Дадебаев Ж. Слово еще не сказано // Қазақ әдебиеті, 11.04.2003.) Среди них докладчик отмечает, что в 4 романах жизнь человека и животного изображается во взаимосвязи.
Особого внимания заслуживает положительный отзыв докладчика о романе Т. Алжантеги «Қым-қиғаш тіршілік». Ведь это произведение написано тем же методом сравнительной ассоциации, который противопоставляет городского и деревенского человека, делая первого отвратительным, а второго – привлекательным.
По выводу докладчика: автор «поднял вопросы социально-бытового, нравственного характера… Отцу не нравится жизнь старшего сына в городе, его поступки. Он не включает его в список близких родственников, которые будут приглашены на его похороны… Жизнь двух детей, рожденных от одного отца и одной матери, их разные поступки, сообразительность и человечность сына в деревне, его чуждость и отчужденность в городе составляют сюжетную линию» (там же).
Здесь мы снова сталкиваемся с избитым сюжетом, который повторяется во многих произведениях казахских писателей с середины прошлого века, вызывая раздражение у внимательного читателя.
Приведем еще примеры идеи регионализации казахов из поэтических произведений:
«Станет ли лекарством обедневшая душа,
Хочется мне уехать в широкую степь.
Переехав в город, я тоже глупая,..
Город – моя жестокая мачеха…» (И. Сапарбай. Станем чужими, как мужчины. «Жас Алаш» 2014).
«Куда глаза глядят, туда и пошел,
Устав от города, я убежал…» (Я. Амандыков. Не поколебать юрту предка Сака. «Қазақ әдебиеті». 19.09.2014.).
«Мчусь, как поезд,
Убегаю из города в степь,…» (Т. Туякбаев. Заставляя плакать звезды. «Қазақ әдебиеті». 19.09.2014.
Что это означает?
Это означает, что, хотя указание Советского правительства не приводить казахов в город утратило силу, казахские писатели не отказываются от прежнего антиурбанистического направления, не упускают из виду деревню. Ситуация в литературе остается прежней, идея, метод, сюжет – на месте.
Конечно, жизнь в литературном пространстве не остановилась. Пишется что-то во всех жанрах. Встречаются произведения, имеющие определенную содержательную ценность, обладающие своими художественными изгибами и поворотами. Они распространяются небольшими тиражами. Большим недостатком современной казахской литературы является отсутствие произведений, отражающих дыхание общества, привлекающих внимание масс, способных стать основой для различных мнений и обсуждений своим содержанием и художественностью, вызывающих живое движение – мимесис – среди народа.
В этом отношении следует отметить произведения известного писателя Мухтара Магауина, вышедшие в последние годы. Его романы «Мен», «Жармақ», отличающиеся острым критическим взглядом на происходящие в обществе явления и способностью высказывать смелые мысли, стали произведениями для интеллектуалов, которые они ищут и читают, полными глубоких политико-философских размышлений.
* * *
Сначала переход части нации на другой язык, затем гласность и перестройка, и, наконец, дискурс вокруг казахского языка, продолжавшийся четверть века, не смогли определить и решить проблемы национальной культуры, образования, науки. Интеллигенция, оставив «золотую рыбку», не смогла поймать даже «серую рыбу» и осталась у разбитого корыта. Несмотря на возможность совершенствовать язык и культуру, используя административный ресурс после обретения государственной независимости, пользы от этого не было. Несмотря на усилия, приложенные в течение четверти века в условиях больших возможностей, мы остались на прежнем стартовом рубеже. Это порождает ряд тревожных вопросов.
Что ждет казахскую литературу в ближайшие десятилетия? Прогнозы неутешительны. О застое культуры, в том числе литературы, говорят все. Но многие говорят это дома, шепотом. Они боятся говорить открыто. Потому что они не свободные люди. Они молча живут, не сожалея о том, что не могут высказать свои мысли.
Тем не менее, в последнее время некоторые известные деятели начали открыто выражать свое беспокойство, что вселяет надежду. Вот некоторые из их мнений:
«Наша современная проза безграмотна. Невозможно прочитать и одну страницу без усталости. Когда мне приносят мешок прозы, я не могу найти ни одного произведения, достойного публикации… У современных писателей нет природного интеллекта» (Ыскак К. Итоги литературного 2011 года. Қазақ әдебиеті. 25-31. 05. 2012 г.).
«Мы уперлись в серую зону (в художественной литературе – К. Ж.). Нет никого, ни одного произведения, достойного государственной премии. Фаза обскурации неминуема» (Г. Бельгер. Плетение чепухи. Из 21-й тетради).
«С 1991 по 2015 год литературный процесс стоит на месте… В поэзии нет новизны. В результате мы оказались в ситуации, равносильной литературной смерти» (Е. Раушанов. Я решил не лгать, а говорить правду // Общественная позиция. 25.06.2015. Ссылка: http://kitap.kz).
* * *
По результатам независимых исследований, аномальное состояние современного казахского языка не только не позволяет наполнять художественной литературой, но и не дает возможности писать романы среднего уровня, которые используются для заполнения литературных журналов. Пока, относительно, можно отнести к категории тех, кто умеет писать и может писать тексты на казахском языке, еще не полностью попавших в аномальную зону казахского языка, живущих и пишущих писателей – это люди в возрасте около 55-60 лет и старше, и пока они не споют «лебединую песню», в пространстве казахской художественной литературы будут продолжаться некоторые дискурсы. Последние произведения писателей этой категории могут стать «лебединой песней» всей казахской литературы. После этого, в течение определенного времени, на этом языке будут писаться только юбилейно-биографические «романы» богатых писателей (не в смысле языка и воображения, а в прямом смысле слова), иллюстрации которых займут половину объема. А после этого наступит время, которое сейчас никто не сможет описать. Если…
Это не поспешный синопсис, рожденный из фантазии автора этих исследований или какой-либо заинтересованной группы, или под влиянием их эмоций. Это вывод, сделанный на основе анализа ареала существования современного казахского языка, его словарного запаса, практики использования – его способности порождать и репрезентировать идеи.
По утверждению Г. Тарда, «язык должен отражать социальное пространство идей» [Тард Г. Социальная логика. С-Пб. 1996. С. 130]. Ю. Хабермас предупреждает, что все «зависит от репрезентативной функции языка» [Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. М.: «Весь мир». 2003. С. 268]. В мировой лингвистике эти направления достаточно исследованы, и немало мудрецов высказали схожие выводы. Опираясь на них, можно объяснить нынешнее состояние национальной культуры, в том числе литературы, как следствие полного ослабления способности казахского языка порождать, нести и репрезентировать идеи.
Прежде чем давать определенные советы нашей интеллигенции, необходимо проанализировать ситуацию в других жанрах и дать научно обоснованную, квалифицированную оценку констелляции, проявляющейся в сфере литературы и культуры.
ЗАСТОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ
Как следует оценивать ситуацию, сложившуюся в духовном пространстве нации?
Чем можно объяснить постоянное обострение застоя языка и культуры?
Значение и характер современной культуры, создаваемой на казахском языке, можно полностью представить, опираясь на категории ограниченной культуры и декаданса.
Ограниченная культура – известно, что понятие субкультуры (лат. sub – под, около, на краю) означает замкнутую культуру, распространенную только на окраине, среди определенной социальной группы. Субкультура имеет свои особенности. Главные из них следующие:
во-первых, субкультура – это культура определенной группы, входящей в состав общества, поэтому не все члены общества ее принимают. Например, такой группой может быть молодежь. Для обозначения этого используется термин «молодежная субкультура». Субкультуру может создавать иногда часть нации или этнос в составе народа, иногда – группа, разделенная по месту проживания.
во-вторых, в большинстве случаев идея, которой придерживается субкультура, не совпадает с ценностями, принятыми всем обществом или всем человечеством, и проявляется как пристрастие группы. Поэтому тематика произведений субкультуры ограничена, понятна тем, кто ее создает, но непонятна другим, поэтому она не связана с другими культурами, не обогащается ими, не распространяется среди других народов.
в-третьих, субкультуру создают талантливые, но не имеющие системного образования (даже при наличии диплома о высшем образовании) выходцы из данной группы, по словам Дж. Локка – «необработанные алмазы».
Согласно английскому философу, «никто не довольствуется необработанным алмазом, человек, желающий произвести приятное впечатление на окружающих, не будет носить его в таком виде. Он засияет только после огранки и закрепления в оправе. Если качество хорошее, оно составит ценное богатство. Только благородное воспитание может служить ему оправой» [Джон Локк. Мысли о воспитании // Соч. Т. 3. М.: Мысль, 1985. С. 484].
В казахском языке существует выражение «кесек алтын» («золотой самородок»), точно передающее понятие «необработанный алмаз». Это люди, чьи менталитет и мировоззрение совпадают с группой, понимающие интересы группы, знающие ее вкусы. Но из-за ограниченности мировоззрения, низкого уровня культуры общения и интеллекта они не могут увлечь за собой массы и присоединить их к общечеловеческой цивилизации, они сами следуют за массами. Они используют идеи, ценности, которые несут массы, в своих произведениях, воспевают то, что на уме у большинства, описывают их грубую жизнь и быт, тем самым угождая группе.
в-четвертых, субкультура создается на скудном лингвеме, используемом в ареале ее существования. Она может затрагивать только те темы, которые соответствуют ее словарному запасу. Представители сельской субкультуры не могут писать произведения на темы города, производства, науки, политики.
в-пятых, произведения субкультуры художественно слабы, преобладают грубость, склонность к клише, они ближе к развлечению, чем к культуре, и, поскольку они затрагивают только эмоции группы, они не дают духовной пищи, больше направлены на проведение времени и развлечение.
По объяснению известного писателя, литературоведа Г. Бельгера, явление, похожее на казахскую субкультуру, в немецкой литературе давно используется термин «Heimatdichtung», означающий описание жизни в регионе в ограниченном виде. Здесь выдвигается ограниченный вариант восприятия мира. Большинство литературных произведений на казахском языке написаны в стиле «Heimatdichtung». Следовательно, жизнь в них видится только с высоты кургана у деревни. Прекрасно, ясно, понятно, но с географической, исторической, психологической точек зрения они заперты в тупике. Все колебания, неуверенность, падение происходят отсюда» [Г. Бельгер. Плетенье чепухи. Из 24 — тетради].
Субкультура не имеет ничего общего с классической культурой, она возникает, существует и умирает в субареалах общества. Субкультура – это проявление застоя, паралича, декаданса в культуре.
* * *
Если субкультура доминирует в духовном мире, если ее произведения используются подавляющим большинством населения, то это явление свидетельствует о надвигающемся декадансе в культуре этой страны. Соответственно, декаданс в культуре ведет к гибели и саму нацию, которая допускает возникновение субкультуры и ее захват массового сознания.
Декаданс – это ужасное слово, особенно для нашего народа, который не хочет признавать свои недостатки. Предки-казахи знали, что «умирает тот, кто скрывает свою болезнь». Современные казахи предпочитают слушать приятные уху, красивые слова о ложных достижениях, чем объективную информацию о недостатках. Тогда их душа обретает покой. Казахам нравится, когда им говорят: «Мы стремительно движемся вперед, опережая всех, с огромным шагом. Наша культура расцвела». Тем не менее, даже чувствуя неминуемую анафему впереди, приходится говорить: «В нашем королевстве не все в порядке».
Теория о том, что казахский язык сохранится в казахскоязычной деревне, сама по себе ошибочна. Все наоборот, деревня продемонстрировала «практику» аномального использования языка, тем самым довела его до состояния, когда его невозможно ни выучить, ни научить других. Мы не можем использовать казахский язык, который не развивался в соответствии с требованиями индустриального общества из-за нашей ограниченности деревней, для официального использования.
На самом деле, все трудности государственного языка также проистекают из того, что его «социальной опорой» является деревня. Отдаленность казахского языка от индустриальной жизни следует понимать как его исключение из истории, культуры. У языка, распространенного только в субареале, нет будущего. Только вырвав язык из недр аграрного уклада и перенеся его в городскую индустрию, то есть, когда язык станет «городским», он встанет на путь нормального развития, сможет создать свое будущее. В конечном итоге, застой языка – это явление, деревня – причина, застой культуры – следствие.
Опять же, попытки «поднять культуру деревни» – это пустая трата времени. Потому что понятия «культура деревни» не существует, культура создается в городе, деревня неохотно принимает ее достижения, вынужденно использует. Казахские писатели постоянно занимаются «поднятием культуры деревни». В прошлом веке у покойного О. Бокеева была постоянная рубрика в одной из газет с большим тиражом, где он пытался мобилизовать многих на «поднятие культуры деревни». И сейчас проявляются группы, направленные на это. Но никакого результата не было и не будет.
Роль города в процессе развития общества не раз поднималась в западной философии. Известный западный мыслитель М. Вебер писал: «Вся культура по своей сути является городской, как и политическая жизнь, так и искусство и литература являются носителями города» [Вебер М. Социальные причины падения античной культуры // Избранное: Образ общества: М.: Юрист, 1994. – С. 449]. Следовательно, культура создается только в городе. Тогда понятие «культура деревни» остается в сознании как айсберг в пустыне.
Этот дискурс имеет социально-психологические аспекты. Сторонники поднятия культуры деревни не хотят признавать, что культура создается только в городе, и что в словосочетании «культура деревни» нет смысла. Они не могут возразить этому тезису, у них нет аргументов и доказательств. Они не могут показать пути поднятия культуры деревни? Потому что такого пути нет. Некоторые из них понимают это, но, не желая зла своей деревне, невольно поддаются конформистской психологии и встают на сторону большинства. Им удобно оставаться в числе сторонников поднятия культуры деревни. В конечном итоге, никто из сторонников поднятия культуры деревни не уезжает из города, никто по своей воле не делает шаг, чтобы поехать в саму деревню и активно заняться поднятием ее культуры.
Одно из универсальных законов духовного развития: упадок культуры ведет к упадку общества. Макс Вебер на примере процессов, произошедших с Римской империей, ярко описал этот принцип. Он объяснял, что «Римская империя пала не по каким-то внешним причинам – из-за многочисленности врагов или неспособности политических лидеров или случайного удара извне… До падения самой империи пала культура Древнего Рима. В начале III века римская литература перестала издавать звуки. Юриспруденция и правовые школы пришли в упадок. Греческая и латинская поэзия спали мертвым сном. История почти перестала существовать. Даже надписи потускнели. Латинский язык приблизился к полному упадку» (там же. С. 447).
История человечества за последние тысячу лет доказала: народ, присоединившись к цивилизации, в том числе к процветающим демократическим обществам Запада, встает на путь беспрепятственного развития. Среди восточных деятелей первым, кто обратил внимание на западную цивилизацию, понял ее душой, связал с ней будущее своей страны и направил свою политическую деятельность в этом русле, оставив после себя мудрое завещание, был лидер турецкой нации Ататюрк. Он сказал: «Мы идем по пути, проложенному цивилизацией, и придем к нему. Цивилизация – это сильный огонь, тот, кто его игнорирует, сгорит, погибнет. Мы присоединимся к цивилизации и будем гордиться этим» [Куттыкадам С. Служение нации. А.: ИНЭС-ЦА, 2009. С. 29]. Таким образом, Ататюрк вывел Турцию из аграрной разрухи и присоединил к ряду индустриальных обществ. А, к сожалению, казахские писатели не поняли этих аксиоматических принципов, избегая цивилизации, не извлекли уроков из времен, когда они «горели и гибли», не сочли нужным учиться на опыте, который цивилизация накапливала тысячелетиями.
* * *
Особым порочным видом субкультуры является контркультура. Она возникла в 60-70-е годы XX века как духовное противостояние буржуазной культуре Запада. Это духовное движение, охватившее многие страны, проявлялось в формах отказа от социальных ценностей, морально-нравственных идей, стандартов, образа жизни западных обществ, в противостоянии их респектабельности, материальным благам, ханжеству, эгоизму. С одной стороны, они предпринимали действия, направленные против наркомании, коллективных оргий, прославляя пуританскую мораль и труд, но в целом контркультурщики не смогли объективно оценить важные достижения человечества, отошли от социальной реальности. Таким образом, они исчезли на уровне эфемерного явления, не оставив следа в истории. Сами активисты контркультурного направления впоследствии присоединились и растворились в современной цивилизации. Их не поддержали даже их потомки.
Известно, что советские идеологи использовали появление колониальной системы и факт порабощения народов как идеологическое оружие, направленное против Запада, подталкивая восточные страны к Западу. Этим объясняется появление и распространение контркультурных течений в колониальных странах в прошлые века.
Однако на формирование казахской контркультуры повлияло схожее, но отличное явление. Контркультурные идеи в казахской культуре начали проявляться в период, когда Казахстан находился под властью Советского Союза. Сейчас эта тенденция продолжается. Известно, что западные сверхдержавы не колонизировали Казахстан. Тем не менее, контркультурное направление в казахской культуре получило широкое распространение и постоянно усиливалось. Это объясняется последствиями идеологической войны СССР против Запада и слепым следованием казахов за советскими коммунистами.
Контркультурные идеи, пропитавшие произведения казахской культуры, продолжают мутить сознание масс, настраивая народ против передовых обществ Запада. Из-за неверных политико-философских взглядов деятелей культуры, стирания исторического сознания, они продолжают публиковать произведения, не ведущие нацию к прогрессу.
Казахская контркультура реализуется в духовном пространстве в двух направлениях:
а) против западных культур с точки зрения советской идеологии;
б) против городской культуры с точки зрения деревенского патриотизма.
* * *
Нет предела мастерству человека, искренне стремящегося к цели. Казахи шестидесятых годов прошлого века также не скупились на изобретение всевозможных эффективных способов донести свои идеи до сознания читателя. Некоторые писатели направили свою творческую энергию и талант на пропаганду своих контркультурологических идей – не только на осуждение города, но и на изображение всей человеческой цивилизации как чудовища, и добились в этом успеха.
Ярким примером воплощения антицивилизационных, контркультурологических идей стала повесть писателя Т. Абдикова «Огни ада мерцают», хорошо известная среди писателей. Он изобразил «доброжелательных» людей, принесших цивилизацию и культуру, как тех, кто превратил Амазонку в ад, устами положительного героя своего произведения [Абдиков Т. Огни ада мерцают // ТШ. А.: Жазушы, 1991. С. 371]. Под огнями ада автор подразумевает «сияющие огни обители «белых людей». Особо светящиеся, волшебные огни» (там же: 386 с.), то есть огни городов, населенных цивилизованными народами.
Автор своей аллегорической экспликацией ставит читателя перед дилеммой: стоит ли быть гражданином цивилизованного общества, или лучше остаться представителем свободного homo sapiens, живущего в доцивилизационную эпоху? Цивилизация – это ад, она поглощает народы, страны. Отказ от цивилизации, пребывание в лоне природы, в первобытно-общинном строе, в неизменном виде обеспечивает продолжение размеренной, безмятежной жизни людей. Конечно, автор намекает, что читателям лучше выбрать второй путь.
Казахские писатели склонны с упоением описывать, как народы, рано получившие доступ к военной технике, огнестрельному оружию, морскому транспорту, покоряли, истребляли, угнетали племена и народы, живущие в общинном строе или в аграрном укладе. Этим аргументом они стремились разоблачить их жестокость и отвратить читателя от них. Выделив одно реальное событие из длительного исторического процесса – истребление испанцами одного племени в Амазонии – они делают вывод: «цивилизация – это ад». Ухватившись за хвост этого вывода, они пытаются направить казахов против всей цивилизации.
Интеллигенция не смогла увидеть исторический смысл, стоящий за фактами порабощения одного народа другим в истории человеческой цивилизации. Возможно, они не учли закономерность покорения слабых сильными народами в истории; в том числе, что их предки, когда им сопутствовала удача, тоже покоряли многих; что восточные завоеватели не были милостивы к покоренным народам. Они забыли, что именно западные цивилизации уничтожили такие античеловеческие явления, как рабство и расизм, что именно они разрушили мировую колониальную систему – западные цивилизации, и что их собственный народ обрел независимость с помощью потомков тех, кто когда-то «зажигал огни ада». Автор указанной повести пытался художественным мастерством передать намерение максимально настроить казахов против них. Не проанализировав должным образом исторические события, не представив явление в целом, не поняв глубоко его смысл, и, наконец, не извлекши из него уроков для себя, нельзя было делать поверхностные выводы из одного его элемента и направлять потомство против прогресса.
НАЧАЛО КАЗАХСКОГО ТЕАТРАЛЬНОГО ИСКУССТВА
Казахские драматурги не смогли развить опыт инсценировки фольклорных произведений, созданных деятелями, которых называли «группой титанов» и которые заложили основу классической литературы, в создание специфической драмы, и не достигли уровня Шекспира и Мольера прошлых веков в создании драматических образцов. Они, по традиции, не смогли выйти за рамки инсценировки относительно неплохих романов и повестей – романа А. Нурпеисова «Кровь и пот», повестей Ч. Айтматова «Путь дрофы», «Джамиля» и подобных произведений. Хотя в их пьесах встречались конфликты, схожие с драматургией экспериментального уровня, они не освоили специфические особенности и приемы настоящей драматургии. В самих профессиональных театрах преобладали спектакли с сентиментальным уклоном, где героев было больше слов, чем действий, и больше печали, чем пафоса. Это был пик достижений национального театра. Из-за нехватки репертуара даже театры, имеющие академический статус, остались на уровне районных коллективов.
В действительности, пьес, попадающих в репертуар режиссеров казахских театров, немало. Среди них изредка встречаются относительно неплохие исторические драмы, такие как «Клятва» Т. Ахтанова, «Казахи» К. Искакова. Некоторые пьесы Д. Исабекова, изображающие современников, были поставлены за рубежом. Казахские театры связывают свои скромные достижения с ними. Однако относительно неплохих пьес, подобных этим, было недостаточно для обеспечения репертуаром театров Казахстана.
Казахские театры занимали лидирующие позиции на конкурсах, проходивших в Центральной Азии и среди театров других восточных стран. Однако это оказалось «достижением», не имеющим иной пользы, кроме утешения. Нет ничего, чем можно было бы гордиться, опередив отстающих. Достижения восточных стран, в том числе стран, отстающих в культуре, не могут служить эталоном для подражания. Не было стремления встать вровень с европейскими театрами.
Современные казахские театры не смогли перейти к постановке социально-политических драм, затрагивающих судьбу государства, накопившиеся проблемы нации, языка, культуры. Они не смогли выбрать из событий, просящихся стать основой для драмы, наиболее актуальные. Тревожная суета вокруг власти, положение депутатов, не имеющих собственной воли и падающих, как листья, по ветру, запутанные истории, связанные с коррупцией, таинственные явления в низших слоях социальной жизни… все это остается под спудом. Образ современника противоречивой эпохи, где свет и тень идут рука об руку, где тепло и холод быстро сменяют друг друга, его психологические метания и переживания, надежды и сомнения не были представлены публике, не тронули душу и не побудили к размышлениям. Казахские авторы, не успевающие переходить от летних пастбищ к зимним, не в состоянии освоить эти темы.
Если бы казахского драматурга, жившего во времена Шекспира, упрекнули в том, что он не смог стать таким, он бы оправдался: «Я не Шекспир, я не вращаюсь в высшем английском обществе, я пришел с джайляу». А казахского писателя XXI века можно по праву ругать за то, что он не смог писать по-шекспировски. Потому что он «стоит на плечах титана» (по словам О. Сулейменова). Современный казахский писатель имеет возможность смотреть с высоты европейского искусства.
* * *
Летом 2013 года в Астане было сдано в эксплуатацию новое здание театра оперы и балета. Как описал министр культуры, это уникальный объект культуры, соответствующий мировым стандартам, с классическим внешним обликом и ультрасовременным внутренним убранством. «Астана Опера» была открыта уникальным произведением М. Тулебаева «Биржан-Сара», превосходящим аналогичные дворцы искусств, построенные в европейских столицах в последние годы.
Все было безупречно. На первый взгляд, никто не мог сказать, что это не достижение. Но…
Но, войдя внутрь этого ультрасовременного дворца, здравомыслящий человек ощущает тяжесть и уныние. Почему?
Ответ на этот вопрос дается вопросом: А где же казахские оперы и балеты, которые будут поставлены на сцене этого великолепного здания?
Репертуар Алматинского театра оперы и балета имени Абая (который когда-то едва не был уничтожен) в основном состоит из произведений зарубежных авторов. Изредка повторяются произведения казахских авторов, живших в первой половине прошлого века. Иного выхода нет. Дефицит репертуара постоянно возникает. Театр после обретения независимости не смог предложить ничего стоящего, кроме «Абылай хана» А. Кекильбаева и Е. Рахмадиева, написанного еще в советское время и не привлекающего современного зрителя. Казахскоязычные авторы не выросли до уровня, позволяющего писать оперы и балеты, которые зрители могли бы оценить.
ТЕНДЕНЦИИ В ЛИТЕРАТУРЕ НАХОДЯТ ОТРАЖЕНИЕ В МУЗЫКЕ
Музыканты также, в соответствии со своим социальным положением, описывают бытовые сцены, предназначенные для людей, далеких от цивилизации, живущих в сельской местности. Шаблонность и общность казахских мелодий в песнях проявились не только в форме выражаемой мысли или продвигаемой идеи, но и как незыблемый художественный метод. Из-за своей интеллектуальной ограниченности и узости творческого диапазона казахские поэты и композиторы не смогли обеспечить исполнителей современным репертуаром.
Среди казахских писателей и композиторов было немало людей, проявляющих сельскую естественность, не приспособленных к жизни в индустриальном обществе – необработанных «самородков». Однако они постоянно демонстрировали свою «необработанность» в своем творчестве. Большинство из них, благодаря природному таланту, создали что-то и пополнили ряды интеллигенции. Сельские маргиналы, получившие диплом о высшем образовании процедурным путем, не создавали и не могли создавать произведения культуры, соответствующие вкусам человека постиндустриального общества. Поэтому современные казахи до сих пор поют песни Ш. Калдаякова и его современников, появившиеся в 60-70-х годах прошлого века. Это свидетельствует не о гениальности авторов, живших и творивших в то время, а об отсутствии прогресса в создании культуры и о неразвитости вкусов масс. За последние 30-35 лет среди произведений, представленных казахскими композиторами не только в жанре песни, но и в классических жанрах (опера, симфония), немного действительно стоящих.
В настоящее время произведения песенного жанра, идея которых противоречит национальным интересам, тема которых шаблонна, содержание примитивно, наполнено минорными нотами тоски и ностальгии по деревне, в формах посвящения родственникам и им, прочно завладели скудным сознанием масс. Конкретные примеры этого явления следующие.
Пример 1. Шаблонность темы тоски:
«Я странствовал, будучи твоей радостью, … Я парил, будучи тоской» («Саржалым». Стихи Р. Онтагарова, музыка Т. Абылайханова. Далее в таком же порядке); «Аяулым, если бы ты пришла, тоскуя»… («Аралым – аяулым». Ж. Макенәлиев, Н. Алғашбаев); «Здравствуй, моя желанная, моя тоска, здравствуй?» («Ты проснулась?» Т. Молдагалиев, К. Аршабаев); «Скучает ли кто-то по мне, скучает ли так, как я. Скучает ли кто-то по мне…» («Скучает ли кто-то по мне?» Т. Молдагалиев, К. Аршабаев); «Отнеси эту тоскливую мелодию твоего отца» («Вернись, сын мой, в деревню». А. Кадырбаева, Т. Бактыгереев); «Мои черные глаза, скучаешь ли ты по зеленым весенним листьям?» («Черные глаза мои». Т. Молдагалиев, Д. Гусинцов); «Скучаю по огню твоих глаз, душа моя… Скучаю по времени, когда ты пела, любимая… Ты можешь развеять, я скучаю по тебе» («Душа моя». С. Оспанов, К. Дерипсалдин); «Сердце мое, называемое матерью, пусть растает от тоски… Мои времена тоски… Твои слова заставили меня скучать…» («Детская тоска». М. Ембергенов); «Ты моя вечная тоска». («Белый цветок мой». М. Ембергенов); «Скучаю по родной земле, рожденной в мыслях»,.. («Тоска по родной земле». К. Казыбеков, С. Кайргалиев); «Моя тоска по тебе не кончилась. («Моя надежда». К. Казыбеков, С. Кайргалиев); «Сердце мое снова вспорхнуло, как бабочка, обняв два крыла тоски». («Черные глаза». А. Сарсенбаев, А. Касымов); «Тоска охватила тело». («Желанная». К. Жумагалиев, Ж. Меймандосов); «Смотрю на твой путь, не заставляй скучать сердце, любящее тебя… Мой ветерок, не заставляй меня скучать… Мое счастье, не заставляй меня скучать». («Не заставляй скучать». О. Оралбаев, Ж. Назаров); «Думая о вас, я скучаю сегодня»,.. («Мы были красивы». Г. Сейтаков, М. Нысанов); «Если я далеко – я скучаю»,.. («Мама моя». К. Жумагалиев, М. Омаров); «Кто поймет мою душу, полную тоски, как ты?» («Мечта отца». К. Казыбеков, М. Омаров); «Ты сказал: «Я скучаю, душа моя, по мне,.. Сделав ложе из тоски»… («Колыбель тоски». М. Макатаев, К. Палымбетова); «Он посылает тебе свою тоску» («Луч чувства». К. Палымбетова); «Я желтею от тоски днем и ночью» («Где ты, красавица?» С. Оспанов, Т. Тайбеков); «Я скучаю по тебе, рассвет мой»,.. («Я скучаю по тебе». О. Есекбаев, С. Тургымбаев); «Одинокая суть моей тоскливой мелодии». («Хочу передать тебе». С. Оспанов, С. Тургымбаев); «Мелодия века, тоскливое время». («Мое сокровище». А. Тугелбаев); «Моя любимая земля, которую я ждал, как мечту, мое приветствие, моя тоска по тебе». («Моя земля, тебе». А. Тугелбаев); «Ты ли это, что стало моей тоской?» («То, чего я желал». Т. Ушконыров); «Нет дней, чтобы я не скучал по тебе». («Тайна сердца». М. Кобеева, Т. Изтаев); «Видя тебя во сне, я скучаю». («Окжетпес». К. Салыков, К. Ильясов); «Я скучаю по этим временам». («Тоска». Е. Ибраим, К. Ильясов); «Я чувствую, что тоска нелегка для любящего сердца». («Думай обо мне». Т. Айбергенов, М. Ильясов); «Этой песней твой ребенок посылает свою тоску». («Детская тоска». М. Ембергенов) [Мелодии юности: Песни. – Алматы: «Өнер», 1993.].
Пример 2. Произведения, построенные на шаблоне посвящения песни:
«Аралым, я пою песню тебе». («Аралым – аяулым». Ж. Макенәлиев, Н. Алғашбаев); «Один твой сын подарил тебе песню». («Прекрасный город – Алматы мой». А. Нилибаев, Х. Дауитбаев); «За песню, написанную тебе». («Белый цветок мой». М. Ембергенов); «Ты – моя мечта, моя песня. Я посвящаю тебе свою песню, душа моя». («Ты – моя любовь». К. Жагыпарова); «В юности я посвятил любимые стихи». («Эх, молодость-молодость». Ж. Каримова); «Я всегда посвящаю песню тебе»… «Ты – моя мечта, я посвятил песню тебе». («Тайна души». К. Хасанов, М. Нысанов) [там же].
Все это взято из одного сборника песен. Почти все песни, вошедшие в сборник, кроме вышеупомянутых, несут идею призыва в деревню. Господство этой идеи в сознании казахов настолько велико, что существуют специальные сборники песен, написанных только на тему деревни.
Известно, что тема быта давно охватила все жанры казахской литературы. А в песенном жанре эта тема проявляется особенно ярко и заметно.
Среди объектов быта наиболее часто привлекают внимание казахских авторов люди, встречающиеся в быту. Это – дедушка, бабушка, отец, мать, брат, невестка, дядя по материнской линии, племянник, брат, невестка, ребенок, внук, свояченица и другие. Они стали одним из основных объектов творчества тех, кто занимается созданием художественных произведений на казахском языке. В последнее время они расширяют свое «тематическое пространство» созданием образов «сватов, свах, детей сватов» и дополняют их «формальным разнообразием», когда к песне добавляются родственники, например, «мой дедушка и бабушка», «мой отец и мать», «мой брат и невестка». Они охватывают не только людей со сложными родственными связями, но и бытовые предметы (например, дастархан, блюда: сметана, чай, масло, кумыс,..), бытовые события (свадьба, сватовство, рождение ребенка, поминки), а также праздники родственников (день рождения, обрезание ребенка, проводы солдата, юбилей). Большинство создателей субкультуры направляют свой интеллект и талант только на «художественное освоение» этих объектов.
Идеи произведений, прославляющих родственные связи, начавшиеся с советского периода, в том числе песен, стали явлением, видимым невооруженным глазом, в массовом сознании на значимом уровне. Непотизмы (в значении слов, обозначающих родственные отношения в лингвистике: отец, мать, брат, свояченица,..) составляют значительную часть словарного запаса сельского казаха и проявляются на ментальном уровне в глубинах сознания. Их последствия можно увидеть в том, что должностные лица на различных ступенях государственного управления собирают вокруг себя родственников, разжигая коррупцию. Кроме того, люди сейчас тратят свои деньги только на бытовые мероприятия, независимо от того, где и как они их заработали, и мысль об инвестировании в производство никому не приходит в голову. Понятие производственного сознания никому из казахов не приходит в голову, его полностью заняло сознание праздника (хатым-сана, мушел-сана,..).
* * *
Шаблоны в методе художественного описания объекта, используемого создателями произведений субкультуры, следующие:
а) сухое публичное или шаблонное чувство: «люблю», «скучаю», «нет страны лучше тебя, нет земли», «широкая земля», «прозрачные озера», «высокие горы», «ясное небо»;
б) тропы и надоедливые словосочетания: «луна моя», «солнце мое», «звезда моя», «свет мой», «высота моя», «вершина моя», «мое древо жизни»; или «будь тем», «будь этим» или «ты тот», «ты этот»;
в) описание внешности: «черные глаза», «длинные волосы», «изогнутые брови», «нос-фисташка», «лебединая шея», «широкая грудь»,..;
г) благословение: «пусть будет так», «пусть будет эдак».
Р. Барт, один из видных представителей европейского постмодерна, сказал: «Только слабый поэт занимается описанием образа или ничем другим… Его понимание поэтического языка туманно… они стремятся во что бы то ни стало навесить метафорические ярлыки, то есть, чтобы ничто не было названо своим именем, лишь бы его поэтизировать» [Барт Р. Семиотика: Поэтика: – М.: Прогресс, 1989. С. 53]. Его правота ярко проявляется в технологии написания стихов на казахском языке. Написание стихов казахским поэтом состоит в том, чтобы оседлать ветер вдохновения, надеть очки, а затем перечислить все, что видно вокруг. Например, поэт, к которому вдохновение пришло днем, возносится к небу, говоря: «ты мое солнце, ты свет, давший мне сияние,..». Поэт, к которому вдохновение пришло ночью, соответственно, видит луну и звезды на небе и изливается: «ты моя луна, ты моя звезда,..». Поэт, гуляющий в лесу, крутится вокруг рифм «ты береза», «ты тополь», «ты нужен».
Вот чего достигли поэты в совершенствовании художественного стиля при написании песенных стихов. По стопам дедушки Жамбыла они сделали своей методологией погоню за сравнениями, единственное, что они знают, это «навесить метафорические ярлыки на все», «не называть ничего своим именем». Они не могут описать фрагмент жизни, достойный внимания читателя, явление, происходящее вокруг, грань отношений между людьми, что-то, что вызывает беспокойство или дает надежду, стремление, энтузиазм, дружбу и любовь, предательство и обман, тех, кто уезжает далеко, и тех, кто остается в деревне, несправедливое возвышение одних и невинное преследование других, не повторяя сказанное ранее, с новой стороны, новыми словосочетаниями, новым художественным решением. Они знают только, как привести идеи, призывы, некоторые «оральные» слова к форме «ты мое солнце, не тронутое солнцем, … мое богатство, … моя душа, … моя половина; ты звук моего домбры, … ты цветок, … ты песня, … ты свет», аккумуляцию, бесконечное повторение, составление длинного списка того, кто (что) на кого (что) похож. Таким образом, мастер субкультуры со своим трехтысячным лингвемом, вращаясь вокруг трех идей (тоска, призыв в деревню, посвящение песни), используя один из трех стилистических приемов, выпускает свои «художественные произведения».
Тоска – это психологическое состояние, выражающее стремление к встрече родственников или любимых людей, не видевшихся долгое время по разным причинам. Конечно, как положительное эмоциональное явление, оно имеет право на существование. А в казахской тоске – слезы и омраченность души, невозможность преодолеть оковы и путы, невозможность решить проблему, стон из-за беспомощности, говоря «я скучаю». Это проявление человеком своей некомпетентности, разоблачение своей слабости, неспособным почувствовать реальность конъюнктуры. Свободный человек, умеющий правильно строить свою жизнь, ни по кому не скучает (если скучает – идет или приводит к себе того, по кому скучает). Беспомощность и стон вызывают не симпатию, а дискомфорт у свободного человека. А постоянное проявление тоски в минорном ладу в искусстве совершенно отталкивает свободного человека. В конечном итоге, тема тоски – это не проблема, которая может стать основой художественного произведения. Потому что слушать стон раба очень отвратительно, оно вызывает у читателя (слушателя) психологический дискомфорт. Свободный народ должен избегать печали и стонов.
Сколько бы художественных произведений ни выходило на русском и других языках, столько же тем поднимается, столько же идей продвигается, столько же мыслей высказывается, и принимаются художественные решения, соответствующие их содержанию. А любимая тема казахов – деревня, тоска, родственники; идея – бегство в деревню, посвящение песни; художественное решение – перечисление сравнений.
С таким духовным питанием, как сказал О. Сулейменов, «пришедшие из деревни и поступившие в педагогический вуз» [«Наша цель все та же – не снижать горы, а возвышать степь» // Егемен Қазақстан. 26.02.1994] сельские писатели, хоть и не были лишены таланта, но из-за незрелости стиля мышления, односторонности понимания не достигли уровня освоения современных методов создания художественной литературы, не смогли превзойти уровень вкуса сельского пастуха. Поэтому современная казахская культура не смогла подняться до уровня, конкурентоспособного с культурой, создаваемой на русском языке. И не может подняться, потому что литература, конкурентоспособная с интеллектом крестьянина, лингвемой человека аграрного общества, с ограниченной тематикой, с неверной идеологией, не может быть создана.
ТРАДИЦИОННЫЕ ВИДЫ ИСКУССТВА
Здесь речь о традиционных видах искусства возникает из-за их связи с распространением и использованием казахского языка.
Народное художественное творчество, слившись с стихией веков, породило самобытные формы, понятные людям его времени. У казахов они представлены как уникальные фольклорные жанры в формах айтыса, терме, жыра. В их первозданном, естественном виде они стали заветной мечтой каждого интеллигента, считающего себя казахом, и веками служили спутником души, давали дух телу. Однако по духу эти жанры искусства имели медленный темп развития, соответствовали психологии народа, живущего в скотоводческом обществе, занятого нерегламентированными по времени работами, тесно связанного с степью, неторопливого, беззаботного. Благодаря этому традиционное искусство, слившись с аграрным обществом, жило вместе с ним во времени и вместе с ним появлялось на сцене истории.
Начиная с 70-80-х годов прошлого века, были начаты мероприятия по «сохранению» и «возрождению» забытых старых жанров искусства. В те годы сторонники этого направления находили в деревнях множество «исполнителей» и заполняли эфирное время айтысами, жырами, терме. Пресса ежедневно трубила о «возрождении национального искусства».
На первый взгляд все казалось правильным. Нельзя было сомневаться в благородстве намерения «возродить, развивать наше национальное искусство». Большинство в это полностью верили. Но это было лишь внешнее проявление. А человек, заглянувший внутрь явления, столкнулся бы с трудноразрешимыми узлами.
В итоге традиционные жанры, не сумевшие избавиться от своих конститутивно-семантических противоречий, не смогли слиться с новой эпохой, не смогли стать любимым искусством современной молодежи. И не могли стать. Потому что в традиционном искусстве не было содержательно-формального развития (иначе они потеряли бы свой статус традиционных видов искусства). Стиль передачи их текстов также был полон нюансов, неприемлемых для современного рационального человека. Стремление соперников друг к другу, бессмысленное увлечение и хвастовство не соответствовали вкусу личности, потребляющей современную культуру, с психолого-этической точки зрения.
Казахский абсурд, выдвигаемый сторонниками традиционного искусства, прежде всего проявился в контенте. Представленные публике жанры полностью изменили свою форму, содержание их контента было поверхностным, художественная сила – незначительной. Семантическая бедность, состоящая из постоянно повторяющихся, бессмысленных, звенящих, растянутых рифм, надоела слушателю.
Исполнители айтысов, впадая в свой шаблонный мотив:
Я приехал издалека, вспотев коня,
Я передаю свой привет Астане, –
постоянно повторяют такие двусмысленные фразы, пронзающие слух рационального слушателя. Они пытались критиковать недостатки в хозяйстве, затрагивая разные темы и, насколько могли, отстаивая свое мнение. Таким образом, эти виды искусства превратились в карикатуру своих форм до XX века.
Исполнителями традиционного искусства были не профессионалы, а участники сельских клубов. В вузах не готовят специалистов для этой сферы. Привезенные из каждой деревни, они были людьми с неумытыми лицами, не умеющими контролировать свою внешность и мимику. В позах и движениях этих грубых составителей было много элементов, отпугивающих зрителя, особенно молодежь, вызывающих у них усмешку, выражающую чувство отвращения.
В фильме, снятом по мотивам произведения Ч. Айтматова «Красное яблоко», маленькая дочь главного героя Исабекова, Анар, по авторской ремарке, любит слушать Ave Maria Робертино Лоретти. В одном из эпизодов фильма она видит сказителя, поющего эпос по телевизору, и, плача, подходит к отцу, говоря: «Я боюсь этого человека». Эта сцена побуждает к поиску ответа на вопрос: «Почему искусство предков чуждо представителю современного поколения?» Этот феномен, кажущийся на первый взгляд полным абсурдом, имеет свое объяснение.
В результате крушения цивилизаций народы и культуры распались на различные ступени исторического развития. В таких случаях неизбежен конфликт между исполнителем, оставшимся на нижней ступени – «людьми прошлого» [Тоффлер Э. Шок будущего. – М.: ООО «Издательство АСТ», 2004. С. 50] – и слушателем, поднявшимся на верхнюю ступень линии крушения – «людьми настоящего» [там же]. Казахские исполнители терме и жыра, оставшиеся на аграрной ступени развития, также были пугающими по своему внешнему виду. Когда их, с домброй в руках, выпускали на сцену, между ними и зрителем не возникало аттракции, наоборот, их намеренная неуклюжесть создавала пропасть между молодежью и национальным искусством. Это нанесло ущерб отношению молодежи к национальному искусству. Прежде всего, упал авторитет самого традиционного искусства.
Таким образом, айтыс, терме и жыр не стали инструментом, привлекающим современного человека, зажигающим национальное чувство молодежи. Как составляющая художественной культуры, они не способствовали объединению казахской молодежи вокруг казахского языка. Они не смогли пробудить у них чувство уважения к казахскому искусству. Более того, они стали фактором, отвращающим их от самого себя, от ассоциирующегося с ним казахского искусства, от всего казахского. Потому что нельзя было навязывать молодежи, с помощью рук исполнителя, чья форма была грубой, содержание устаревшим, век которого прошел, и чья внешность пугала лошадь, то, что им не нравилось.
Понимая это, даже сами сторонники традиционного искусства, страстно защищающие его и активно пропагандирующие, заняли двустороннюю позицию. С одной стороны, они выступали на публике, защищая традиционное искусство и «доказывая» свой национальный патриотизм: «Видите? Как я люблю свой народ. Я делаю все возможное, чтобы сохранить его традиционное искусство». Здесь пропагандисты, подстегивая чувства той части народа, которая любит и ценит традиционное искусство, гнались за желанием представить себя в выгодном свете как национальных патриотов. В конечном итоге, они не упустили возможности использовать занятие традиционным искусством как источник материального дохода в условиях безработицы. С другой стороны, они продолжали свою суетливую жизнь, признавая, что их деятельность бессмысленна и умрет вместе с ними. Видя молодежь, избегающую традиционного искусства, зная, что они не смогут привить его своим детям и внукам, они двулично не уставали «пропагандировать» его перед народом. Они продолжали это делать, желая обрести славу, представляя себя деятелями, трудящимися ради национальных интересов. А дома они говорили по-русски со своими детьми и внуками, учили их английскому и советовали им уехать на постоянное место жительства за границу.
Таким образом, казахская молодежь не достигла состояния глубокого понимания традиционных видов искусства, наслаждения ими, погружения в чувства, обретения вдохновения. Место традиционного искусства в духовном небе нации осталось неопределенным, так как оно не смогло привлечь современного человека своей мощью, не смогло охватить духовный мир, не смогло затронуть тончайшие струны души индивида. Эти виды искусства, находящиеся в руках сельских исполнителей, не смогли выполнить воспитательную функцию, привить патриотизм. И не могли выполнить. Потому что проповедники, напрямую связанные с цивилизацией, не обладали достаточным интеллектуально-эстетическим потенциалом.
Сейчас традиционное искусство снова стоит перед дилеммой. Первый путь – путь «сохранения» терме, жыра, айтыса. Сторонники этого направления – сторонники, исполнители и слушатели традиционных видов искусства. Они считают: «Если деревня будет жить, традиционное искусство не умрет, оно будет существовать и дальше». Но они не учитывают следующие факторы: нет смысла «сохранять» традиционное искусство. Для сохранения нужно развивать. Нельзя сохранять что-либо в неизменном виде, не совершенствуя его постоянно. При развитии нужно развивать так, чтобы оно находило путь к сердцам современной городской молодежи, в том числе и неказахов. Значение этого условия для казахского языка заключается в следующем: традиционное искусство должно быть тесно связано с функцией казахского языка в индустриальном обществе, с которым оно ассоциируется у масс. Следовательно, развитие этих форм искусства должно осуществляться не силами сельских исполнителей, а силами профессионалов, получивших специальное образование в современных университетах. Самодеятельность, не поставленная на научно-программный путь, как правило, приносит больше вреда, чем пользы.
Обращение к сторонникам и исполнителям традиционного искусства следующее: если традиционное искусство не будет развиваться силами специалистов, специально подготовленных в университетах, то пора прекратить цепляться за подолы Актамберды, Букара, Мурына, Кулмамбета, Жамбыла, выдавая себя за их продолжателей, и вводить в заблуждение будущие поколения. Необходимо прекратить дискредитацию традиционного искусства, превращение его в фактор, отпугивающий потомство от казахского языка, от всего казахского.
Если вы не можете привить своим детям и внукам любовь к этим видам искусства, не можете повысить интеллектуальный и культурный уровень своего потомства с помощью этих видов искусства – не портите ценность «чистого золота» народного искусства в его естественном виде, не замутняйте уважительное отношение народа к своему самобытному искусству. Прекратите притворяться, прячась за ширмой пропаганды традиционного искусства, и заниматься стяжательством, прикрываясь этим. «Сохранение» традиционных видов национального искусства только потому, что оно национальное и традиционное, не принесет никакого значительного результата.
Немало и тех, кто придерживается этой точки зрения. Доказательством этому служит огорчение Ж. Ерманова. Он говорит: «Какие-то невидимые могущественные руки постоянно останавливают желанное искусство народа. Международный айтыс, посвященный 20-летию независимости Казахстана, не был показан по телевидению. На всех каналах наблюдается отказ от айтыса, уклонение, страх. Мы в отчаянии, не можем найти поддержки для айтыса» («Загнанные скакуны, где вы». ҚӘ, 25-31.05. 2012). Те, кто отказался показывать айтыс по телевидению, – это те, кто не верит в перспективу традиционного искусства. Однако они не могут открыто высказать свое мнение, боятся попасть под огонь защитников айтыса. Поэтому они выбрали путь молчаливого сопротивления.
СОЦИАЛЬНО-КУЛЬТУРНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ СИНДРОМА «СЕЛЬСКОГО ПАТРИОТИЗМА»
Отсутствие последовательной и решительной борьбы против «сельского патриотизма» со стороны городской интеллигенции среди писателей, пишущих на казахском языке, запрет властей на вмешательство представителей общественных наук в этот вопрос, постоянная и горячая поддержка этого направления материалами в прессе обеспечили полное овладение вирусом «сельского патриотизма» массовым сознанием. В то время подавляющее большинство интеллигенции искренне верило, что казахи должны жить в сельской местности и сохранять там свой язык и культуру. Казахский народ, поверивший им, остался единым сельским народом и пострадал от всего комплекса социальной отсталости.
Казахская нация в советской власти к середине 80-х годов переживала все трудности социальной отсталости и жила в тяжелых условиях. Казахи, проживающие в так называемых «отдаленных» районах, вблизи зон экологической катастрофы, к тому времени имели искалеченное поколение, культуру в тупике, мораль в упадке, язык, загнанный в бытовую сферу, утратили надежду на политическую независимость и социальный подъем. В будущем они были обречены на «исчезновение нации и языка», на присоединение к «единому советскому народу», главное – духовно разложившись, превратившись в географическое понятие, оставшись вдали от цивилизации, производя сельскохозяйственное сырье, став дешевым трудовым ресурсом коммунистической власти.
Конечно, среди немногочисленных деятелей культуры, почувствовавших необоснованность этого направления, были и те, кто выступал против закрепления казахской молодежи в сельских населенных пунктах. Они предупреждали, что в конечном итоге нельзя отрывать народ от городской цивилизации. Однако их было очень мало. Их сопротивление не было поддержано массами, их слова не были опубликованы в прессе. Немногие «авантюристы», выступившие в прессе с идеей, противной этому направлению, потерпели сокрушительное поражение от сельской массы.
Таким образом, в казахской литературе невежественное большинство, одержавшее победу над культурным меньшинством, до сих пор сохраняет свое господство. В результате этого в Казахстане, подобно Древнему Риму, вместо классической культуры установилось господство «массовой», как ее называют, субкультуры, с поверхностным содержанием, больше похожей на развлечение, соответствующей менталитету крестьянина, удовлетворяющей его потребности, не распространяющейся на других.
ИСТОРИЧЕСКАЯ АНАЛОГИЯ
Известно, что в Древнем Риме, с момента установления господства плебеев, существовали две культуры, две идеологии. Первая – классическая культура, созданная римскими патрициями. Она впоследствии стала всемирно известной и образцовой. Вторая – субкультура, поддерживаемая пришедшими к власти плебеями, хоть и безвкусная, но распространившаяся благодаря большому количеству потребителей из низших слоев общества в их социальной среде. Замещение классической культуры субкультурой из-за малого количества потребителей с высоким вкусом привело Римскую империю в тупик.
В действительности, плебеи никогда не имели ни желания, ни способности создавать жизнеспособную культуру. Плебей – не творец культуры, а сила, разрушающая созданное. Плебей живет не ради культуры, а ради развлечения. Разрушив классическую культуру Рима, не имея желания организовывать городское хозяйство, и, самое главное, своим менталитетом, ставящим своей жизненной целью только «хлеб и зрелища», плебеи свергли римское общество, бывшее колыбелью и образцом человеческой цивилизации.
Таким образом, современная казахская литература остается литературой, пишущей в основном только на тему сельского быта, существующей на уровне крестьянской субкультуры и контркультуры, и поэтому ее контент не интересует массы, кроме сельских жителей. В ней присутствуют все признаки субкультуры и контркультуры: идейная направленность противоречит национально-государственным интересам, тематика ограничена, только для крестьян, соответствует менталитету этого класса (сейчас не удовлетворяет даже его потребности), неактуальна для кого-либо, кроме крестьян, низкий уровень художественного исполнения, неконкурентоспособна, и поэтому не может вызвать спрос. Одной из главных причин низкого спроса на изучение казахского языка следует искать здесь – в том, что контент современной казахской литературы не может найти путь к сердцам подавляющего большинства членов общества.
* * *
Большинство тех, кто держал в руках рычаги управления казахской культурой и искусством, не осмыслили простые хрестоматийные принципы, не захотели понять, что, как и другие народы мира, казахи должны искать цивилизацию в городе, что для того, чтобы быть нацией, прежде всего необходимо стремиться к овладению основными рычагами национальной экономики – городским промышленностью, и что должна быть национальная техническая интеллигенция, работающая в промышленности и способная выступать как социальная сила.
Аграрное мировоззрение не позволило углубиться в тайны истин, достижимых простыми методами, понять, что урбанизация является универсальным процессом, общим для всех народов мира и для современного развития. В результате большинство писателей, вышедших из сельской среды, не отказались от страха перед индустриальной жизнью. Они не поняли, что с точки зрения законов социального развития общества это явление противоречит национальным интересам казахского народа и прогрессу человеческой истории. Сама идея решения судьбы нации только путем ее закрепления в деревне изначально противоречила универсальным законам развития человеческой цивилизации, была коллективным аутизмом.
Идея казахских «шестидесятников» возникла не из теории, выведенной из результатов научных исследований, и не из априорного видения эффективности этого направления для народа. Эта идея возникла только из сложившейся у них ситуации – концентрации казахов в деревне. Логика была очень простой: поскольку большинство казахов живет в деревне, значит, нужно восхвалять деревню. Их не волновало, что это оказалось абсурдом с точки зрения общего развития, они прилагали усилия, чтобы не выводить их из деревни, не понимая, что они отдаляют свой народ от социального прогресса.
Большинство деятелей искусства также не осознали сути несправедливой демографической политики коммунистической администрации, направленной на то, чтобы не допустить представителей коренной национальности в город. Они, надев ярмо на шею, как послушные дети, поверили сказанному и приложили все усилия для «закрепления казахской молодежи в деревне».
Если рядовой крестьянин, из-за недостатка образования, полученного в детстве, не может выйти из круга определенных замкнутых идей и остается со своими устаревшими взглядами, это можно простить: что с него взять, он ведь просто рядовой крестьянин. Но если выпускник университета, приехавший в город, устроившийся на хорошую должность, пишущий романы, издающий тома избранных произведений, не может избавиться от смутных представлений, полученных в сельской школе в детстве, и прилагает усилия, чтобы не выпустить свой народ из сельской резервации – как следует квалифицировать такое явление?
А. Маслоу объясняет такое явление, используя понятие трансцендентности в культуре. По описанию американского ученого, «человек, самоактуализировавшийся через трансцендентность, – это универсальный человек. Он – человек человечества. Он стоит выше культуры, которая его питала, он не зависит от нее… Люди, самоактуализировавшиеся, не обращают внимания на влияние окружающей культурной среды… Его взгляд на культуру похож на психотерапевтический эффект, при котором человек впадает в определенное состояние и наблюдает за ним с критическим, редакторским, беспощадным взглядом,… Он может критиковать (свою родную культуру – К.Ж.), иногда одобрять, обсуждать, управлять ею, все это он делает для того, чтобы (свою родную культуру – К.Ж.) направить в лучшее русло, изменить». (Маслоу А. Дальние пределы человеческой психики. – СПб.: «Евразия», 1997. С. 282).
Известный ученый-методолог Л. Февр утверждал, что интеллигент должен быть «человеком всех времен» (Февр Л. Чувствительность и история // Бои за историю. «Наука», Москва. 1991. С. 116). Конечно, не каждый человек может быть «бел баласы» (выдающимся представителем) всех времен. А человек с университетским дипломом, причисляемый к интеллигенции, даже если он родился и вырос в ауле, будучи взрослым, не должен оставаться в своем ауле, а обязан адаптироваться к новой среде – индустриальному обществу. Однако почти все казахские писатели остались представителями своей «пещеры», не смогли стать людьми индустриального общества. Они не смогли осуществить рефлексию в сознании, трансценденцию в культуре, стать человеком человечества, подняться до уровня человека эпохи. Душой они не выходили из юрты летом и из саманного дома под соломенной крышей зимой. Имея все условия – материальные блага, духовную пищу, они не видели и не познали цивилизованную жизнь. Став пленниками идиосинкратической психологии, тяготеющей к душевному состоянию, они оставались в объятиях враждебных чувств к городу, к цивилизации.
Человек, сострадающий своему народу, должен был бы направить его от региона к цивилизации – призвать казахов войти в высотные дома города, освоить технику, технологии, бороться за обладание рычагами промышленности и власти, которые до сих пор держали представители других народов. Он должен был бы спасти народ от отсталости и бедности аула, принять городскую цивилизацию как ценностный ориентир, внедрить язык и культуру в город.
Даже в условиях жесткого идеологического режима советского периода, направленного на то, чтобы не допустить казахов в город, существовала возможность через произведения искусства пропагандировать большее стремление народа к городу. Изначально следовало ставить целью формирование казахскоязычной микросреды в гуманитарных сферах – образовании и культуре, печати, с постепенным проникновением в другие сферы, направляя туда массы. В учебниках для всех общественных факультетов вузов можно было найти информацию о том, что становление нации как самостоятельного субъекта возможно только в городе, в условиях капиталистического производства, при установлении товарно-денежных отношений, и что существуют научные и политические пути их решения. Однако казахские «аулшылы» (сторонники аульного образа жизни) не обладали достаточным интеллектом, чтобы это понять. Они действовали наоборот: чтобы не поднять свой народ с аграрной ступени развития, чтобы не допустить его до гражданского общества, ведущего хозяйство индустриальным методом, они активно и упорно боролись против города, цивилизации. Они продолжали подогревать враждебные чувства своих читателей к цивилизации. Конечно, они не совершали предательства по отношению к своему народу. Казахские писатели-«аулшылы» действовали по незнанию исторического опыта заблуждений, по духовной ограниченности, духовной некомпетентности, политической неграмотности.
Конечно, искать виновных в исторических ошибках общественного характера и пытаться их наказать не является благородным делом. Тем не менее, невозможно не говорить о факторе, который привел к тому, что нынешние казахи, не сумев решить ни одной из своих социально-духовных проблем, сидят, размышляя: «Сможем ли мы сохранить свою независимость, или нет?», «Если не сможем, то под чьим протекторатом нам лучше быть?». Анализ прошлого необходим для того, чтобы исторические ошибки не повторялись в будущем, чтобы не ввести в заблуждение следующее поколение. В конечном счете, никто не сможет избавить писателей, придерживавшихся курса на оставление казахов за чертой цивилизации, от моральной ответственности. Если кто-то, беря пример с В. Шукшина, признает неуместность своих действий, к ним следует отнестись с пониманием.
* * *
Если бы писатели продолжали создавать самобытные произведения, правдиво описывающие сельскую жизнь и создающие яркие образы, никто бы не возразил. Никто бы не задал вопрос, почему вы много пишете о селе. Главная проблема в другом – в том, что казахские писатели, на протяжении более полувека, не выводили свой народ из отсталой аграрной ступени, противопоставляя его индустриальному обществу, и в результате отстали от него по всем параметрам развития, поставив его в положение крайней сложности, тем самым совершив величайшее зло своему народу, которое никто другой не смог бы совершить.
Глубинные тайны связей между идеей и мировоззрением в свое время проанализировал и объяснил английский философ Джон Локк. По его мнению: «В мышлении и осмыслении разума есть только одна вещь, которую он рассматривает и может рассматривать – это его собственные идеи, никакого другого прямого объекта нет. Наше познание относится только к этим идеям» [Джон Локк. Опыт о человеческом разумении // Соч. Т. 2. М.: Мысль, 1985. С. 3]. Из этого можно увидеть свидетельство того, как узость мировоззрения казахских «аулшылов» тормозила осмысление разумом. Соответственно, торможение разума привело их к идеологическому заблуждению. Ориентируясь на аул как ведущую идею, они не смогли познать явления, происходящие в других сферах духовного развития, допустили ошибки в ориентации в пространстве за пределами аула, в сферах жизни индустриального общества, не смогли основательно решить ни одной из проблем родного языка и национальной культуры, не смогли довести до конца никаких дел, не смогли предложить ничего ценного будущему, молодому поколению.
В результате этого казахская художественная литература оказалась в затруднительном положении по всем жанрам. Сейчас в любом жанре наблюдается явление увядания, признаки застоя. Связь между изобразительным искусством и его потребителями находится на грани полного разрыва. Произведения культуры не принимаются полностью членами общества Казахстана, не говоря уже об иностранцах, в том числе и представителями казахской нации, только пожилые люди, выросшие с детства на художественной литературе, учителя языка и литературы… потребляют ее.
ТРЕБУЕТСЯ ФИЛОСОФСКИЙ АНАЛИЗ, А НЕ КРИТИКА
Среди писателей есть жанр, который, из-за отсутствия гласности и открытости, давно не может развиваться и стоять на двух ногах. Это жанр критики. В Казахстане «критика никогда не исправляла» (буквально: «критика не исправляла»), и в результате «недостатки не исправлялись». Хотя имманентные недостатки в литературе постоянно озвучиваются, на практике эти недостатки постоянно повторяются. Продвижение незначительно. Стоим на месте, иногда идем назад. За блеском новизны скрывается глубокое разрушение.
Из-за отсутствия открытости и гласности казахская критика не свободна, зависит от каких-то виртуальных факторов. Критик не может выйти за рамки очерченного круга. Из-за низкого уровня культуры критики, адресант, как правило, не всегда объективен. Нередки случаи, когда критика используется для того, чтобы «ударить» кого-то. Критик заранее знает, какие произведения будут хвалить, а какие – частично хвалить. Адресат, подвергшийся критике, вступает в ответную борьбу. В результате, где бы ни проходила критика, всегда происходят «драки и потасовки».
Казахские критики поверхностно анализируют произведения, используя распространенные литературные категории: тема такая-то, герои такие-то, сюжет вялый, язык бессвязный… Или перечисляют, кто и что написал в какие годы. Это называется обзором литературного процесса.
В советской казахской литературе критика была зависима от идеологии. Как критерий ценности художественного произведения сверху спускалась теория социалистического реализма. Критики не имели права выходить за рамки этой теории. Труд академика М. Каратаева, главного теоретика этого направления, о формировании социалистического реализма в казахской литературе считался вершиной казахской критики советского периода. Другие критики и исследователи теории литературы также находились в этом русле. А после обретения независимости направление социалистического реализма было разоблачено как научно необоснованное. Это стало явлением, свидетельствующим о заблуждении казахской критики советского периода.
Русский критик В. Белинский говорил: «Критика и искусство. Вместе они равны сознанию эпохи. А критика – это философское сознание, искусство – само сознание» (Белинский В.Г. Речь о критике // СС. Т. 5. М.: Художественная литература, 1979. С. 67). Современный философ-постмодернист Ю. Хабермас продолжает мысль русского критика: «жанровое различие между философией и литературой очень мало, поэтому философские тексты в своем собственном смысле удобны для анализа и интерпретации с литературно-критической точки зрения» [Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. – М.: «Весь мир». 2003. С. 198.].
Действительно, философское сознание наших критиков было слишком поверхностным. Они анализировали художественное произведение только с точки зрения его онтологических характеристик, а вопросы о функции литературы, ее цели и влиянии на массовое сознание постоянно оставались туманными. Поэтому казахская литература не смогла выполнить функцию пробуждения народа от векового сна, оставаясь в положении последователя крестьянства. Критика не смогла объяснить идейную направленность художественного произведения с точки зрения социальных устремлений народа. Казахская литература стала «дубинкой» в процессе реализации социальной политики советских руководителей, направленной на превращение казахов в дешевую рабочую силу, производящую сельскохозяйственную продукцию. Эту задачу она выполняла долго и хорошо.
Большинство казахских писателей не смогли углубиться в политико-социальные и правовые аспекты явлений. Они не смогли понять значения национальных интересов и демократических ценностей. Из-за недостатка либерального сознания, политической грамотности, демократической культуры они всегда держались вне общественных процессов, вне политики. А литература была полна идеологических течений, приносящих больше вреда, чем пользы, и не могла должным образом выполнять свою мировоззренческую функцию. Неверное толкование причин общественных явлений стало хронической болезнью, и ее последствия нанесли удар по национальной культуре.
Невозможность сделать содержательный вывод, вера в научно необоснованные объяснения, неспособность избавиться от тумана, окутавшего голову, и только проклинать «бродяг и пугал», оставаясь бездейственными, стало привычкой казахов. Не искались ответы на вопросы: «Почему мы не смогли противостоять «хитрой политике хитрого общества», если мы не можем защитить себя, то кто нас защитит?». Никто не вспомнил слова представителя западного постмодерна М. Блока: «никогда не было вреда начинать с mea culpa (вины за собой)» (Блок М. Апология истории или ремесло историка. М.: «Наука», 1986. – С. 19). Не нашлось ни одного литератора, который бы сказал: «Разве не мы сами, наша неспособность правильно вести политическую борьбу, виноваты в этом?». Не был принят курс: «Хватит молиться судьбе и жаловаться; с этого момента найдем способ не блуждать и не пугаться, кем бы и какая бы хитрая политика ни проводилась; не будем перекладывать причину постигших нас бед на других; развеем тьму, повысим свою политико-правовую грамотность, повысим свою активность; построение новой культуры, конкурентоспособного общества – наша задача; будем стремиться вперед, как свободные люди, и достигнем успеха, как мужчины, своими силами; возьмем свою судьбу в свои руки». Не было слышно ни одного призыва к действию. Как и прежде, оставалось только раскинуть руки и смотреть в небо, молясь: «Пусть не вернутся злые времена, хитрое общество, коварная политика». Таким образом, казахские писатели не смогли выйти за рамки причитаний о мрачных событиях прошлого, молений к Богу о наступлении «удачного месяца», не смогли создать произведения, обладающие силой и духом, которые бы направили свой народ к солнечному свету, к действенным поступкам, которые бы вели читателя к созиданию. Это свидетельствует о том, что казахская литература не выполняет свою мировоззренческую функцию.
Казахский народ никогда не испытывал недостатка в «тех, кто говорит метко», кто гонится за красивыми словами. Он привык кивать головой и аплодировать «оратору», который говорит витиевато, рифмуя что-то неоформленное, неубедительное, из виртуального пространства. Из-за неспособности правильно познать окружающий мир, он привык постоянно гнаться за миражом.
Русские критики, начиная с В. Белинского, много писали о многофункциональности изобразительного искусства. Одной из главных задач, ставящихся перед изобразительным искусством, является его способность доступно для сознания описывать тайны происходящих вокруг явлений. Следовательно, любое художественное произведение, наряду с художественно-эстетической репрезентацией процессов и явлений, происходящих в жизненной практике, обязано расширять горизонты познания мира, особенно объективно объяснять политико-философски и познавательно события, происходящие в сферах управления и подчинения.
Основная причина невыполнения литературой своей исконной функции – расширения горизонтов познания масс, и, наоборот, попыток не вывести народ из отсталой социальной среды, а также слабости критики кроется в казахской философии. В годы советской власти на казахском языке не было написано содержательных философских произведений. В размышлениях немногих казахских философов на русском языке, в духе коммунистической идеологии, в рамках «казахской школы диалектики», не было произведений, рассматривающих духовное развитие с точки зрения интересов казахской нации. Поэтому тайны явлений, происходящих в духовном небе казахов, остались полностью не раскрытыми. Этот процесс продолжается до сих пор.
В ЧЕМ СУТЬ ЯВЛЕНИЯ? АРЕАЛЬНАЯ ЛИНГВИСТИКА
Теперь вопрос заключается в определении причины сложившейся ситуации и правильной ориентации в том, что делать дальше. Последние полвека казахская литература прошла под лозунгом освоения темы промышленности. Перед казахскими писателями постоянно ставилась задача написания произведений на тему производства. Однако они не смогли отойти от создания сюжетов из жизни семьи и дома, от описания сельской жизни и отношений между родственниками. В нынешнюю эпоху бурных реформ, когда каждый день происходят события, достойные романа и эпопеи, казахские авторы не смогли художественно описать какое-либо явление, событие или момент жизни индивида на уровне, позволяющем извлечь политический или социальный смысл, понятный не только казахам. Почему?
Объяснить тайну этого явления, опираясь на принципы ареальной лингвистики, нетрудно. Лингвема человека аграрного общества достаточна для описания быта аула и животноводства, но недостаточна для описания происходящего в других, индустриальных сферах. Язык наших писателей, соответственно, как и их мысли и действия, остался замкнутым, не сумев преодолеть порог аграрного общества. Агротpопность содержания национального изобразительного искусства обусловлена аграрным характером лингвемы сельского жителя – его вилланолектом. Теперь это содержание отражается в когнитивном пространстве писателей, как в зеркале. Интеллектуальной силы и волевого потенциала писателя не хватает, чтобы вырваться из укоренившейся на ментальном уровне идеи «аулшыл».
Согласно принципам психолингвистики, человек не может реализовать то, чего нет в его словарном запасе. А для описания реальности в другом пространстве, событий, явлений, процессов, происходящих в жизни индустриального общества, необходим адекватный лексический корпус – лингвема человека индустриального общества, и умение говорить на урбанолекте, используя его. Поэтому казахские писатели, стоящие на аграрной ступени цивилизации, не смогли создать образ человека индустриального общества.
Из-за отсутствия детерминации язык-мысль-действие в сознании авторов, из-за их неспособности адаптироваться к жизни индустриального общества, к самоактуализации, они не смотрели дальше знакомых с детства овец и волков, событий на джайляу или зимовке. Они не учли, что существуют и другие населенные пункты, кроме аула, что есть жизнь, кроме той, когда кто-то, пыля дорогу, ведущую между двумя аулами, едет «к кому-то по кому-то». У них не хватает лексических ресурсов, мыслительной энергии для описания событий, происходящих в другом географическом пространстве, они не видят жизненного материала (кроме написания на исторические темы), который мог бы стать опорой для изобразительного искусства.
В целом, казахская интеллигенция должна осознать принцип, что культура не создается в ауле. Там не улучшится и качество образования. Низкий уровень образования и культуры в ауле обусловлен социальным положением.
Произведения, созданные на аграрной лингвеме, не смогут достичь рентабельности, не смогут подняться до уровня, вызывающего спрос у большинства. Это не приговор литературе, как может показаться на первый взгляд, а вывод, сделанный из результатов социо-экстра-ареально-лингвистических исследований. Проблема в том, что казахский язык, не став языком индустриального общества, не создает на этом языке художественные произведения, удовлетворяющие духовные потребности человека индустриального общества. Источник всех бед заключается в том, что казахский язык остался в качестве лингвемы человека аграрного общества, в замкнутой области, и используется аномально.
На самом деле, писатель, желающий создать произведение на уровне истинной классики, прежде всего должен позаботиться о наличии следующих духовных факторов. Прежде всего, необходим достаточный лексический запас языка, упорядоченный грамматикой, приспособленной к жизни индустриального общества. Иными словами, это означает овладение семантической системой, где сохраняется устойчивость слова, в конкретном, обособленном стиле, при условии обеспечения лексического ресурса. Затем – индустриализация сознания, наличие трансцендентного мировоззрения, способного выйти за пределы аула, понимание констелляции, происходящей в жизни, и умение выбирать из них то, что может стать объектом изобразительного искусства. Для этого писателю нужна широта интеллекта.
Пополнение словарного запаса языка, расширение интеллектуальных возможностей индивида – это не такие уж трудные задачи. С помощью современных информационных технологий достичь их нетрудно. Нужно только почувствовать важность, необходимость этого и действовать. Но у казахов этого нет. Причина бездействия – отсутствие личной свободы. Она не двигает человека вперед, не позволяет сделать свободный шаг. Духовная скудость, отсутствие гласности, неясная цензура приводят к тому, что казахам не позволяют говорить о недостатках, не позволяют обсуждать проблемы, не позволяют принимать полезные решения. Таким образом, казахи, оставаясь в плену духовной нищеты, полностью отдались бездействию, ожидая только от власти.
Российский профессор В. Харченко, обращая внимание на связи между первым и третьим звеньями триады язык-мысль-действие, заключал: «бедность словарного запаса ведет к бедности принятия решений – самому опасному виду бедности» [Харченко В. Русский язык: бедность или богатство? «Знамя» 2006, № 6. С. 187]. Действительно, духовный кризис нации проявляется во всех звеньях детерминации язык-мысль-действие, охватывая весь духовный мир казахов. В результате происходят неадекватное мышление, дефицит идей и ошибочные действия. Иными словами, духовный мир казахов остается отличным от духовного мира народов, находящихся на индустриальной ступени исторического развития, построивших гражданское общество.
Само по себе искусство относительно. Небольшие художественные произведения, написанные на казахском языке во второй половине XX века и в первые десятилетия XXI века, считающиеся у нас сильными, не могут войти в ряд бестселлеров мирового уровня, некоторые даже не могут войти в число произведений среднего уровня, неконкурентоспособны на мировом рынке. Переведенные на другие языки труды чаще всего переводились из конъюнктурных соображений или за плату, и лишь немногие смогли завоевать спрос современного читателя.
Произведения, которые сами казахские писатели, страдая от недостатка грамотности и вкуса, с восторгом читали, будучи пастухами или трактористами в ауле, сейчас не вызывают у казахского читателя таких же чувств и не восхищают его. Произведения писателей, которые когда-то считались хорошими среди казахов и были включены в школьные программы, сейчас не трогают современного ученика. Сейчас эти произведения не читают даже дети и внуки самих этих писателей, не говоря уже о других. Потому что они не могут служить достоверным источником информации для свободного человека гражданского общества, унесенного волнами глобализации, урбанизации, информатизации, не могут на него повлиять, чужды его менталитету, неактуальны, не способствуют формированию его компетентности.
ЛИТЕРАТУРА ДОЛЖНА БЫТЬ ДЕМОКРАТИЧНОЙ
Как правило, в странах с авторитарными режимами произведения, содержание и идеи которых не нравятся власти, не могут быть опубликованы. В Казахстане диссидентских произведений почти нет. Причина этого не только в недостатке гласности и открытости в обществе, но и, опять же, в вялости казахских писателей, в их нежелании поднимать острые вопросы, в их стремлении искать только то, что понравится властям, выискивая слабые места у руководства при выборе героя и определении идейной направленности произведения, в их постоянном следовании старым проторенным путям. На казахских авторов наложено табу на творческое осмысление, поиск, смелое высказывание. Они не пытаются открыто говорить то, что думают, и объяснять это другим.
Как показывает опыт развития передовых стран, главным условием развития изобразительного искусства является наличие подлинной демократии в обществе. Ведь «судьба литературы зависит от того, сможет ли она выйти из-под цензуры в пространство демократической свободы (свободы слова, свободы мнения и т.д.). Нет литературы без демократии, нет демократии без литературы» [Деррида Жак. Эссе об имени / СПб.: Алетейя, 1998. – С. 49-50]. Ни при каких обстоятельствах их нельзя разделять. «Цензурирование определенного литературного произведения является проявлением угрозы демократии, с этим нельзя мириться» (там же. С. 50). Следовательно, причины тупика национального казахского искусства следует искать в недостатке демократичности в обществе Казахстана.
* * *
В исследованиях, опубликованных на русском языке, по проблемам современной казахской культуры есть ряд содержательных мнений. По мнению исследователя Г. Шалабаевой, «продолжатель культурной традиции – это тот, кто превращает ее в свою духовную сущность, кто воссоздает ее заново. Вместе с каждым человеком культура должна совершать скачок из прошлого в настоящее» [Шалабаева Г.К. Этнос. Культура. Самосознание. – Алматы.: Атамұра, 1995. С. 188]. А создатели современной казахской национальной культуры не могут совершить скачок из вчера в сегодня, и вместе с собой не могут перенести культуру. У них «не предпринимается пересмотр национальной культурной традиции с точки зрения мировоззрения сегодняшнего дня, совершенствование восприятия мира этносом» (там же. С. 188).
Несмотря на достижения отдельных авторов в годы независимости, в целом национальная культура, в том числе художественная литература, не смогла выйти из застоя. Создатели произведений культуры на казахском языке не смогли создать произведения, художественно описывающие суть происходящих крупных политических событий на высоком художественном уровне, соответствующем вкусу современного человека. Их книги не читались, газеты и журналы распространялись по административному приказу; эфирное время заполнялось неинтересными никому телепередачами, тем самым задевая честь молодежи, отвращая их от казахского искусства, заставляя следовать за искусством других.
Если читатель не ищет и не читает последние произведения каждого известного писателя, если зритель не вырывает билеты на каждый спектакль театра, если исследователь не восхищается новыми открытиями в науке, если массы не жаждут ежедневной информации, если родители не вмешиваются в то, что преподается в школе, – это признак того, что духовные блага, создаваемые на этом языке, начинают тускнеть, что казахскоязычное искусство, образование, пресса не находят понимания у большинства. А язык, как сказал известный ученый Х.-Г. Гадамер, обретает свое истинное бытие «только тогда, когда осуществляется взаимопонимание между его носителями» [Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы филос. герменевтики.- М.: Прогресс, 1988. С. 516].
* * *
Всем известно, что в настоящее время наблюдается тенденция к снижению чтения художественной литературы массами и переходу к использованию других аудиовизуальных средств информации. Из этого не должно возникать понимание, что современному читателю литература не нужна. Существуют произведения авторов, пишущих на других языках, которые переводятся на иностранные языки и передаются из рук в руки. Есть современные и актуальные произведения, глубоко размышляющие о реальной жизни человека, его деятельности, чувствах, мечтах, судьбе, смысле жизни, а не о порнографии и перестрелках. Одним из них являются книги всемирно известного писателя Пауло Коэльо.
Стоит отметить, что известный писатель говорит: «Дух мира питается счастьем человека. Единственная задача человека – до конца создать свою Судьбу. В этом весь смысл. Если у вас есть желание, весь мир будет способствовать осуществлению вашего желания» [Коэльо Пауло. Алхимик. – К.: «София», 2004. – С. 208]. История человечества постоянно доказывает правильность этого принципа. Какой бы глубокой ни была критика, общество, желающее выйти из нее, сможет выбраться. Ведь когда начинается борьба за добро, она сама собой начинает множиться. Современные деятели казахской культуры должны понять это, перестать жаловаться на погружение в бездну, и начать настойчиво искать пути к конкурентоспособности культуры и неуклонно двигаться вперед на этом пути. Тогда решение всех проблем будет в их руках.
Однако у деятелей казахской культуры есть склонность жаловаться на постигшее их, часто поддаваться пессимистическому настрою, ждать действенных мер только от власти. Это следует рассматривать как проявление мировоззрения «шаруа» (крестьянского, приземленного), приобретшее национальный характер. Ведь, как отметил А. Швейцер, «между культурой и мировоззрением существует тесная связь. Культура является продуктом оптимистично-этического мировоззрения» [Швейцер А. Культура и этика // Упадок и возрождение культуры. М.: Прометей, 1993. – С. 293].
Человек, родившийся, выросший, живший и трудившийся в аграрном обществе, каким бы талантливым он ни был, не сможет удовлетворить духовные потребности человека индустриального общества своим произведением. Создатели казахской культуры, не вышедшие из влияния фольклора, довольствующиеся лишь остатками аграрной культуры, подчинившие свое сознание пессимистической психологии изоляции, не оказались готовы к интеграции в мировое культурное сообщество. Аграрный характер языка и крестьянское происхождение автора не дали ему такой возможности. Таков должен быть результат суетливой деятельности, предвещающей бесперспективность.
Из этого следует обратить внимание на две основные причины, приведшие изобразительное искусство в тупик. Первая – стагнация казахского языка, страдающего от нехватки словарного запаса, достаточного для художественного описания явлений, происходящих в индустриальном обществе; вторая – ограниченность образовательно-интеллектуального потенциала деятеля, вышедшего из крестьянской среды.
НАПРАВЛЕНИЯ РАЗВИТИЯ ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОГО ИСКУССТВА
(Вместо заключения)
Декадентское состояние современной культуры, создаваемой на казахском языке, требует от представителей интеллигенции решительных поворотов, смелых действий в своей благородной деятельности.
Для спасения изобразительного искусства интеллигенция должна способствовать духовному росту людей, направлять их к участию в политических процессах, повышению эстетического сознания, улучшению вкуса, формированию политической культуры, к миру художественных образов. Художественное произведение, смело поднимая актуальные вопросы, касающиеся судьбы общества и нации, должно направлять массы к построению индустриального, гражданского, правового и светского общества.
Ведение народа за собой и включение его в передовую цивилизацию является исконной миссией интеллигенции. Общество требует от интеллигенции постоянного предоставления актуальных произведений, исследуя направление развития художественной культуры с точки зрения духовных потребностей современного общества, постоянно совершенствуя методы художественного освоения реалий жизни современников, особенно событий и явлений, связанных с демократизацией духовной сферы.
Для придания нового импульса возрождению национальной культуры, прежде всего, должна быть пересмотрена тематическая политика в изобразительном искусстве. Деятели культуры должны:
– отказаться от восхваления аула как нежелательной идеи, насаждающей идиосинкратическую психологию в сознании современных жителей, от идеализации быта и жизни аула, от пропаганды возвращения казахов в аул, от ложной теории о подъеме «культуры аула» как несуществующего понятия;
– отказаться от создания контркультуры против культур западных цивилизаций с точки зрения советской идеологии;
– отказаться от написания произведений, выдвигающих идеи против города и его жителей с позиций «аулшыл»-патриотизма;
– отказаться от воспевания родственников, особенно в жанре песни, как темы, не достойной стать основой художественного произведения.
Сочинение песен о родственниках – это казахская семейная субкультура. Она никак не сочетается с современным искусством. Это нелепое явление, порожденное последствиями непонимания авторами миссии и цели изобразительного искусства. Отношения отдельного человека с близкими родственниками не могут быть объектом, изображаемым в достойном художественном произведении. Это «плод» зацикленности сознания автора в бытовой сфере, показатель узости его мировоззрения, ограниченности интеллекта, низкого уровня культуры. Поэт, композитор, уважающий себя, должен отказаться от написания стихов и сочинения песен на эту тему, а певец – от их исполнения.
* * *
Казахская интеллигенция должна стремиться к реализации следующих трендов в сфере художественной культуры:
– вызвать интерес большинства к произведениям национального литературы и искусства на казахском языке, создаваемым путем изображения современного городского человека, активно участвующего в политико-правовой, социальной жизни страны, в сфере управления, финансов, бизнеса, на промышленных предприятиях, в международных организациях, строящего своими руками гражданское общество, находящегося в процессе духовного развития, и художественного описания жизни индустриального общества;
– художественно осваивать крупные события и явления, происходящие в мире, связанные с демократическими процессами, и внедрять в массовое сознание ценности передовых западных обществ через художественные произведения;
– создавать художественную драматургию, описывающую жизнь и деятельность современного человека, его отношения с обществом, социальную активность, жизнелюбие, интеллект, позволяющий находить выход в трудных ситуациях, оптимизм, настроение, мечты, переживания для казахских театров. Учитывая проверенную формулу, стремясь достичь уровня истинной «школы нации», правильно проводить репертуарную политику, ориентируясь на современные политико-социальные драмы и классические произведения, содержание которых станет лекарством от недугов современного общества;
– уделять особое внимание классической музыке – симфонии, опере и балету, мобилизуя интеллектуальные силы; песни должны быть написаны на актуальные темы, отражающие типичные ситуации в глубинах жизни, которые могут случиться с каждым человеком, затрагивающие чувства и мечты современников, и исполняться на уровне, понятном и принимаемом не только казахстанцами, но и любым человеком;
– развитие традиционных видов изобразительного искусства должно осуществляться силами специалистов, подготовленных по специальной программе в вузах, обладающих высокой личной культурой и интеллектом, способных передавать свои мысли в соответствии с нормами казахского языка.
* * *
Современный казахский писатель прежде всего должен привести в порядок свой язык, избавиться от вилланолектной мешанины, овладеть языком на уровне, позволяющем репрезентировать жизнь индустриального общества, и писать свои произведения так, чтобы они были понятны современному человеку, чтобы его идеи принимались, и чтобы они соответствовали духовным интересам общества.
Для осмысления сложившейся констелляции и определения перспектив ее развития не только в художественной литературе, но и в рамках национальной культуры в целом, необходимо сделать постоянным процессом организацию дискурсов с привлечением философов, социологов, социальных психологов, представителей других общественно-гуманитарных специальностей.
Каждый интеллигент должен помнить, что на основе демократичности изобразительного искусства в обществе устанавливается демократия.
Канат ЖУКЕШЕВ, журнал «Жулдыз»