Современная рациональная, разумная наука в рамках принципа диалогизма (М. Бубер, М. Бахтин, В. Библер, Ю. Лотман), сопоставленная с принципом диалога культур, является продуктивной. Поскольку только в момент непосредственной встречи с чужой культурой и равноправного диалога с ней, культура познает себя более полно, глубже и вновь обретает свою ценность. Это предполагает не уничтожение культуры путем поглощения ее другой культурой, а наоборот – ее обогащение и возвышение в результате взаимного обмена, синтеза, обучения и развития. Конечно, нельзя забывать, что поверхностное, поспешное понимание диалога культур, то есть его обесценивание, ведет к замкнутости, подобной мертвой воде, и к размытой, неопределенной бесцельности абсолютизации; на практике решающим фактором являются национальные идеалы и интересы, порожденные исторической ситуацией.
Следует быть осторожными и при приписывании какому-либо культурному явлению, в том числе отдельному произведению отдельного автора, социально-культурной парадигмы «Восток-Запад».
Через фильтр непревзойденного таланта великого Абая мы видим, что культуры Магриба и Машрика не бесцеремонно, а благородно и адаптировано пришли на нашу родную землю, гармонично сочетаясь с новыми веяниями наряду с древними традициями. Причины и глубина этого, его суть и характер, были многократно описаны; конечно, еще многое предстоит написать. Синтез «казахского-восточного-западного», познаваемый через «я» Абая, легко читается внимательному человеку из всего контекста творчества поэта.
Возможно, он говорил об этом устно, но в стихах гениальной личности мы не находим таких прямых указаний, как «Я узнал это с Запада, то – с Востока…». Для него, кажется, существует лишь единый мир, не разделенный на Запад и Восток. Мы же, поддавшись привычке иногда создавать новое из ничего, не замечаем, как искажаем Абая; в пылу спора мы приписываем ему мысли, которых он не имел.
Например, строки из стихотворения поэта «Сегіз аяқ»: «Ища науку // Взирая на мир, // Я заглянул в обе стороны…» иногда толкуются нашими учеными однобоко. Вся ошибка в том, что в нашем ограниченном, склонном к жестким правилам мышлении «заглянуть в обе стороны» ассоциируется и переплетается с «заглянуть на Запад и Восток». К тому же, мы помним о стремлении ищущего мудреца «искать науку, взирать на мир». Все кажется логичным и стройным. Но мы упускаем из виду лишь одно: каждое четверостишие в стихотворении Абая «Сегіз аяқ» завершает и подытоживает определенную мысль. Поэтому давайте прочитаем все четверостишие:
Ища науку,
Взирая на мир,
Я заглянул в обе стороны.
Не слушает,
Не принимает слова,
Я разочаровался во многих невеждах.
Хвосты двух кораблей,
Держи, пусть достигнет твой приказ!
Не говоря уже о другом, одни заключительные две строки говорят о нашем заблуждении. Если «два корабля» подразумевают «Запад и Восток», и если, держась за их «хвосты», ваш «приказ достигнет», то зачем было «заглядывать в обе стороны»?! Следовательно, скрытый смысл четверостишия в другом.
Прежде всего, нам поможет сам Абай.
Он пишет в «Четвертом слове»: «Тот, кто прожил много такой беспечности и не умер, наверняка не избежал страданий ни в этом мире, ни в загробном. Каждый думающий человек должен быть более собранным, чем другие, как в мирских делах, так и в делах загробной жизни!». Вот эти выделенные нами понятия – мир и загробная жизнь – и означают «две стороны» в стихотворении Абая.
Если мы поймем «взирать на мир» поэта как «не сидеть сложа руки в этом бренном мире, жить, заниматься делами, трудиться, получать прибыль», то «искать науку» мы будем понимать из его слов: «Нет ни загробной жизни, ни мира без науки. Намаз, прочитанный без науки, пост, соблюденный, хадж, совершенный, не заменят никакого поклонения».
Мудрый мыслитель не останавливается на этом, а углубляет неразделимый вопрос «загробной жизни и мира». Об этом свидетельствуют следующие его рассуждения в «Тридцать четвертом слове»: «Кто хочет не быть униженным ни в загробной жизни, ни в этом мире, тот должен знать: в сердце ни одного человека не может быть двух одинаковых радостей, двух одинаковых страстных желаний, двух одинаковых страхов, двух одинаковых печалей. Невозможно сказать, что такие две вещи бывают одинаковыми. Следовательно, если у кого-то печаль этого мира, радость этого мира больше печали загробной жизни, радости загробной жизни – тот не мусульманин. Теперь подумайте. Наш казах – мусульманин! Если возникнут две вещи, одна из которых нужна для загробной жизни, другая – для этого мира, и если, взяв одну, другую не получишь, то, сказав: «Нет, если она не представится», – или, если она представится, но не представится снова, – «великий Бог простит своей милостью», и, взяв то, что нужно для этого мира, потому что оно представилось сейчас, – можно ли считать, что этот человек, отдав свою жизнь, не продал загробную жизнь за этот мир? Все люди – друзья друг другу. Почему? Потому что в этом мире ваши родственники, ваше рождение, насыщение, голод, печаль, телосложение, место происхождения, место назначения – все одинаково; в отношении загробной жизни – ваша смерть, вход в могилу, гниение, допрос на махшаре – все одинаково, опасность печалей и бед обоих миров, радость благ обоих миров – все одинаково!».
Следовательно, «два корабля» в стихотворении поэта – это не Запад и Восток, а метафора двух миров – бренного и вечного. И становится понятным скрытый смысл его гневного обращения к тем, кто «не слушает, не принимает слова, многочисленным невеждам», разочаровавшись в них, и в конце концов говоря им: «Хвосты двух кораблей, // Держи, пусть достигнет твой приказ!» – потому что он, «одинокий, сражавшийся с тысячами», не мог справиться ни с заботами загробной жизни, ни с мирскими.
Таким образом, рассмотренный нами отрывок из «Сегіз аяқ», символизирующий состояние казахского духа в его время, свидетельствует о религиозных основах гуманизма Абая.
Концептуальный взгляд, отражающий суть моральной философии поэта: «…если у кого-то печаль этого мира, радость этого мира больше печали загробной жизни, радости загробной жизни – тот не мусульманин!» – также отражен в его стихах. Например:
Друг мира не будет одинаков с загробной жизнью,
Оба не смогут встать на одно место.
Стремящийся к миру, бездеятельный на махшаре
Я не могу сказать, что его вера полна.
Не говоря уже о набожном поэте своего времени Шортанбае («Не называйте мир другом, // Ищите заботы о загробной жизни!»), среди представителей просветительского течения в казахской поэзии после Абая также немало тех, кто обращался к теме двух миров. Для всех них мерилом этого мира является загробная жизнь; лишь предметы, которые они взвешивают на весах, различны.
Например, Абубакир Кердери критикует вопросы справедливости, власти и верности религии. В одном из своих размышлений он пишет:
Справедливость хороша в обоих мирах,
Говорят, увидишь рай.
Если в этом мире будешь мудрым и справедливым,
Говорят, простятся твои грехи, –
а Дербисали би он восхваляет: «Думая одинаково о мире и загробной жизни, // Зажег светильник веры, построил мечеть».
Идеал гуманизма Султанмахмута Торайгырова – справедливость и человечность («Куда душа ищет справедливость, // Стремится к славе человечности, // Думая одинаково о жизни и смерти, // Не теряя надежды на обе стороны»).
Шакарим Кудайбердиулы предостерегает тех, кто отклонился от пути истины от наказания «двух миров» («Не совершай грех, говоря «Бог простит» // Потеряв честь, поклявшись, продав душу, // Либо в этом мире, либо в загробной // Будешь наказан так, что не сможешь исправить»).
Поэт Кеншимбай в своем айтысе с Аксулу также взвешивает на весах тех, кто предал национальные интересы («Тот, кто отдал свое лучшее царю, // Не будет иметь успеха в обоих мирах, как Корен»).
По пути Абая, существует стремление возвысить науку, соответствующее просветительским идеалам (Макиш Калтайулы: «Не удаются все дела невежд, // Равны ли ученый и невежда в двух мирах?» Баймахамбет Бейсенбинов: «Кто не познал ценности науки и не учился, // Говорят, будет нуждаться в обоих мирах», и др.).
Таким образом, видно, что тема двух миров в рамках мусульманства широко освещалась в поэзии просветительского периода, и это дает представление об общенародном моральном мышлении того времени.
Миржакып Дулатулы в предисловии к своей книге «Оян, қазақ!» также вплетал эту тему в свои наставления народу. Он пишет: «Нет, не будем так поступать, если сила каждого народа – в ремесле, то и мы, казахи, должны быть причастны к этому ремеслу перед Аллахом, поэтому, изучая мусульманские науки, познавая нашу религию, закрывая глаза невежд, просвещая их умы, мы обретем пользу в загробной жизни, – пишет он. – Во-вторых, чтобы получить необходимые права в нашем мире, сохранить нашу землю, наш скот, чтобы не терпеть унижений от других, будем учиться русскому языку и станем мастерами». Интересно, что если вглядеться в текст этого призыва деятеля-писателя, то из его складок можно выделить, что польза в загробной жизни – с Востоком (религия ислам), а мирские права – с Западом (обучение, наука, искусство, ремесло и т.д.) естественно переплетаются.
Похоже, объективные исторические события, идеологические перипетии, происходившие в казахском обществе в начале XX века, и, наконец, фактическое столкновение восточных и западных ценностей на пробудившемся сознании сахары, нанесли ущерб привычному мировоззрению наших интеллектуалов и способствовали расширению рамок традиционной, религиозной темы двух миров в гражданском контексте.
Проанализировав эволюцию сознания, соответствующую духу времени, можно осмыслить значения, собранные и сжатые в первой строке стихотворения Магжана Жумабайулы «Түркістан»: «Түркістан – это дверь двух миров».
Во-первых, в этой строке привычная, традиционная проблема двух миров переосмыслена по-новому. Поэт, глубоко знающий историю, намекает на значение Туркестана как центра, объединившего две культуры – кочевую и оседлую, и на его роль в «разрушении границ» между двумя идеологическими течениями – зороастризмом и исламом, открыв религию (Казтуган).
Во-вторых, как видно из всего построения стихотворения, поэт связывает понятие двух миров с связью между древним и настоящим, воспеваемой в романтическом ключе. «Древнее», которое здесь интерпретируется («Или, если пойдешь, ищи могилу предков!») – это загробная жизнь, «настоящее» – символ нынешнего бытия, яркого, бренного мира.
В-третьих, поэт, который блестяще воспел противостояние «Запада-Востока», не мог обойти вниманием тот факт, что Туркестан издревле является пуповиной, соединяющей эти два мира – западную и восточную цивилизации.
Поэтому Туркестан, будучи «дверью двух миров», достоин восхваления и гордости.
Туркестан – дверь двух миров,
Туркестан – колыбель тюркского воина!
Рожденный на такой прекрасной земле, как Туркестан,
Это дар, данный Богом тюркам!
Итак, это то, что мы вынесли из изучения, анализа и обсуждения изменений, которые тема «двух сторон» (двух миров, двух вселенных) претерпела на пути литературно-исторического развития в период от реалиста Абая до романтика Магжана.
Если вглядеться глубже, мы можем увидеть, что истоки проблемы «двух миров» у Абая лежат в далеком прошлом казахской земли. Например, Жусуп Баласагуни в своем произведении «Кутты билик» пишет: «Человеку даны две ноги, // Одна – для этого мира, другая – для загробного…». Этот мотив широко представлен и в суфийской поэзии Кожа Ахмета Яссауи, который говорил: «Одно доброе дело – лучше двух желаний». Его мюрид (ученик) Сулеймен Бакыргани оценивал своего учителя как «зеркало двух миров». Это тема, заслуживающая отдельного исследования.
Таким образом, «взгляд в обе стороны» в стихотворении Абая «Сегіз аяқ» в первую очередь связан с отношениями «казах-Восток», а точнее, «казах-ислам».
Традиция Абая и современная казахская литература: Материалы республиканской научно-теоретической конференции. – Алматы, 2007.