Ответ Мырзану Кенжебаю
Мырзан! Сколько бы ты ни бился, ты не сможешь вытащить Аманхана из грязи. Это пустая трата времени. Твоя попытка вмешаться и заставить меня сесть на деревянную лошадь – это глупость. Даже если ты будешь лелеять его, как дитя, в свои шестьдесят с лишним лет он не сможет разогреть котел казахского языка. Его единственное достижение – это перенос пепла. Моя статья так сильно задела его, что он нырнул задом и превратился в испуганную утку. Он не смог стойко принять, а тем более ответить на резкую, но справедливую критику в адрес своего творчества. Было забавно видеть, как он, чтобы доказать свою поэтичность, переиздает предисловие Есенгали к своему уже опубликованному сборнику. Да, Раушанов – великий поэт. Возможно, он написал отзыв на стихи своего друга, которые ему понравились. Но если человек, называющий себя великим поэтом, не может найти ни одного стихотворения для примера, то зачем он держал перо в руках сорок лет?.. Не знаю, что его укусило, но я был удивлен, когда мой любимый младший брат Амангельды, закрыв глаза на мои ясные, как день, критические замечания, начал читать мне «проповеди» о чистоте. Я мог бы применить к нему старую, тяжелую поговорку: «Твой отец был хорошим человеком…». Но я не смог. Мне было жаль ребенка, я уважал дух Кеншилика. Пусть. Возможно, он знает лучше…
Обычно у нечистого человека и запах от дыхания гнилой. Сначала его собственный нос чувствует этот гнилостный запах. Чтобы скрыть это, он кричит всем: «Я чист!». Чистый человек молчит. Его чистота очевидна сама по себе. Поэтому следует остерегаться тех, кто много говорит о чистоте и пускает пыль в глаза.
В день выхода моей статьи, защитники Аманхана подняли такой шум в социальных сетях, будто стая волков загнала добычу. Они оскорбляли меня, не оставив без внимания ни одного слова. Они возмущались, почему имя Мухтара Шаханова отсутствует в списке. Они изо всех сил пытались сделать Мухтара Шаханова врагом мне. Они даже оскорбляли Мухтара Магауина, живущего за океаном, тем самым раскрывая свои маски и показывая истинный облик своей человечности. Им невдомек, что невозможно перечислить всех гениев и выдающихся личностей в области литературы в одной статье. Ты тоже повторяешь эту суету многих, пытаясь сбить меня с толку и спровоцировать. Если ты такой чистый, как молоко, и прозрачный, как вода, почему ты не упоминаешь не только Жумекена, но и Ахмета Байтурсынова, Бауыржана Момышулы, Ильяса Есенберлина, Жубана, Сырбая, Гафу, Сайына, Калихана, Фаризу, Оралхана, Акселеу, Рымгали, Саги и других? Значит, твоя душа грязная, один палец согнут. Не только это, но и ты открыто лжешь, обвиняя меня в том, что я выступил против Жумекена, когда его выдвигали на Государственную премию. Не путай людей, засовывая один сапог в другой! Если ты запутался, запутался сам. Если ты потерял рассудок, я напомню тебе. В то время я написал статью «После смерти придет и наша очередь». В ней нет ни слова против покойного Жумекена. В статье был поднят очень принципиальный вопрос о недопустимости противопоставления мертвых и живых. Ты даже не хочешь вспомнить, что мои справедливые замечания поддержали такие уважаемые писатели, как Калихан Искаков, Оразбек Сарсенбаев, Аян Нысаналин. Все, на что ты способен, – это хватать за пятки тех, кто опережает, и сбивать с ног. Сколько бы я ни видел, красный пес твоей зависти рычит внутри тебя. Он не устает, и ты не устаешь. В этом вся твоя жизнь.
10 июня 2010 года в газете «Жас Алаш» в моей статье, посвященной Государственной премии, я написал: «…О, братья, в какие времена наш народ противопоставлял живых и мертвых в соревновании? Мы – народ, уважающий духов предков. Казахи говорят: «Кто переступит дух предков, тот не будет иметь успеха». Никогда не было такого, чтобы кто-то соревновался с духами предков и опередил мертвых. – И далее: – Дорогие наши духи предков, и Жумекен, и наш брат Шамши достойны любой высокой награды. Даже если бы им поставили величественный памятник, присвоили звание героя, это было бы не лишним. Поскольку их имена были упомянуты, пусть им будет присуждена Государственная премия! Я поддерживаю это обеими руками!». Куда ты это денешь? А ты, наоборот, поливаешь меня грязью и говоришь: «Это непростительный позор, что человек написал жалобную статью в связи с присуждением Государственной премии Жумекену Нажимеденову», и нагоняешь на меня черные тучи. Как сказал когда-то один шаман: «Что говорит мой кобыз, что говорит мой дух?». Так же и ты: что говорю я, что говоришь ты? Ты совершенно не знаешь, что отец стыда – это честь, а мать – вера. Если бы знал, не прибегал бы к таким клеветническим словам.
Ты не имеешь себе равных в искажении чужих прямых слов, в осквернении честных намерений, во лжи и клевете. Твое лицо даже не дрогнет. И как ты тогда произносишь слово «стыд»?..
А твои бессмысленные рассуждения о поэзии и поэмах, когда ты разбрасываешь грязь на лауреатов Государственной премии, вызывают у меня смех. В конце концов, кто ты такой, чтобы судить и анализировать Государственную премию?
Кто не хочет получить Государственную премию? Как говорится, «Как же воняет мясо, до которого не дотянуться!». Каждый раз, когда ты говоришь что угодно о Государственной премии, мне представляется эта кошка.
Актуальная проблема, поднятая в моей статье, тебя совершенно не тронула. Как ты сам сказал, будучи «обладателем глубоких мыслей и высокого интеллекта», вместо того чтобы защищать Аманхана, тебе следовало бы беспокоиться о родном языке… Не говоря уже о другом, как ты объяснишь то, что он не различает труд и лоб ребенка, шип и палку, дикого козла и горного козла, весну и лето, обрыв и скалу? Если у тебя хватит смелости, докажи, что Аманхан прав?! В таких случаях невольно вспоминается поговорка: «Ты сам сумасшедший, кому ты будешь духовным наставником?».
Что может быть важнее языкового вопроса сейчас? Ты же, вместо того чтобы перевести внимание народа с главной цели, говоришь о состоянии Союза писателей и уходишь от ответа, как заяц. Ты хочешь скрыть свою хитрость и осуществить свои коварные замыслы. И долгой песне Союза писателей придет конец. Не печалься об этом, Мырзанкайгы! Теперь стало ясно, какая у тебя «печаль». Я думал, что это печаль всего казахского народа, как у Асан-Кайгы, но твоя печаль – это печаль Аманхана…
В одном из своих стихотворений о весне ты говоришь: «Есть какое-то движение… не пойми, пойми или нет». Помимо твоего «движения», никто, кроме тебя самого, не поймет твое «не пойми, пойми или нет». Так что же это за движение? Движение, которое я знаю, – это движение человеческих слабостей в тебе.
Твое «движение» настолько не дает покоя твоей душе, что ты привязываешь к поясу неподъемную дубину и нападаешь на мои поэмы, начиная с «Байтерека». Ты набрасываешься на места, где упоминается имя Главы государства. Ты делаешь однобокую критику, бессмысленные выводы, необоснованные суждения. Это продолжается не один год. Если меня выдвинут на Государственную премию или я участвую в каком-либо конкурсе, ты выходишь с наточенным мечом и волочащейся палицей. Нет такой беды, которую ты не найдешь, и такой клеветы, которую ты не набросишь. Да, есть те, кто не согласен с некоторыми частями поэмы «Байтерек». Я сам принял их справедливую критику в качестве советов. Однако никто не имеет права осуждать меня за то, что я пишу об Астане, о Главе государства, и ограничивать меня в темах. Это мое личное дело, моя гражданская позиция! Каждый отвечает перед будущим, перед историей. Так же и царь…
На этот раз ты сам попал в переплет. В своей статье ты говоришь: «…Не трудно для проницательного человека заметить, что «вещь», принесшая Государственную премию, также благоволит к прославлению подвигов предков определенного человека, в частности, Наурызбая». Если каждый казах будет восхвалять своих предков, что с нами станет? Моя книга, получившая Государственную премию, начинается с поэмы о великом богатыре всего казахского народа – Джалантосе. Если бы мы, как ты, делили овец на три части, а потом на сто, то Джалантос оказался бы предком только одного рода. Это то, что ты хочешь услышать?
Да, с тех пор как я приехал в Астану, я много воспевал Независимость. Я размышлял о казахских батырах, проливавших кровь на пути к свободе, не разделяя их. Перечислю по пальцам: «Богенбай батыр», «Ту» (о Кабанбае), «Бердигожа батыр», «Джалантос», «Наурызбай батыр», «Битва при Акмоле» (о Кенесары), «Толегетай», «Мукагали – Желтоксан», «Шакантай батыр», «Кокала уйрек», «Байтерек», «Суинбай», «Кулмамбет», «Земля дороже неба» (о Жумабеке Ташенове), «Песнь возрождения» и т.д. Всего – более двадцати поэм. Государственная комиссия, вероятно, учла этот мой труд.
Я не знаю, что думают другие, но я уверен, что я создал героическую летопись борьбы нашего народа за свободу, начиная с эпохи Абылая и до Независимости! Вот, я сделал столько дел, а что сделал ты?..
Природа стиха очень тонка. Если не уловить ее тонкую пульсацию, как пульс, то заблудишься. Поэтому, повторяю, нужен глаз, который распознает слово, нужен уровень, который распознает стих. У тебя нет ни одного из этих двух качеств. Потому что ты не можешь ни распознать, ни проанализировать. Ты не знаешь, как обратиться к справедливости, как проникнуть в суть художественного произведения. Ты мастер ставить на колени, бить ниже пояса. Твое – не критика, а разрушение. Птенец вороны кажется белым самому себе. Каждое произведение, вышедшее изнутри человека, ему дорого. Если ты критик, то критикуй справедливо, как будто снимаешь кожу с кожи, вытягиваешь волос из жира, разделяешь черный волос пополам. Нарушать справедливость, брать на себя грех другого – это великий грех!
Не обижайся, если я скажу, что, просмотрев твои книги, я не нашел ни одного стихотворения, которое можно было бы с удовольствием прочитать и запомнить. Что поделать, если у тебя только это? Я пока оставлю в стороне твои нескладные мысли, нелепые словосочетания, хромые рифмы, которые ты складываешь, как овец в загон. Сначала я начну с твоих стихов, лишенных красоты и приличия: в стихотворении «Осенний источник» ты без стеснения говоришь: «Каменные глыбы, как испражняющиеся черные женщины, или как разорванная честь и совесть, белые березы стоят нагими». Твои матери, сестры, младшие сестры, дочери в деревне, прочитав эти строки, наверное, покраснели и чуть не умерли от стыда? В этом стихотворении ты также говоришь: «Облака Шуда – сплошь пьяные». Не знаю почему, но в твоих глазах природные явления предстают то как ягодицы черной женщины, то как нагая, бесстыдная женщина, то как пьяница. Ты много говоришь о пьянстве. Ты, кажется, хорошо знаешь секреты пьянства. Каждый раз, когда ты приезжаешь в родную деревню, ты, кажется, не можешь бросить пить.
Пусть твой глубокий стих не будет как у великого поэта,
Тебе сегодня подойдет хвалебное стихотворение (?).
Чтобы воспеть тебя одного, Куланды,
Я мчусь по черной дороге, поднимая пыль сегодня (?).
Ты мчишься, поднимая пыль, или нет, откуда Куланды знает? Мы знаем, что ты мчишься, поднимая пыль. Потому что твои стихи не видно из-за пыли.
Мы давно уехали из Куланды,
(Пьяный был рядом со мной пожилой водитель).
«Вот могила твоего великого предка,
Ну-ка, сын, переночуем здесь», –
Сказал старик и упал,
Заснув у подножия мавзолея, – пишешь ты. Хорошо, что ты переночевал у могилы своего великого предка. Но если ты сам был трезв, как ты без страха садишься в машину пьяного водителя? А кому нужно сообщать простыми предложениями о том, что ты, подняв пыль, вернулся из Куланды, что водитель был пьян, что он упал и заснул у подножия мавзолея? Где витиеватый язык, изящное согласие, мысль размером с наперсток?
Все останется после смерти,
Думает ли человек о жизни, заботится ли?
Придя в эту безмолвную тайну,
Как мне лечь, Боже мой, как мне лечь?
Известно и без слов, что останется после смерти. Ты испугался до смерти. Если говорить в шутку, твоя душа так сладка. Вместо того чтобы высказать мудрую мысль на границе бренного и вечного, ты плачешь: «Как мне лечь, Боже мой, как мне лечь?». Живи сто лет! Однако мавзолей – это вечное пристанище для всех смертных. В одном из моих стихотворений о мертвом младенце я сказал: «Не бойся темноты, мой жеребенок, твой предок ушел туда жить». Когда придет наша очередь лечь рядом с предками, все мы там будем. Не бойся, ты тоже ляжешь. Куда ты пойдешь?
Поскольку ты сам скуден мыслями, ты не забываешь и красть у других.
Нет желания умереть в родной деревне, во сне,
От укуса черной вдовы или змеи, –
Ты внезапно становишься племянником Жаркена Бодешке. Оставь этого черногорлого казаха!
Родник родной земли,
Неси меня своими волнами,
Змея родной земли,
Укуси меня, заставив кричать!
Стихотворение должно быть таким. Любовь Жаркена к родной земле пылает в каждой строке, крича «Атой!». А ты даже украденное не можешь использовать должным образом. Тебе не хватит смелости встретиться со змеей, как Жаркен. Ты пытаешься хитрить, хочешь легко умереть во сне.
Длинный путь в полгода,
Оставив позади свой наряд (?).
Придя к берегу, растянувшись,
Заснул, пьяный.
Нет предела твоему «таланту». Теперь ты превратил скалу в пьяницу. Ты не смотришь на свои силы, каждый раз спотыкаешься о рифму. И при этом учишь других. Твои «наряд» и «пьяный» – это позор для рифмы. Таких примеров достаточно.
Если молчишь, одни скажут: «Он вялый»,
Если возражаешь: «Грубый, вороватый» (?).
Нет словосочетания «ур-жык». Есть «урда-жык». Это называется «разрезать начало слова и выколоть глаз».
До прихода весны остался месяц,
Старая зима больше не сможет держаться.
Встречаю с пылающим сердцем,
Бегущего по склону холма гепарда (?).
Похоже, ты подражаешь «пятнистому псу, бегущему вдоль моря» Чингиза Айтматова, превратив рассвет в гепарда и заставив его бежать по склону холма. Во-первых, казах не говорит «бежать по склону холма». Говорят «бежать вдоль реки», «бежать вдоль обрыва». Он пересекает склон, поднимается на склон, преодолевает склон. Во-вторых, рассвет не бежит. Рассвет наступает, рассвет занимается, рассвет появляется, рассвет разгорается, рассвет приходит, рассвет становится светлее, рассвет бледнеет. Аманхан сравнил луну с кошкой и опозорил ее, а ты сравнил рассвет с собакой и опозорил его. Вы как будто из одного теста. Теперь я понимаю, почему ты так защищаешь Аманхана.
Ты так переживаешь за Аманхана, что обвиняешь: «…Все недостатки были перечислены, как будто финансовая полиция пересчитала деньги, украденные коррупционером». Это что за спешка? Признавая все недостатки в его стихах, ты хочешь прикрыть их. Так не получится, Коке! Необоснованное слово – как выстрел в пустоту.
Поэтому я тоже раздавлю твои бессмысленные, пустые творения, как орехи:
Кого это я спросил, когда он подарил народу много музыки (?),
Народ оживился, узнав сына Рустема (?).
Получил звание «Почетный строитель»,
Председатель «Атамекен холдинга».
Ты считаешь это стихом? Твой брат, которому ты посвящаешь стихи, сам строитель, как он может подарить народу «много музыки»? Ты пишешь о строителе, а не о музыканте. Ты хочешь сказать, что твой брат-строитель создал условия для народа. Но ты не можешь точно передать эту мысль и изводишь себя. Ты говоришь: «Народ оживился, узнав сына Рустема». Разве народ был болен, чтобы оживляться? Слово «оживиться» употребляется по отношению к человеку с подавленным настроением, унылому или выздоравливающему после болезни. Ты не различаешь тонкости и значения простых казахских слов. Об этом свидетельствуют твои стихи, написанные «техническим языком»:
Жизнь собаки – не жизнь, а автобаза,
Мы, наверное, – «КрАЗ», «МАЗ» внутри.
Однажды мы еще разобьемся о скалы,
Так и будем жить еще некоторое время.
Говоря словами Абая, от твоих нелепых стихов, «созданных из трудного», человек приходит в ужас. Вот где ты превзошел Аманхана! Если вдруг объявят Республиканский конкурс на халтуру, ты, несомненно, будешь первым…
Заканчивая свой ответ тебе, я чуть не упал навзничь, когда наткнулся на строку: «Сегодня у меня есть прозвище «Безмозглый»». Я плюнул на землю. Я пожалел, что трачу столько времени на тебя, обесценивая свои слова. Если бы я знал, что у тебя есть такое «Почетное прозвище», зачем я стал бы с тобой связываться? Тем не менее, ты сам себе поставил точный диагноз…
«Гончая, которую ведут, не поймает лису». Те, кто не смог подняться на вершину искусства слова, сами виноваты. Литература – дело чести! Здесь адвокатура не поможет…
Несипбек АЙТУЛЫ,
Лауреат Государственной премии
Астана
Похожие записи:
Несипбек Айтулы: «Кого хочет рассмешить Аманхан?..»
Пришло время