Фото: из личного архива Нурбека Тусупхана
– Живой человек и мертвый дух – их пути расходятся. Возможно ли им быть вместе и жить? – спросил Ли.
………………………………………………………………
– Мертвый человек находится вне этого мира. Однако, если у него есть близкие, которые помнят о нем, то и он, не думая о прошлом, не будет смотреть назад, – сказал сын.
Пу Сун-Ли. Чжур, воскресший из мертвых. 1657 г.
– Нам, духам, все известно, – сказал шахид (павший за веру).
Чокан Валиханов. Дружба мертвых и живых. 1862 г.
– Я верю в моего истинного Бога – вечного аллаха, и в бессмертную, неугасимую живую душу – священный дух…
Мухтар Магауин. Загадка. 1996 г.
***
Айбол и Синдыбала жили в мире и согласии до старости… нет, до преклонных лет. Была лишь одна печаль – у них не было детей. Сначала беспокойство, потом горе, и наконец – постоянная, изнуряющая душу, ноющая в груди, безысходная, привычная болезнь. Кто может противиться судьбе?
Кто мог подумать вначале. Айболу исполнилось семнадцать лет. В этом году он должен был окончить школу. Теперь… едва достигнув совершеннолетия, его должны были забрать на фронт. Районный комсомольский вожак, собрав около десятка неполных и полных школьников, дал им наставление – просить, чтобы их отправили в армию, пока они молоды. Айбол не обрадовался. Почти все старшие парни из аула погибли. Он не боялся смерти. Просто не хотел сам надевать петлю преждевременной смерти. На самом деле, ему было жаль Синдыбалу. Они только недавно помирились. Она работала библиотекарем в средней школе, которую он заканчивал. Ей исполнилось восемнадцать. Но ее, если она сама не попросится, в армию призвать не могли. А Айбола, хоть ему и не исполнилось восемнадцать, могли забрать, если он сам не попросится. Тот комсомольский вожак пришел во второй раз и строго предупредил. Кроме тебя, восемь ребят подали заявления, только ты один отказываешься. Если не попросишься добровольно, мы предоставим военкомату необходимые сведения о тебе, что тебе уже восемнадцать, и напиши заявление с честью. Нужно любить Советскую Социалистическую Родину, ради великого Сталина, ради нашей партии… и так далее, сколько угодно наставлений. А Айболу не было дела ни до великого Сталина, ни до партии, ни до Советов, он не испытывал неприязни к социалистической Родине, но Синдыбалу любил искренне. Девушка тоже… казалось, так же. Или это из-за нехватки парней в ауле сегодня, но эта высокая, с высокими бровями, кареглазая светловолосая девушка полюбила этого, едва дотягивающего ей до уха, но бойкого, нежного парня. Похоже на правду. Правда. Айбол не сомневался. Этим летом, едва окончив школу, они собирались сыграть свадьбу. В любом случае, он не спешил навстречу смерти. Так он решил. Они договорились вместе.
Именно в это время… неожиданно закончилась кровопролитная война. Невероятное событие. С той осени сорок первого года, когда они говорили: «Вот-вот победим», «Вот-вот уничтожим», «Наконец-то окончательно разбили…», «Вошли…», «Взяли столицу…» – сколько бы ни бушевали, было много сомнений, но в конце концов это стало правдой. Через месяц учеба закончилась, то есть все ребята получили аттестаты зрелости и вышли на свободу. В тот вечер Айбол ввел любимую Синдыбалу в свой дом с правой ноги.
Это привело к довольно долгому разговору. Ему не исполнилось лет. К счастью, это был парень, а не девушка. В законе не было статьи о привлечении к ответственности несовершеннолетних парней. Тем не менее, дело было заведено. Тот комсомольский вожак, который был совершеннолетним, но холостым, и уже перерос призывной возраст, но не попал на войну, подал заявление. Он не успел попасть под суд и быть допрошенным. Айбола, вместе с восемью одноклассниками и односельчанами, вызвали в город Нарын, в двухстах километрах. На старой телеге, запряженной соснами, пешком, с остановками, они едва добрались, переночевав пять раз. Это была не армия. Освобождение от армии. Война закончилась. Теперь мирный труд, восстановление разрушенного хозяйства. Благодарность патриотичным, храбрым парням. Им вручили по листку бумаги. Там он увидел. Она тоже написала заявление. «Мне исполнилось восемнадцать лет, я не успела защитить Родину, теперь я должна разрушить логово врага». Дело того проныры, который уже не раз доводил многих до конца. Это было даже хорошо. Айбол легко отделался, предъявив в суде благодарность, то есть свидетельство. Это было на следующий день. Первой и самой большой радостью было вновь встретиться с Синдыбалой, которую он так долго ждал и скучал, разлученный на целых две недели в долгом пути. После этого их пути никогда не расходились, разве что, когда он поступил на заочное отделение и уехал в далекий Семей, это была поездка на несколько месяцев, которые казались всего парой месяцев. Даже тогда, после первого курса, летом он забрал с собой Синдыбалу. Она увидела город, ходила по магазинам, бродила по базару. Слава Богу, у них было много успехов, и работа была хорошей. Синдыбала по-прежнему работала в библиотеке. А Айбол – учителем.
Так пролетело первое, юное время, до двадцати пяти лет. За это время вернувшиеся с войны, чудом выжившие парни тоже полностью влились в мирную жизнь. Даже холостяки все успели жениться. Тем не менее, девушек, оставшихся без пары, было много, и Синдыбала, и те, кто был немного старше ее, и даже младше, и те, кто только начинал расцветать, – все они были на виду. Казалось, что каждая женщина, получившая мужчину, пусть и с одним недостатком, счастлива. Не кто-то другой, а Синдыбала. Она была искренне рада, что ее судьба связалась не с кем-то другим, а с Айболом. Казалось, они только что соединились, днем не расставались, ночью не размыкали объятий. Только… у других пар уже рождались дети, а у них пока не было.
Первые три года они не думали об этом. Следующие четыре года они не теряли надежды. В последующие пять лет они не отчаивались. Наконец, к тридцати годам появились сомнения. Между тридцатью и сорока годами прошли в мечтах. Мечта становилась все дальше. Но между ними не возникало слов «почему» или «как». И надежда не угасла окончательно. Синдыбала, во время одной из поездок в город, прошла специальное медицинское обследование. Все было в порядке. Ей было, правда, тридцать два. В любом случае, она была еще молода. Теперь… «обратитесь к мужу», – сказали ей. Как сказать. Что изменится, если обратиться… Нет никаких видимых недостатков. И там… все было в порядке. Значит, возможность еще не исчерпана. Так, ведомые обманчивым сердцем, прошло немало времени. Затем, когда Синдыбале было почти сорок шесть, она, у которой в последнее время дела шли неважно, наконец, однажды за вечерним чаем сказала: «Теперь вина на мне, я никогда не смогу родить ребенка».
Они сидели молча, как будто выпили яд, долго сидели за высохшим дастарханом. Затем, не выключая лампы, легли в постель. Казалось, темнота поглотит их обоих. Прижавшись друг к другу, молча обнявшись. Вдруг Синдыбала перевернулась на спину, как будто ей не хватало воздуха, сдвинув одеяло ниже груди. Ее светлое лицо стало серым, взволнованным. Черты лица еще не были испещрены морщинами. А грудь была плоской, грудь полная, все тело не было испорчено, сохранилось в состоянии тридцатилетней, а не восемнадцатилетней, конечно. Вытянувшись и приподняв грудь, она обмякла, как будто обессилев, и, прикрыв лицо обеими руками, разрыдалась. Впервые в жизни она закричала от боли. «Боже мой, за что я наказана, почему я несчастна?» – рыдала она. «Почему ты не дал нам того, что люди выбрасывают на улицу, – сырую печень?» Айбола, и без того печального, покрыл холодный пот. Он не мог найти слов утешения. Наконец, сказал: «Виноват я, тот, кто связал твою судьбу – это я», – сказал он. «Я виноват во всем, что поторопил события и не дал тебе встретиться с вернувшимися с фронта героями», – сказал он. Синдыбала, как будто отрезанная мечом, замерла. Затем, распустив свои густые каштановые волосы, прикрывшие лицо, подняла голову.
– Что ты говоришь? – спросила она. Словно ударенная молотком по голове, она на мгновение замерла в растерянности. – Может быть, это я оставила тебя без потомства, – сказала она. – Отчего ты так обиделся!.. – сказала она, как будто взяв на себя всю вину, весь груз.
Теперь Айбол растрогался. Синдыбала не отпустила его.
– Встань, – сказала она. – Все хорошо. Пусть вся печаль уйдет с этим. Давай выпьем чаю. Давай начнем… новую жизнь… – сказала она.
Он встал. Умылся – печаль не ушла. Одевшись в новое, чистое, они сели за дастархан. Только вдвоем. Синдыбала, с улыбкой на печальном лице, начала рассказывать о волнении и радости, которые она испытала в день, когда впервые вошла в большой дом в качестве невестки. Радость того дня, торжество той ночи стоили сорока лет страданий. Мысли Айбола тоже. Не только первый день, первые ночи. Вся жизнь. Они были счастливы. Но не говорили об этом вслух. Хотя это всегда было в их сердцах. В этот раз они тоже сочли излишним повторять очевидную истину. Даже если сейчас, в этот самый момент, в этот печальный, унылый час, в это безрадостное, безысходное время, это было бы уместно.
Вместо этого, она намекнула на другой выход. После двух попыток и трех глотков… наконец:
– Что, если мы… усыновим ребенка?.. – сказала она.
Синдыбала замерла. Подняв голову, расправив плечи, затем отшатнулась. Словно испугалась. Затем, прикрыв лицо, снова… не заплакала, опустив голову, сидела, погруженная в себя.
Да. Много раз говорила. Давно. Сама Синдыбала. Но Айбол не обрадовался. У нее не было родных братьев, даже племянников, правнуков. Отдадут ли они ребенка из родни? Если отдадут… приживется ли он в конце концов? К тому же, люди знают, мир видит. Теперь… она сама намекает на это.
– Не из аула, не из родни, – сказала она. – У тебя нет никого, кого можно назвать близким. Со стороны… Нынешняя молодежь в разных ситуациях… Давай выберем из детских домов…
Синдыбала кивнула. Теперь снова… и смех, и слезы.
Было лето. Взяв все свои сбережения, они отправились в город. Чтобы отдохнуть и вернуться. На самом деле, чтобы найти ребенка. Сначала в Нарын. Затем в областной город Семей. И даже дальше, в столицу Алматы. Они хотели охватить все. Их путь должен был быть успешным.
Не доехав до Алматы. Не доехав до Семея. Они нашли в соседнем Нарыне. Здесь не было детского дома. Но… встречались брошенные дети. Когда встречались, были случаи, когда их оставляли сразу после роддома. Были. Только в прошлом году. Оформив документы, получив свидетельство, они с помощью специальной медсестры с трудом передали их в Семей. А совсем недавно… ранней весной, только что, из мусорного ящика посреди города, маленькая девочка, даже не перерезанная пуповина, замерзла… Какой-то бесстыдный негодяй нашел и бросил. Такие ужасы. Им рассказал дальний родственник, с которым они были соседями, даже пятый или шестой предок, да, седьмой, ровесник, который давно обосновался здесь, квалифицированный врач. Если бы связались раньше…
– Все же, – сказал он, – есть одна подозрительная ситуация. Поступила одна молодая девушка, вчера. Благополучно родила. Мальчик, как пушистый комочек. Но… беспокойная, недовольная, – сказал он. – Все время плачет. Не ребенок, а та девушка. Кажется, у нее никого нет. Никто не пришел за ней. Сама она не сообщает никаких сведений. Вероятно, из другого места, другого города. По дороге, в поезде начались схватки, скорая помощь доставила нас с вокзала…
У обоих перехватило дыхание.
– Кыдырбек… – сказала Синдыбала дрожащим голосом. – Я поеду за той девушкой. Как родственница…
Она поехала. Приехав, по правилам, не пускали внутрь. Дали еду снаружи. Горячий суп, питательная еда. Между ними встали медсестры. Чтобы поговорить снаружи, узнать ситуацию. Благодаря милости Кыдырбека, который был и близким братом, и значительным начальником здесь.
В конце концов, что говорить, на четвертый или пятый день она встретилась с девушкой через открытое окно. Она рассказала свою историю. Прошлым летом поехала учиться в Алматы. Не поступила. Затем… постеснявшись вернуться в аул, ожидая следующего года, работала на текстильной фабрике… ее либо похитили, либо обманули. Теперь ни копейки денег, ни места жительства, не найдя никакого выхода, она вернулась домой. Не зная точно времени и обстоятельств, она хотела просто добраться до дома. То ли в Семей, то ли в Алматы. В любом случае, запутанная, заблудившаяся ситуация. Теперь у нее нет лица, чтобы показаться людям, как она думала сначала. Теперь… она сама не знает, что произошло, что будет.
Что произошло, было известно. Была ли она похищена или обманута, или даже по своей воле ушла, на нее свалилась неожиданная беда. Затем, как избавиться от этого, она не знала. В конце концов, в месте, где никто не знал, где ее никто не узнал, удачно родила. Что будет теперь… Синдыбала, как мудрая и желающая добра сестра… намекнула. Сказала. В конце концов, она убедила ее. Она заберет ее с ребенком. Пока не окрепнет, будет жить у родственников. Затем… ей дадут достаточно денег на все нужды. Она свободна, дорога открыта в любую сторону. Конечно, она оставит младенца… Они договорились. Да. Она согласилась, они договорились.
Бедная девушка не могла скрыть своей радости. Теперь оставалась лишь одна проблема. При выписке из роддома заполняют документы на младенца. Первое… имя. Кто бы ни был, теперь назовет полное имя. Синдыбала. По всем правилам. Это тоже несложно. Главный врач – зять этой сестры, он заполнит все как положено… Кыдырбек сам дал совет. «Если сделаем так. Сведения об этой девушке неизвестны, имя, которое она называет, безусловно, ложное, если сказать так, нам тоже будет легче, мы будем свободны от греха и преступления, заполним и отдадим», – сказал он. И… великая милость. Не только вам, но прежде всего ребенку. Нет сомнений, что как только он выйдет отсюда, если не здесь, то в другом месте, его бросят на дороге, это доброта, предотвратившая грех, даже великое бедствие.
Что говорить, через неделю, месяц, целый год, они забрали девушку с ребенком, вместе с необходимыми документами. Не в гостиницу, где они остановились, а в частный дом с широким двором и крытой крышей главного врача, главного покровителя, удачливого Кыдырбека, который за несколько дней стал им очень близким родственником. Радость была безграничной, они провели ночь, встретили утро. Наступило утро, они увидели, что ребенка нет, девушка тоже исчезла. Синдыбала, потерявшая голову, которая была рядом всю ночь, ухаживала, кормила, уснула на мгновение, девушка, выйдя по нужде, перелезла через ворота и исчезла. Она ушла не просто так, забрав с собой деньги, которые ей выделили, а также все сбережения Синдыбалы, все украшения, кольца, гребни. Сначала ошеломленные, они потом искренне обрадовались. Теперь они никогда не смогут вернуться, даже если Кыдырбек, который привез ее домой и чье место жительства было известно, станет причиной каких-либо обстоятельств, они не смогут предъявить ему никаких претензий. В любом случае, ребенок, отданный им, перешел в их собственность.
Радости не было предела, но все трудности начались отсюда. По первоначальной договоренности, девушка должна была кормить младенца грудью и поить молоком в течение нескольких недель. Но это было не так. Существовали различные молочные смеси для младенцев, у которых не хватало материнского молока или которые полностью отказались от груди. Они легко нашли их. Красивая коробка с изображением полного, желтого маленького русского ребенка снаружи. Внутри – порошок. Когда две ложки растворяли в стакане горячей воды, получалось настоящее, белое молоко. Казалось, были и другие. Например, в виде густой каши. Это было уже потом, когда он начнет ползать. А пока этого было достаточно. Развели, дали, накормили. Вот оно, счастье. Они так думали. Ах, если бы добраться до аула. Между Булгыртау и ними, не старая старая телега, не бычья телега, а обычная машина. Правда, дороги не было, только пыльная проселочная дорога, пересекаешь горы, проходишь перевалы, на ровном месте – овраги, в ущельях – лужи и грязь, но все же, за двести километров пути, иногда останавливаясь, иногда даже не проведя сутки, добираешься ночью; если они доберутся до окраины аула, не утомляя детей, благополучно, сейчас только началось лето, свежее кобылье молоко, и они легко смогут вырастить его. Эта искусственная пища тоже была чудесной. Дополнительно, возможно, в качестве основного питания, нужно взять ящик, десять, двадцать, целый ящик. Вот, уже сейчас проблема решена.
Но оказалось, что проблема не решена. Ситуация оказалась не такой легкой, как они радовались. Ребенок, плакавший от голода утром, насытившись едой, успокоился и крепко заснул. Вскоре, может быть, ему не подошло, или какая-то другая беда, он не смог выдержать сытости, стал беспокойным. Его маленький живот раздулся, он кричал, корчился, его кишечник затвердел, он синел, едва дышал, неустанно кричал. Оба чуть не умерли. Хозяева тоже были в панике. У них были дети, и у самой была такая же молодая невестка, которая когда-то давала такое молоко, она делала все возможное. Ребенка второй раз за день окунули в теплую воду, погладили живот, смазали живот жиром. На этот раз они были спасены. Ребенок, и они оба, заботящиеся о ребенке.
Вечером они дали ему немного еды. Немного, с расчетом, что это будет лишь временное решение, пока не дойдет до целебного кобыльего молока. Не прошло и полуночи, как снова начались тяжелые муки. Может быть, не подошло, или не усвоилось. Он кричал, не останавливаясь. Теперь они совсем потеряли голову. Укачивали, кружили, гладили, ласкали, держали на животе, поднимали вертикально, держали на боку – в конце концов, скрутило ли живот, прошла ли болезнь, он немного успокоился. Даже приоткрыв рот, сомкнув веки, он крепко заснул.
В этот момент… Синдыбала, у которой лицо было бледным и покрытым холодным потом, а теперь стало розовым и взволнованным, сказала:
– Моя грудь покалывает… – сказала она.
Прикоснувшись к груди через платье, затем открыв переднюю часть. Белый сосок… хотя и не был испорчен, но в последние годы, хоть и не обвис, но стал мягким, набухшими обеими грудями.
– Кажется, пришло молоко… – сказала Синдыбала растерянно.
Попытавшись немного сжать одну сторону, она увидела, что из узкого соска, большего, чем черная бархатная пуговица, показалась бледно-желтая капля.
– О, Боже!.. – сказала Синдыбала, и слезы потекли.
Айбол, потерявший голову, принес какую-то емкость. Синдыбала, со слезами, текущими ручьем, надоила обе груди.
– Мое тело сгибается… – сказала она. – Сорок лет застывшие сухие вены…
Она выдавила, очистив до конца.
– Сейчас снова наполнится… – сказала она.
Не прошло и часа. Дрожа, снова наполнилось. Младенец, который спал спокойно несколько часов, к этому времени сморщил лицо, открыл рот и начал хныкать. Не дошло до плача. Источник жизни – материнская белая грудь наполнила его рот.
Синдыбала, чьи слезы прекратились, глаза заблестели, лицо просветлело, казалось, потеряла голову от счастья, все ее тело согнулось, и она радостно улыбнулась. А Айбол, то бледнея, то краснея, не мог найти себе места, не мог успокоиться.
– Чтобы не подавился… – сказал он, с жадностью глядя на ребенка, который с жадностью сосал грудь, и на свою жену, которая с нежностью смотрела на него. – Эй, он тоже крепкий!.. – сказал он затем, потирая ладони.
– Умный! – сказала Синдыбала, лаская младенца.
Аул – близкий и дальний, друзья и родственники – шум, суета. Для кого-то удивление, для кого-то радость. На самом деле, удивляться нечему. Разве мало женщин в середине сорока лет беременеют. Правда, это седьмой, восьмой, девятый, десятый ребенок. И все же. Не было замечено никаких особых признаков. Никто ничего не слышал. Что тут такого. Старшие скрывают возраст. Столько лет тосковали… это было не очень убедительно. Когда срок подошел, она уехала подальше от глаз людей, в далекий город, и родила под присмотром врача. «Нет, наверное, усыновила из детского дома», – говорили некоторые сплетницы. «Она ездила только в Нарын, там нет детского дома, – сказали сочувствующие невестки. – Ребенок ее собственный. У них есть свидетельство о рождении. Откуда взялось молоко, если ребенок извне? Вот, укачивает, кормит…» Кормление – правда. Они видели это. Бумаги тоже настоящие. Теперь нужно зарегистрировать, получить свидетельство. Они собирались пойти на следующий день после приезда. Но сначала возникла небольшая проблема. После недели суеты они задержались еще на два-три дня, выбирая имя для своего новорожденного ребенка. Для такого особенного ребенка нужно особенное имя. От далеких Алпамыса, Кобыланды до сегодняшних Бауыржана и Малика – всех богатырей перебрали, после прошлых Абая и Шокана, от Мухтара, Каныша, Сабита, Габита – всех поэтов, писателей, ученых, мыслителей проанализировали, от древних Асана, Жиренше до средних Казыбека, Куттыбая, и до последних, известных в этом регионе Байгары, Жобалая, Кенгирбая – не остановились, совершенно растерялись. Все было хорошо, крупно, красиво. Но нельзя назвать всех. Нужно остановиться на одном. Не смогли остановиться.
Наконец, Айбол сказал:
– Давай назовем твоим именем.
– Как? – спросила счастливая жена. – Это же мальчик. Даже если это имя отца, разве люди не будут смеяться.
– Нет, – сказал Айбол. – Не тебя самого. Например, если назовем Сындыбек, Сындыбай. Или, Что-то-Бала. Ербала, Балбала, Акбала