Сегодня день рождения феномена казахской поэзии, выдающегося мастера слова, лауреата Государственной премии, автора гимна РК Жумекена Сабырулы Нажимеденова. По этому случаю Национальный портал собрал избранные стихи великого поэта. Итак, если вы хотите глубже погрузиться в мир эстета-поэта, оставившего свой неповторимый след в литературе, взглянуть на моменты его жизни, сплетенные в стихи, и послушать симфонию, наполненную тоской, добро пожаловать!
Бабушке
Бедная бабушка, год прошел, год прошел – не видел я,
Не видел я, как седые руки плели пряжу.
Не видел я, как она, гоняя коров, клала кизяк на огонь,
Как в тени ставила пеструю юрту.
Если ласкала – я был ее утехой, я был ее единственной,
Для бабушки я один – был целым родом,
Как же я соскучился по ее желтоватым сказкам, песням.
Когда дует ветер с нашей стороны, вместе с ветром приходит
Голос: «Дитя мое, поешь, отдохни!»
Интересно, сидит ли она сейчас, сидит ли, взяв иглу,
Тонкой иглой, тонкой нитью – мучаясь, не в силах продеть,
Или, или какой-то клочок ниток соседский мальчишка-сорванец
Унес, чтобы сделать «уздечку» для скакалки?!
В такие моменты она думает, думает обо мне всегда,
В такие моменты, каково было настроение старой бабушки,
Душа! Светлый луч, то и дело оживая,
То и дело давая отблеск, давая отблеск надежды.
То и дело, стремясь бежать, стремясь догнать ее надежду,
Не споткнулась ли она о подол платья?..
1960, 1982
Мороз – невестка
Мороз, мороз!
Побледнело лицо, задрожав,
На пушистом снегу остался мой след, дрожа.
Зима пришла, все покрылось льдом,
Холодный ветер шепчет мне на ухо.
«Не выпячивай плечи, как раньше!» – сказал,
По всему телу пробежал озноб:
Не проходи мимо вечером, сказав,
Инеем покрылось оконное стекло.
Мороз-невестка боится ту девушку, наверняка,
Не меня саму,
А ревнует к моим глазам;
У нее есть муж – забыла она Бога –
Пока не покраснеют мои уши,
Невинно, она их выкручивает…
1960, 1982
***
…Появилась ли весна вокруг меня,
Выпил воды, взболтав озеро, взяв водоросли.
Осень прошла, зима тоже ушла…
На висках
Белые волосы стариков остались, однако.
Все вокруг затуманилось, заколдовалось,
Горы лежали, впитывая черные облака.
Ночь прошла – сон украден из моей постели,
Легкий ветерок гуляет в саду.
Вместе с ветром приходит вихрь песен,
Я один сижу дома, в суете.
Чтобы одиночество не увидело меня, судьба
«Женила» меня на девушке по имени стихи.
Она дает почувствовать мне многие мои недостатки,
Сижу, наполненный гневом в тесной комнате.
Дует своим дыханием само время:
«Даже если не загоришься сейчас, разжигайся!»
Погружая тайны в море природы,
Если беру легкое слово – все любят.
Пусть даже вырастет на голове лес, полный мрака,
Мой разум не насытился тайнами и шумом.
Сердце мое, чистое, как родник,
Потекло, наполняя овраги и лощины.
Половину своей веры бросив,
Снова подхватили ее волны.
Разве подражание природе – новинка,
Любимое дитя озера кружит в моем небе.
Я не похож на тебя,
Если хочешь быть похожим на меня –
Сходство нужно, если есть, конечно!
1960, 1982
Алматы
Лежит склон… Ветер, дуя, пробирается сквозь сосны,
Листья, листья шепчутся, советуются.
Горные реки не иссякают, журчат, текут,
Девичьи волны, поддразнивая друг друга, смеются,
На просторе Алатау, как белый конь, стоит богатырь,
Вокруг тополя, тополя стоят в строю.
Красные цветы, «сорвите нас», медленнее, ветер, медленнее,
Красные цветы, красные цветы спят или бодрствуют?
Вся природа – одно живое существо, одно живое существо, как прежде,
Тянет, воруя из корней силу, бедная веточка.
Даже камень излучает свет, сегодня и вчера
В нашем Алматы, на залитой солнцем улице.
В полдень, плавящий камни – мы таем, подобно солнцу,
От жара созрели яблоки – сплетаясь в тысячах объятий.
Не могу ехать на трамвае, иду пешком – столько интересного,
Не хочу упустить столько интересного в спешке!
Видел солнце днем, не видя звезд, днем вижу, конечно,
Если бы видел ночью, не сказал бы ничего, думал бы, что это сон.
…Волны, волны, задыхаясь, текут,
Девичьи волны, поддразнивая друг друга, смеются.
Вот наш Алматы,
Грудь яблок выпуклая,
Пальцы молодых веток касаются груди яблок.
Пойдем, душа моя, погуляем, зачем сидеть одной,
С белого снега Алатау принесу тебе мороженое!
1960, 1982
***
Если я скажу, что твои волосы – ночь,
Я заблужусь.
Если скажу, что твоя улыбка – солнце,
Это твоя улыбка,
Если густой лес зашумит,
Это твое дыхание.
Я жаждал,
Это твое озеро напоило меня.
Листья цветов –
Это твоя ладонь.
Свет, плывущий на твоем лбу –
Это рассвет степи.
Если облака сгустятся, станут грозными.
Я не знал.
Вся красота нашей земли
Есть и в тебе.
1960, 1982
Лик степи
Острые края ущелий, как края ленты,
Небо с пестрыми облаками – как разбавленное айраном небо.
Пушистый хлопок – как туркменская шапка, –
Здесь не может лежать твоя почва, не колыхаясь.
Песок сыпется, как будто белеет пшеница,
Извилистые дороги, преследуя овраги, крадутся.
Колодец глубокий, как смысл стихотворения,
Необъятное пространство – объем, лежащий внизу.
Песок и гравий свалены, как золотое поле,
Словно ветер, любя, задыхался столько лет,
Словно грудь, немного опустившись, вздохнув,
Почка дикой полыни, как цветок бурава,
Сгорбленный сухой куст – как палец старухи,
Округлая спина холма – принесла серого жеребенка,
Мерцающий мотылек – как плачущая вода, –
…Нет другого напитка, который бы утолил, кроме твоего языка…
О, горе, горе, глядя на эту степь,
Разве можно не погрустить хотя бы минуту;
Полынь стоит желтая – как старые зубы, пронизывая холодом,
Бабочки летают, собирая вместо меда соль.
Только на тот холм, поднявшись, набравшись сил,
Едет машина, «таща свою душу», пыхтя,
Дорога, как края ленты, лижет твой язык – мчится,
Белая пыль, как хвост кометы, сорвалась.
Постепенно появляются ленты дорог,
Постепенно расширяется и горизонт…
1965
Песня ночи
Среди кустов густо
Сгустилась ночь, застыв, как болото,
Одно неосторожное движение – и откроется калитка –
Напрягся и встал черный пес,
А потом… прикусив уздечку
Сам себя крутил, притихнув.
Ночь сегодня чиста, как черная вода,
Но откуда в воде покой –
Ночь волнуется… ночным ветром, безмолвным языком
Почти осталось дождаться рассвета.
Спокойное небо чуть шелохнется, звезды
Почти упадут…
1965
Чай, налитый девушкой
Что может быть слаще в мире, говорите,
Что может быть горче в мире, говорите,
Сладость: не сметь взглянуть на ту девушку,
Горечь: ее мать слишком строгая.
Отца тоже судьба сделала суровым –
Оставь, оставь, друг, если знаешь, это и есть сладость.
С легким сожалением вы предлагаете, записывая камень-остроту,
Сидя просто, вы смущаетесь,
Без вины – без вины.
Кажется, что выпитый чай хрипит в горле,
Чем больше прячешься – тем тяжелее грех, кажется, не отмыться.
Бабушку тоже судьба написала тебе неподвижной –
Если бы не ее седина, она не женщина, а кол.
Синий дастархан, лежащий здесь – как бездонное синее море,
В синем море, как маяк, четыре глаза смотрят – не браните;
Двое из них – сама скромная девушка, сидящая на земле,
Двое из них – глаза гостя, сидящего в почетном месте!
Смотреть на девушку – это интересно,
А выслеживать – это тяжело,
Если выживем, будет хорошо, если кто-то из нас не заболеет.
Чай, налитый девушкой –
Что может быть горче, не знаю,
Чай, налитый девушкой –
Что может быть слаще, не знаю.
Горечь – то, что я стал отцом слишком рано,
Сладость – моя мечта, которую я лелею месяцами.
1965
Сказание
…На телеге стояла группа людей,
Уступили дорогу, расступившись, –
Сел мой отец.
Из дома прибежала бабушка
Принесла, помню, один хлеб.
То ли благословение, то ли обряд,
Пытаясь уговорить «Бога», упрекая языком?
Бабушка взяла надкусанный хлеб и вошла в дом –
Дала отцу откусить с края.
Затем бабушка, упав, ошеломленная,
Ругая, ругая, утешила мою мать:
«Корми ребенка, принеси воды для теленка,
Вымой посуду, не оставляя грязи», – сказала она.
«Если сердце обращается к Богу – не просто так обращается,
Куда только не бил Господь головой человека!
Надкусанный хлеб никуда не отпустит,
Не отпустит – вернется, не печалься об этом.
Это обряд, Бог есть, не оставит,
Хлеб, светлый, не обманщик, не колдун,
Будет ли рано, будет ли поздно, вернувшись,
Все равно съест этот хлеб».
Приезжал с фронта… уезжал…
На похороны, на свадьбы тоже люди приходили.
Сколько бы враг ни отступал с нашей земли,
Столько детей, не зная, остались сиротами.
Ждали, ждали добра от того и другого,
Хромая бабушка устроилась у почетного места.
Черные волосы закончились – осталась печаль,
В сундуке, исхудав, лежала завернутая в ткань еда…
Прошли годы…
Бабушка тоже иссякла,
Унося старость от времени.
Давно уже иссяк сундук с едой,
Он тоже лежит, смотри, все еще ждет.
Надежда, бедная, хороша – приятна душе,
Я тоже жду – бабушка этого не замечает.
Я тоже верю ей – надкусанному хлебу,
А ведь хлеб есть, правда?
Не обманывает!…
1967, 1982
Мать
Запрещая думать о злых намерениях,
Если мы кого-то обвиняли – ты запрещала.
«Зуб быка», которым нас ударила судьба,
Прежде всего, мамочка, коснулся тебя.
Даже если те годы не прошли для тебя солнечно,
Ты никогда не говорила, вызывая отчаяние.
Мы повидали жизнь
Как пять пальцев на одной руке,
Согревая друг друга.
Сына делая избалованным, а дочь – капризной,
Ты пряла шерсть, вязала носки, чтобы вырастить их.
В моменты радости – ты обнимала нас,
Когда хотела плакать, уходила в сторону.
Зашивая наши рваные платья,
Ты не заметила, как постарела.
Вдовство прошло;
Но черные ночи
Осели седыми волосами на твоих висках, мама.
Ушли, ушли, как прошедшие дни,
Ты ходила, не надев плащ, в мороз.
Даже если иногда мы обижали тебя,
Ты не сердилась на других.
Я еще не уехал далеко, не возгордился,
Обсудив многое из увиденного.
Если я сегодня кого-то ненавижу,
Всегда, мама, ты стоишь передо мной.
1967, 1982
Почему вспомнилось мне старое стихотворение?..
Почему вспомнилось мне старое стихотворение,
Почему я затосковал по старым-старым друзьям сегодня.
Задержись, пока не снимут твою еду,
Друзья приходили вечером.
Остыла ли прозвищ много у чужих,
У одного была жена, прозванная «прозвищница».
Если читала мои хорошие стихи – приходила,
Не пришла – значит, я не смог написать?
Опоздала,
Где друг,
Где знакомый
Я был близок – неужели из-за этого отдаляюсь.
Снова, как вчера, я один,
Где «Кетик», о боже, где Абиш?
Задержись, твоя еда,
Умрем-умрем,
Будем надеяться, если будем надеяться, веря.
Говорят, ты спешил, чтобы устроить спор,
Может быть, кто-то из них придет…
1967, 1982
Парадокс
Пусть правит:
хорошую женщину – мужчина,
Быструю лошадь – повод,
Хорошего автора – его произведение
Правит.
Пусть тащит:
плохого мужчину – его жена,
Плохую лошадь – повод,
Плохое стихотворение – его автор
Тащит.
1967
Моя мечта
Осенними днями, или холодными зимними днями,
Делая хоть какое-то дело,
Пусть придет ко мне смерть,
Пусть я умру на работе.
Ругань критиков, восхищение,
Пусть ждут впереди еще много стихов,
Пусть одна моя книга не успеет выйти,
Пусть одна не дойдет до машинистки.
Или ночью, изливаясь, чернея,
Пусть множество рифм, сидя, застынут,
Пусть я умру, дойдя до точки,
Пусть найду неуловимое сравнение.
Пусть я умру, устав от бумаги,
Хоть и не убиваю, сколько бы вдохновения ни было,
Пусть останутся чернила в чернильнице, пусть наполнятся,
Пусть останутся силы в голове, пусть загорятся.
Или сказав что-то горькое, заставив кого-то страдать,
Или пусть кто-то разозлит меня,
Или пусть я умру в долгой дороге,
Или пусть я буду писать свой плохой путь.
Обычно в какой-нибудь холодный зимний день,
Делается дело с пылом,
Пусть тогда придет моя смерть,
Пусть я умру на работе.
1969
***
Твой отец сейчас, упав в одну яму,
Томится, принимая советы каждого;
Оттого, возможно: когда нет врага, он смелее,
Когда молчал – умнее.
Грудь давит мысль – боль поддерживает,
Горькие слова взял, любя, желая:
Там, где нет равного, он плечом к плечу,
Когда не мог любить – был любимым.
Твой отец много дрожал от гнева,
От многих надежд осталась в душе грязь.
Ты думал, что это от преуспевания, говоря это,
Ты думал, что я пишу стихи от преуспевания?!
1969, 1982
Земля
Я бы написал цветочное стихотворение, рисуя, зачем это:
Если подует холодный ветер – увял цветок-покрывало.
Я бы написал дубовое стихотворение, дерево – это дуб,
Боюсь, что мое стихотворение станет деревом.
Я бы написал горное стихотворение, возвышенное, превознесенное,
Пугают холодные скалы гор.
Я бы написал озерное стихотворение, хоть и чистое, как озеро,
Твое озеро – вода, боюсь, что мое стихотворение станет водой.
Все это есть у тебя, смиренная моя степь, это тоже закон,
Твой жужжащий ветер-кузнец – мой друг, твоя забота.
Цветок и дуб, озеро и гора – все есть у тебя, земля,
Подражая тебе, поэтому я пишу коричневые, пестрые стихи.
1969, 1982
Плетя мысли, тча слова…
Плетя мысли, тча слова,
Ты вливаешь в тайну печаль.
Ты проходишь, проходишь
По саду стихов Абая.
Ты скачешь,
Сражаясь,
Кто же вышел вперед?
Не сражайся,
Ты получишь
То, что осталось от Абая.
Абай-ай, эх, даже
Он дал, что мог дать.
Сказал, что хотел сказать,
Взял, что нужно.
Многое осталось
Невидимым и для него:
Осталась девушка, как прядь,
Остался неразрешенный спор.
Сколько бы Абай ни боролся,
Не упав, конечно,
Остались один новый, один старый
Завистник.
Эхо повторяя,
Прославило известность.
Ушли горные таланты,
Остались облака.
Только…
Немного
Удивляюсь, удивляюсь:
Не осталось хороших стихов,
Которые не написал тот Абай.
1969, 1982
Считалка
Иди, иди, сын мой, подойди ко мне, приди на шею, мой драгоценный,
Драгоценный,
Давай посмотрим, мы с тобой родственники, посчитаем:
Ты знаешь своего отца, хоть и не пишет стихов, как язык,
Я не знаю, где осталось тело моего отца,
У тебя есть мать, она дома, дает советы, сердится,
Моя мать в ауле, ее зовут Печаль-Старуха.
У тебя две тети:
Одна – сон,
Другая – игра,
У меня три тети: вдохновение, разум, печаль.
У тебя одна младшая сестра – твоя избалованность, вот она,
У меня одна младшая сестра: мое новое стихотворение.
Сон-тетя убаюкивает, трепетно, чудесно,
Игра-тетя веселит песнями и музыкой, чудесно.
Твоя младшая сестра – Избалованность, ее глаза блестят,
Сколько бы ни извивалась, не смогла вырваться из объятий.
Вдохновение-тетя давно не приходит, не приходит,
Разум-тетя бродит вокруг других, бродит.
Третья тетя – Печаль,
Ух, душа моя, горю ли я,
Я выдал замуж сестру-стихотворение за жениха по имени журнал.
У тебя больше потомства, чем у меня, видел ли ты, сын, опираясь на кого,
А я остался с единственным племянником по имени Лень.
1969, 1982
***
Тогда в нашем ауле
Был небольшой пруд.
Ты вышел за водой,
Я вышел напоить лошадь.
Птицы взлетели, встревоженные,
Брызгая холодные капли.
Звон твоего ведра
Испугал вороного.
Тот пруд казался мне молоком –
Тоска:
Бледность твоего лица
Тогда напомнила пруд.
Ты не смог сказать, чтобы я понял мою тайну, как пруд.
Я не смог сказать, как облако, туманно.
Ты был слишком робок,
Я тоже ничего не смог сказать.
Поверхность пруда задрожала
Колыхая крошечное облако.
«Танцевальная площадка» казахов
Считая берег озера,
Ты, взяв вороного за повод,
Я вернулся с водой.
1969
***
Хвалим умерших,
Хвалим, льстя,
Хвалим то, что не оценили при жизни.
Ползем перед гробом,
Этот труп
Кажется, обижается на некролог.
Меня сегодня похвалил друг,
Прыгая
С строки на строку, красивые слова, какая жизнь
Я испугался:
«Неужели я умер?» – подумал,
Потому что некоторые похвалы похожи на некролог.
1969, 1982
***
У меня было коричневое стихотворение, вечером
Я, радуясь, читал свое старое стихотворение –
Взял его в руки, коричневое облако, как будто растворяясь,
На небесной синеве.
У меня был гусь на озере, смиренный,
Лучше бы я его не видел, лучше бы не приходил:
Злой враг, прятавшийся, выстрелил –
Развеял пух коричневого гуся.
Кто еще может ранить твою душу больше этого,
Потерпи немного, я тоже что-нибудь придумаю:
Сделав пух коричневого гуся подушкой,
Думая коричневые, коричневые мысли, я лег…
1970
Одна монета
Древнегреческие мифы – оригинал,
Переводя их,
Пишут стихи, делая их короткими.
Эй, есть ли спор, есть ли спор:
Бог некоторых стран – тоже перевод.
Одна лампада зажглась ночью –
Тени, дрожа!
Слова – разные,
Разные ритмы.
По расчетам старика Гомера, стихами
Кто-то ворвался в наш двор, воруя.
Кто-то из них
Зевс вышел и, надев белую одежду,
Раздал каждому золотую монету,
Вручил по мешку.
А мне?
Судьба-завистница снова причинила унижение,
В мою протянутую ладонь, боясь,
Упала одна монета таланта, круглая.
Я закричал вдруг:
«Спасибо за то, что дал, мой господин,
Но,
Мой народ верит не глазам, а ушам:
Чтобы нас услышали нашими ушами,
Хотя бы сделайте из бронзы –
Дайте еще одну монету!»
Прекрати слова!
Слова,
Слова теперь экономь!
Все, все, все у меня
Есть твердая вера, ясная мысль…
Ушел, эх, проснувшись!
1983
Моя Кааба
Холм Буйыргынды посреди кудрявого песка,
Солончак окружает, как высушенная на солнце кожа.
С вершины того холма я отправился впервые,
Я сравнил себя с пророком, вознесшимся в небо.
Колючки впивались в ступни, цепляясь,
Жаворонок на холме замер, чирикая.
Дыханием дикой полыни, обдувая, давая отдых,
Лежали склоны, горячий песок катился.
Словно собираясь уйти вместе со мной,
Поднялся тот холм, и остался.
Пророк Иисус, получив приказ от Аллаха,
Тогда тот
Свой плечевой пояс без крыльев, два крыла, приготовил.
Под ноги приложил камень, когда взлетал…
Говорят, полет начался без крыльев.
Перед приказом Аллаха крылья – это пустяк,
Без крыльев пророк улетает в вихре.
Стараясь не показать свой вес Аллаху,
Даже камень хотел улететь вместе с пророком,
С места, где он поднялся,
Хоть и был обтесан, этот невежда,
Аллах не приказывал лететь острому камню,
Камень остался на месте, навечно…
Рынок Каабы, вот откуда он начался.
Когда грешники приходят – все грехи и пороки
Переходят на камень,
Камень с тех пор чернеет.
Многие обманщики, делая своим нахальством школу,
Всегда переносят свой грех на других, нахальные.
Говорят, тянутся караваны, много кораблей –
Говорят, грешники падают в Мекку.
Вера!
Веками убеждая людей,
Говорят, тот черный камень уничтожил много душ.
Не Бог гнал толпу в Мекку,
Сомнение, неуверенность гнали с двух сторон, подталкивая:
Если что-то не нравится «пустому человеку»
Некоторые ошибки, которые казались грехом.
Как гора Фудзияма у японцев,
Камень, как образ,
Стал местом покаяния для разбойника, злодея.
Жестокие взгляды, думая «очистились» от греха,
Став хаджи, вернулись, понравившись своим преступлениям.
Это насилие над бедным – есть Кааба, как сокровище,
Опираться на черный камень, когда стал Хазратом.
Под кнутами, под множеством ремней, рвущих язык –
Когда душа бедняка подавлена – проклинаю тот камень!
А истинно верующие люди, мучаясь – истинно мучаясь:
Думая, что смотреть на красавиц – грех,
Придя в этот мир, неся «грех», страдая,
Они очищаются от истинной печали, вернувшись,
Благодарю тот камень,
Как свидетеля чести и стыда.
Если человек видит черный камень во сне – радуется.
Тысяча благодарностей черному камню!
Хотя бы во сне
Очистил людей от греха.
Не вера, а мое доверие,
Новый рассвет наступил –
Те, кто ничему, никому не верит,
Лучше тех, кто верит хоть какому-то чувству.
Нет, нет, я не верю – я сказал, что верю в пустоту,
Я верю не в веры,
А в тех, кто верит!
Холм Буйыргынды посреди кудрявого песка,
Солончак окружает, как высушенная на солнце кожа.
С вершины того холма я отправился впервые,
Не гордый, как пророк, –
Босой, без головного убора,
Ища тебя, моя судьба,
Ища тебя, мой современник.
К моей священной Каабе – которую я жажду каждый год –
Я прихожу, как паломники, совершающие хадж.
Моя Мекка – Кошалак, старое место, желтая земля,
Каждый год я хожу туда, чтобы «очиститься от греха».
Если связь с ней немного ослабевает – сердце горит, душа пылает,
Желтое пламя тоски сжигает тебя изнутри.
Разнообразные лица множатся,
Облака, словно Алатау, становятся разными,
Придя в Кошалак, я утоляю свою страсть.
Когда я прихожу, я радуюсь, особенно тогда,
Если нет круглого облака, заслоняющего солнце:
Говорят, чернеет камень Мекки, чистый –
От множества тяжелых грехов, которые нес человек.
Мой грех, однако – если он есть, правда, –
Не падает тенью на землю моей родины.
Если грех – это любовь – я лопну от любви,
Те, кто лопаются, обычно, текут потоком.
Когда я разочаровываюсь в друзьях,
Самая надежная любовь,
Я скучаю по тебе, по тебе,
Мой Кошалак, о, моя священная Кааба!
1983 год
Плакучая ива
Я знал, что твоя ветка, твоя ветка
Ни одна ветка не сломана и не ободрана –
Что с тобой случилось,
Не могу понять:
Плачущие утешаются на некоторое время,
А ты все еще приходишь, плача.
Я унижен,
Если ты сам не унижен,
Это унижение, плакучая ива, когда же твое горе
Иссякнет?
Но этот вопрос напрасен:
Кто приходит в жизнь плача – уходит плача,
Посмотри на иву: ее листья, раскачиваясь,
Снова танцуют, вот,
Плакать и смеяться легко для сумасшедшего:
Что делать старому дубу, не мыча в сумерках!
Дуб, растущий напротив каменного лица,
Его положение хуже твоего,
В этом году его весна не вернулась.
Пришла весна, а тебе.
Придет лето,
Весеннее цветение – истинное счастье, не считай его малым.
Ты стоишь, скуля,
Нарушил тишину окрестностей.
Если расскажешь свою тайну и заплачешь – заплачь мне,
Я пойму твое настроение – не буду винить.
Твои волосы, как ива, разлетелись во все стороны, вот…
Одно из твоих ветвей упало.
Когда ночной ветер дует из ущелья,
Если снова заплачешь, будешь мешать.
…Плача, а не плача, плакучая ива
Свою судьбу
Наверное, поет?
Кто знает!
1983
Песня тишины
Редкое белое облако застыло – тишина,
Густой лес застыл – тишина.
Из твоего пера не вылетает стих – тишина,
Соседи не ссорятся – тишина,
Сонно-застывший тихий воздух горячий –
Тишина и тишина, встретившись лицом к лицу,
Казалось, соблюдали искусственную вежливость.
Вокруг ни звука,
Когда же мы отдохнем…
Мы вступили на поле шахмат.
1983
Несказанное слово
Хотел сказать – не смог сказать – ты – вождь,
Звезде на небе,
Не смог сказать – хотел сказать – ты – прекрасна,
Девушке в ауле.
Когда зеленые волосы тополя и березы рассеялись,
Хотел сказать – не смог сказать – ты – чудо,
Весне.
Много раз я сдерживал свое мнение в слабые моменты:
Поэтому время в приемной меня
Мяукало,
Ветер раздувал мой затылок в пламени сплетен.
Не чувствует ли он дни, которые видел, или проявляет храбрость,
Терпя?
Как бы то ни было, это слово «слабак»
Болтовня!
Хотел сказать, хотел сказать – оставь это,
Кроме этого,
Не смог сказать, не смог сказать – ты – драгоценность, драгоценный камень –
Говорят, именно здесь лежит твоя судьба – твоя отметина.
Я бы сказал звезде – мою оценку,
Поверит ли ей настоящая звезда!
Я бы сказал той девушке тоже – поверит ли
Эта проклятая девушка, повидавшая многое!
Когда дело доходит до лжи, мы невероятно болтливы,
Хотя бы время, накажи нас за это!
За несказанные слова возьмем по сто!
Это тоже своего рода оправдание, дядя!
Цена хорошего и плохого –
Не в словах, слетевших с языка,
А в мысли, которая не стала словом, наверное?!
1983
Воспоминание об одном дне, проведенном с покойным Маратом Отаралиевым
Ветвь дрожит на ветру –
Кто-то похож на того, кто приходит:
Не чувствуя боли лица, по поясу,
Дрожа, пришел мой друг, вот.
Хорошо, что друг пришел в ветреный день.
Я тоже сидел, обдуваемый ветром, хорошо,
Пришли соленые огурцы, лук, соль, перец.
Пришел ли младший брат, как избалованный, в дом старшего,
Помоем, помоем теперь это –
Не такой уж ветреный день в Алматы.
Звенят посуды, соприкасаясь,
Давно пора было соприкоснуться.
После многих дней, опустошенный работой и мыслями,
Мой домбыра тоже молчит, с серебряным горлом,
Я сидел, ничего не делая, ничего не делая –
Ты пришел хорошо, о боже, правда-правда,
Забирай, пусть еда не пропадет зря.
Мой дом – твой дом, не стесняйся,
Ты привык больше, чем к своему дому,
Редкий друг, как ветер Алматы.
Нет искусственности в намерениях, ни на лице твоем,
Людей тоже не осталось, чтобы их обижать.
Только ты, выпив, в наш дом
Приходишь дрожа в ветреный день.
Мы оба идем на ветру,
Давай выпьем еще немного,
Не думай об этом…
Только о половине.
Не входи сегодня, друг, в дом людей,
Мне только не хватало предлога,
У питья сегодня тоже много условий –
Одно условие выполнено,
Выпьем немного,
Не стесняйся!..
Ветви тоже
Стоят, вот, не стесняясь, дрожа?!
1983
Наз
Глядя на людей со стороны, на эту мелочь,
Ты стал как Бог.
Люди отправили тебя к луне –
Вместо одеяла тебе постелили облака,
Если закончится власть – Бог тоже скажет «отвернись»,
Это, конечно, внешний расчет многих людей.
Время, когда крадут твое, время набегов,
Не время,
Думай, думай,
Хватай, хватай!
Если ты кашлянешь – один живот снова насытится,
Если ты улыбнешься – ты благословил даже дьявола.
Кроме хитреца, никому не светит солнце,
В жилах многих кипела кровь.
Ты заставил зеленеть,
И еще заставишь зеленеть,
Почему ты ведешь того зеленого осла?
На голову зеленого осла ты, пронзив,
Налил тень зеленого облака.
Если тени не хватит – нет выхода:
Вершина Талгара, голая, идет, вот.
Утренняя белая шаль горы
Не на голове,
Оборачивается на шее.
Если ты человек – пойми человека как человека,
Если мы будем покорны – значит, сытно объелись,
Надев на копыта осла,
Не смотри с неба, как будто жалеешь.
Твой человек – дуб,
Если состарится, дуб упадет,
Если я состарюсь – без Бога, я и так умру.
Чем больше прячешься, тем больше выкручиваешь ногу –
Разве может Бог быть таким стеснительным!
Не утешай, друг,
Я не скулю,
Я просто состарился, думая, что ты дашь.
У меня был один ангел:
Где, где,
Неужели и он улетел, забрав выгоду?!
Говорить обиды, как женщина – работа мужчины,
Это тоже героизм; только впереди день суда.
Я пожалею и тебя, похлопаю по спине,
С тобой, о могущество, я тоже выпью!
1983
Окно
Мое окно выходит на Алатау.
К. Мырзалиев
Каждое утро, пожирая пламя, реки текут.
«Мое окно выходит на озеро Есик» –
Не помню, кто,
Один поэт
Написал такое стихотворение,
Я ждал от него мощного слова,
Я думал, откроется новый глаз,
Если мудрый человек начнет с озера Есик,
Я думал, начнется новое слово:
Ничего не началось,
Не произошло,
Как и та вода, что течет по оврагу,
Без чистоты и волн,
Наконец, в песке растворилась, исчезла.
Нет синей реки,
Даже вода в арыке мутная,
Мутная вода, уай, какая же она мутная:
Течет просто, не мучая душу –
Жарко,
Опасно слишком часто дышать.
Однако поэт сделал большое дело –
Получил звание.
Теперь он начал брать
Только хитрости жизни, крадучись.
Иногда так:
Река не бурлит,
Даже если твое окно выходит на «озеро Есик»!
1983
Талант
Ювели