Художник получил заказ на портрет писателя Мухтара Магауина. Поскольку он много видел в жизни, то согласился. Однако, как только кисть попала в руки, он растерялся. Да, каким же человеком он был на самом деле?
Если бы он захотел встретиться, то это было бы недалеко. Но он слышал о нем истории отовсюду. Недавно вернувшийся из-за границы кто-то сказал: «В парке сидел старик с седеющей на макушке головой, похожий на казаха. Приглядевшись, я понял, что это Мухтар Магауин».
Магауин не хотел называть стариком, ему это не нравилось. Он рассказал об этом своему уважаемому старшему брату Серику Умбетову. «Ну, я специально зашел к нему домой и поздоровался», — сказал тот спокойно. «Какие же они хорошие люди, эти двое, ищущие друг друга», — подумал он с удивлением.
Оказалось, что Серик Умбетов находился в Чехии по делам, связанным с Казахстаном. Там, ожидая, стоял молодой человек, который привез его на машине. Приглядевшись, он понял, что тот был казахом и по виду, и по поведению. В разговоре он спросил: «Знаешь ли ты, что в этой стране живет наш писатель Мухтар Магауин?» На что тот ответил: «Я сын этого человека». «Ах, тогда я не могу уйти, не встретившись», — сказал он.
Мука, казалось, сидел величественно, как ханский отпрыск, правивший каким-то уголком Европы. Было видно, что он собирался провести свой приближающийся юбилей там. Он собирался пригласить некоторых людей из страны. Как говорил Абай: «Нет никого, кто бы понял слова, когда есть с кем поговорить». Заметив выражение лица человека, полного мыслей, Серик Умбетов сказал: «Проведите свой юбилей, приехав в страну».
С тех пор прошло немало времени. Появились слухи, что Мухтар Магауин переезжает за океан. Для тех, кто считал Прагу далекой, это место казалось дном мира. Художник знал меня. Когда он пришел за помощью, его аргумент был таков: «Вы сказали, что Мухтар Магауин — великий писатель после Мухтара Ауэзова». Я ответил: «Человек с внешностью барса». Он взглянул на фотографию в руке, потом на меня и усмехнулся.
Возможно, я растерялся: «Поговори с романистом Толеком Тлеуханом, они выросли вместе с детства», — посоветовал я. «Сегодня просить мнения — все равно что просить милостыню», — сказал он, не желая идти. Уходя, будто обидевшись, я сказал: «Не рисуй портрет этого человека». «Почему?» — спросил он, будто задев за живое. «Как бы ты ни рисовал, портрет все равно не понравится ему».
Это тот образ Мухтара Магауина, который вошел в наши уши и закрепился в сознании. Если подойти спереди — укусит, сзади — лягнет. Тем не менее, я зря сказал художнику те слова. Кто знает тайны человека, чья душа глубока, как колодец? Он представился мне как дикий конь, свободно скачущий по бескрайней степи. Действительно, в этом человеке есть какая-то необузданность, сочетающая в себе благородство и дикость, которые мы не можем понять.
Вместо художника я захотел сам воплотить человеческий облик Мухтара Магауина. Первыми мне представились нищие, которые брили головы наголо, покрывали их кожаными шапками и делали их безмозглыми. Это герои знаменитой книги Мухтара Магауина «Я». Многие из них — образованные, талантливые люди. Но они вышли из-под крыла соцреализма, воспитаны в социалистической системе, и в них, казалось, не было ни капли национализма.
А Мухтар Магауин — человек другого склада. Он не признавал реалий соцреализма, воспитание социалистической системы не проникло в его сознание, его любовь к нации ярко проявляется в его словах и трудах. Так в какой школе он учился, чье воспитание он получил, что привело его к любви к своей нации? Я взял телефон и позвонил его детскому другу, писателю Толеку Тлеухану.
«Каким ребенком был Мухтар Магауин?» — спросил я после короткого приветствия.
«Пришлешь человека?» — сказал романист, желая поговорить лично.
Я изложил свою идею журналистке Карлыге Ибрагимовой. У всех нас есть своя позиция по отношению к Мухтару Магауину. Возможно, мы поверили словам, возможно, наши сердца запятнаны, и мы не можем сказать, что у нас нет плохих мыслей. После прочтения его книги «Я» невозможно не думать так. «А твои чувства — как чистый лист, на котором ничего не написано», — сказал я. Журналистка, как и многие молодые люди, восхищающиеся Магауином, загорелась от радости.
Мое наставление журналистке породило вопросы. «Магауин — высокомерный, строгий в вере, не терпящий возражений, придирчивый»; «Язык Мухтара ядовит, он уничтожает нежелательные вещи своим едким словом»; «Если бы не Мухтар Магауин, после Мухтара Ауэзова, при жизни он бы никого не считал человеком»; «Где найти верного друга, когда все вокруг враги?»; «Вместе с человечностью в нем есть и подлость». Оказалось, что его друг детства, а позже соратник на литературном фронте, не признал ни одного из этих утверждений.
Интересно, что эти двое, учившиеся вместе в школе и имевшие отдаленное родство, позже вместе работали в журнале «Жұлдыз». Оба соревновались в написании романов, соревновались в знаниях, день за днем. Вот, если верить его словам, то слова маленького Мухтара, сказанные родственникам, пришедшим за ними в 5 классе: «Я буду учиться лучше всех этих», — оказались правдой.
Из воспоминаний того времени сохранился отрывок из детства: «Баканас течет, начиная от Шынгыстау и до Баршатаса. Детство Мухтара прошло вдоль этой реки. Мухтар свободно плавал в Баканасе, рос резвым, как жеребенок. У реки Баканас есть место под названием Айдынкөл. Айдынкөл упирается в высокий утес Баршатаса. Я не умею плавать. Мухтар сердился, когда видел, что я только высовываю голову из воды. Сам он прыгал с утеса в Айдынкөл и вылезал на другом берегу реки. Достигнув другого берега, он кричал: «Эй, Тлеуханов, плыви сюда!» «Нет, я боюсь, не умею плавать», — отвечал я. «Не бойся, если утонешь, я вытащу тебя», — настаивал Мухтар. Я не соглашался… Так я никогда и не добрался до того берега Баканаса, где он упирается в утес».
В этом невинном воспоминании из детства кроется много тайн. Представляется беспокойный, гордый ребенок, который переживает не только за себя, но и за других. Он хочет, чтобы и другие достигли того берега, которого достиг он. Позже он с гордостью говорил: «Когда я писал о Чингисхане, никто не мог сравниться со мной». В одном из воспоминаний он также говорит, что писал «Аласапыран» за чашкой черного чая. Насколько сильна его сила в произведениях, можно предположить по его плотным предложениям, в которых не проходит и игла, и по его крепким мыслям, отточенным, как свинец.
Язык Магауина лишен излишних украшений, но при этом ясен и насыщен. Он создает впечатление, будто древний казахский язык, переданный устно, и язык архива, запечатленный на камне, объединились, чтобы создать язык современного интеллигента. Дай Бог, если Национальный бюро переводов переведет сто книг общечеловеческого наследия, которые они взялись переводить, на этот язык, то он станет понятен всем казахам. Мы говорим это не только из гордости, но и потому, что этот язык, который больше подходит для латиницы, чем для кириллицы, кажется, подтверждает, что это настоящий научный язык казахского языка. Когда на наш язык накладывают различные недостатки, этот язык, говорящий со страниц книг, имеет полное основание быть охарактеризованным как язык гордого казаха.
Действительно, было бы недостаточно сказать, что такой язык был дан писателю от деда, который воспитывал его вместо отца в детстве. Наше сознание чувствует, что все это — плод внутренней конкуренции и большого труда. В литературной среде часто говорят о конкуренции Магауина с тем и с этим. Но никто не говорит, какова цель этой конкуренции. Психология рабства не позволяет назвать это конкуренцией, возникшей на пути возвращения утраченного нации.
Говоря о конкуренции, в такой среде существует плохая привычка — когда ругают друг друга, то готовы зарыть в землю. Помимо вышеперечисленных обвинений, мы также слышали, что он «земляк». Если мы не избавимся от этого слова, то из нашего общества найдутся многочисленные примеры строк нашего деда Абая: «Один ест мясо другого» или Нурлана Маукенулы: «Живые едят мертвых, живые едят друг друга». Если верить тем, кто знает его близко, Мухтар Магауин стоит выше землячества. Его высота — национализм, а все остальное — пустые разговоры.
Если вы сделаете обзор жизни писателя, какой из этих примеров вы найдете больше? Безусловно, сразу вспоминается, что он отодвинул поэзию жырау на пять веков назад. Позже другие отодвинули ее на семь веков. Есть даже те, кто отнес ее к незапамятным древним временам. Но в эпоху суровой советской идеологии прорыв сделал Мухтар Магауин.
Обратите внимание на предисловие к его произведению «Чингисхан», написанному за рубежом: «Основной целью было прославление достоинств казахов»; «В том же духе мы достигли середины пятидесяти лет. В это время произошло настоящее чудо. Коммунистический круг треснул и начал распадаться»; «1 сентября 1990 года полицейское слово — цензура — было отменено»; «Оказалось… советское, великорусское слепое доверие, тупое понимание остались в прежнем виде»; «Я всю жизнь пишу с точки зрения интересов казахов, для казахов».
Передо мной действительно предстал человек с округлым лицом, похожий на Мустафу Шокая. Нет, мы не хотим сказать, что Магауин скитается, как тот знаменитый казах. Тогда возникает вопрос: какая связь между ними? Мустафа Шокай заботился о тех, кто попал в плен во время войны. Отец Мухтара Магауина, Мукан, также был военнопленным. После войны те, кто был в Туркестанском легионе, были осуждены на двадцать-двадцать пять лет, а те, кто был в плену, даже не участвуя в нем, — на десять-пятнадцать лет. Может ли ребенок, чей отец был несправедливо осужден на десять лет, не иметь обиды в душе?
Говорят, Магауин мстителен. Это, вероятно, характер, рожденный от неприязни к советской власти. Политика советской власти задевает нервы тех, кто прошел через нее. Одни люди до сих пор сыплют красными словами, как в советское время. Другие не перестают навязывать космополитические идеи. У третьих до сих пор исходит запах советского воспитания, как в теле, так и в душе. Если спросить: «Что он видит в глазах?», то вы сами видите все это.
Каждая строка «Я», написанная в этом духе, полна сложных противоречий. Некоторые части требуют психологического анализа. Это противоречие человека или общества? Кажется, после Абая никто так глубоко не анализировал казахское общество. Разница в том, что у Абая — общее, у Магауина — частное. Поэтому у последнего возникает ощущение, что у каждого есть своя личная обида.
«Я» подорвало авторитет Магауина, потому что он бросил грязь на многих. «Я» повысило авторитет Магауина, потому что оно указало многим на их собственные недостатки. Некоторым это произведение показалось тяжелым камнем, давящим на грудь нации. Другим оно показалось как исцеляющее средство, приводящее в чувство. В любом случае, литературная среда до «Я» и после «Я» — это две разные вещи.
Интересно, что после «Я» изменился и сам писатель. Его интервью повсюду напоминали затухающее эхо «Я». А его статьи о языке и культуре потерялись в повседневной суете журналистики. «Чингисхан» же находится на грани достижения уровня великого труда, ожидаемого читателями. Сам писатель сказал: «Мы, пишущие о Чингисхане, не открываем ничего нового, мы можем только иначе осмыслить и по-другому написать уже известные факты и свидетельства».
Именно в этот период появились его приятные воспоминания о коллегах. В этих воспоминаниях, наряду с поэтами и писателями, такими как Илияс Есенберлин, Абиш Кекилбайулы, Ади Шарипов, Сайын Муратбеков, Мукагали Макатаев, по-новому раскрылся и сам автор. От каждого его воспоминания веяло безграничной тоской. Особенно в воспоминаниях о Мукагали Макатаеве он представал перед нами, окруженный детьми и внуками. Фразы вроде: «Мукагали с первых своих книг был широко признан как поэт высокого уровня» — согревают сердце.
Из этих воспоминаний мы узнаем, что Мукагали Макатаев перевел «Божественную комедию» Данте как «Тәңір тәлкегі» (Божья насмешка). Отрывки были опубликованы в газетах под таким же названием. Однако при публикации книги Мухтар Магауин настоял на изменении названия на «Құдіретті комедия» (Божественная комедия). Аргумент Мукагали сводился к тому, что «Тәңір насмехается над грешными рабами и бросает их в девять кругов ада…».
А аргумент Магауина: «Данте изначально назвал свое знаменитое произведение просто «Комедия». В совершенно ином значении, чем сегодня. Комедия того времени — это не смешное, а противоположное трагедии, начинающееся тяжело, но легко и счастливо разрешающееся, обозначающее напряженное повествование, а последующие почитатели добавили определение — как у Бога, то есть божественное, и так вышло «La Divina Comedia» — «Божественная комедия», поэтому мы не можем не назвать ее «Құдіретті комедия»».
По словам Мухтара Магауина, услышав это, Мукагали, казалось, пожалел. «Наша «Тәлкегі» была хороша», — сказал он. Действительно, если посмотреть, нам «Тәңір тәлкегі» кажется ближе, чем «Құдіретті комедия». Но трудно отойти от первоисточника. Поэт-драматург Иран-Гайып в своем интервью мне сказал: «Мы неправильно переводим как «Құдіретті комедия». Во времена Данте литература была на божественном уровне. Правильнее было бы перевести как «Құдайлық комедия» (Божественная комедия)». Так название, не нашедшее удачного перевода, продолжает меняться. Но дело не в этом. Воспоминания Магауина о Мукагали продолжаются так:
«Мухтар, мы приготовили для тебя специальное угощение», — сказал Мука. Кусок мяса, похожий на предплечье, был приготовлен и подан. «Телше, — сказал Мука, — Телше из тайского бычка. Я купил его на базаре и сам приготовил для тебя. Теперь ешь только ты. После того, как съешь это, приступишь к основной трапезе». В этот момент свет погас. «Мухтар, ты сможешь найти рот… приступай…». Я нащупал тарелку рукой, взял готовый нож с края, оценил размер мяса, отрезал большой кусок и положил в рот. «Нашел», — сказал я, смеясь. «Не останавливайся, продолжай», — сказал Мука веселым голосом.
В душе нет ни единого пятнышка, чисто, прозрачно, кристально чисто. Возможно, чем дальше писатель от страны, тем сильнее его тоска. Его облик тоже начал тускнеть и отдаляться от наших глаз. Он живет за границей уже двенадцать лет. В 2007 году он переехал к своему сыну Едиге, живущему в Праге, и время от времени приезжает в страну. Он не занимается большой политикой. В этом плане трудно превзойти Мухтара Шаханова, возможно. Возможно, такой цели и нет. Но в большой литературе нет писателя, который мог бы его превзойти. Потому что сегодняшние живые литературные гиганты не так активны, как Мухтар Магауин.
Однако, какой путь выбрал Мухтар Магауин, для меня лично до сих пор непонятно. Одни говорят «обиделся и уехал», другие — «уехал к детям и внукам». В любом случае, за казахским писателем, переехавшим из Шубартау в Алматы, из Алматы в Прагу, за океан, тянется множество разных историй.
Под своим последним эссе он подписался: «Серебряный родник, Мэриленд, США». То, что казахский писатель водрузил знамя в сердце Европы, а затем и за океаном, — все это не вызывает у нас гордости, а кажется унижением.
На самом деле, мы все знаем, что это не так. Если для других жизнь за границей — это привилегия, то почему для писателя она должна быть лишним счастьем или несчастьем? Почему привычка, оставшаяся от Хемингуэя, путь, проложенный Буниным, должен быть тесным для казахского писателя? Разве не будет еще лучше, если его произведения будут переведены и изданы зарубежными издательствами? Если мы будем думать о наших тысячелетних целях, а не о сегодняшнем дне, разве не будет еще лучше, если он получит какое-нибудь знаменитое произведение от имени нации?
Однако, кажется, что жизнь неумолимо идет вперед, потому что мы не хотим понять Магауина, а Магауин не хочет понять нас. Между нами, как двумя несовместимыми дорогами, кажется, существует какое-то упрямое высокомерие, источник которого неизвестен. Вместо того, чтобы думать: «Что будет с судьбой нашего знаменитого на весь Алты Алаш писателя?», мы больше озабочены мыслями вроде: «Что он скажет о политике?»
Мне вспоминается моя поездка в Германию в начале двухтысячных. Переводчик показал мне многоэтажный дом во Франкфурте-на-Майне. «В этом доме жил ваш знаменитый писатель Василь Быков», — сказал он. Я был удивлен, что он до сих пор считает меня человеком из Советского Союза. Но правда в том, что книги этого писателя были среди тех, которые мы любили читать.
Тогда появилась новость: «Антифашист Василь Быков эмигрировал в Германию». Возможно, его критиковали за то, что он участвовал в войне против немецких фашистов, написал знаменитые книги о войне в своем творчестве, а в конце жизни переехал в Германию. Название его книги, написанной за границей, «Долгая дорога домой», невольно заставляет задуматься. За месяц до смерти ему пришлось отказаться от всего своего высокомерия и вернуться на родину. Сейчас его тело покоится на родной земле.
Сейчас время, когда Запад сам с собой борется, в отличие от времен Советского Союза. Ни одна из стран, таких как Финляндия, Германия, Чехия, не смогла предоставить удобное место для Василя Быкова, который переезжал из одной страны в другую. В последнее время есть достаточно примеров того, что никто не нужен, кроме своей родины. Тогда не является ли поиском какого-то скрытого смысла в великом походе Мухтара Магауина на Запад глупой ошибкой? Скорее, это следует оценивать как вооруженный и сильный период казахского писателя, который, как и другие, искал новое поле и расправил крылья.
Вместо того, чтобы строить пустые догадки, было бы гораздо полезнее, если бы каждый искал ответ на вопрос: «Кто для меня Магауин?» Однажды Мухтар Магауин, Баккожа Мукай, еще несколько писателей, включая таких молодых, как мы, — все мы собрались за одним дастарханом, как будто приняли решение. Наша цель была не большая политика, а то, что должно быть заботой нации, только что обретшей независимость. После этого я баллотировался в депутаты, во втором туре мы с акимом района оказались лицом к лицу, и аким области собрал выдающихся людей из трех районов, относящихся к одному округу, и заставил их говорить против меня. Узнав, что среди них был тогдашний председатель Союза писателей, я был глубоко огорчен.
Есть вещи, которые простой народ понимает, а есть и те, которые не понимает. Простой и честный человек, который видит человека пера, считает его подобным Богу, задает прямой вопрос: «Один из кандидатов — аким, другой — писатель под вашим началом, кого вы поддержите?» Тогда Председатель, не колеблясь, сказал: «Ребята, проголосуйте за того, кто сказал», — и вышел из зала, не моргнув глазом. В тот раз я благодарен руководителю организации, который помог мне не лезть в политику и остаться со своим любимым делом. Однако мне очень больно, что председатель организации, который, как говорят, говорит от имени нации, так унизил на глазах у всех писателя, который активно выступал за «говорить от имени нации». Вот и Мухтар Магауин такой же, в крайнем случае, он защищает интересы нации, Бог не возлагал на него других обязанностей.
В казахской литературе редко встречаются такие писатели, чьи произведения стали легендами. Ранние рассказы писателя «Смерть тазы», «История архива» до сих пор обсуждаются среди читателей. Его монография «Мелодия кобыза» с ее преобладающими рассказами также не осталась в тени. Тот факт, что его знаменитая автобиографическая хамса «Я» не забыла монументальный «Аласапыран», знаменитый «Жармақ» и художественно сильный «Шақан-Шеріні», говорит о многом. Рядом с его многотомным историческим трудом «Чингисхан» было написано множество романов, повестей, рассказов — от «Көкмұнар» до «Сары қазақ». Все это доказывает, что он — сложная личность, соревнующаяся не с другими, а с самим собой. Безусловно, он прежде всего классик, внесший большой вклад в развитие нашей традиционной литературы.
В знаменитом произведении «Я», известном всему Алты Алаш, автор обратился к нам, не щадя ни детей, ни внуков. Поскольку это слово встретилось нам на пути, мы решили дать такой ответ со временем. До написания этого эссе у меня были собраны все его книги, и после написания никто их не забрал. На некоторых из этих книг казах с внешностью барса смотрит на нас с усмешкой, как бы говоря: «Что вы будете делать дальше?» Я закончил писать и выдохнул. В этот момент слова, сказанные моему другу-художнику, ярко вспыхнули передо мной: «Не рисуй портрет Мухтара Магауина. Потому что, как бы ты ни рисовал, портрет все равно не понравится ему»…
Как будто почувствовав, что я освободился, мой мобильный телефон зазвонил. Я вспомнил, что только что написал Галыму Доскену: «Точно ли Мухтар Магауин живет в США?» Из моего карманного телефона пришло сообщение от Галекена: «Да, Муканг там уже год. Живет благополучно у своего сына Едиге, в 20-25 км от Вашингтона». «Да благословит его Аллах, дай ему долгую жизнь!» — пожелал я.
Жусупбек Коргасбек
Рисунок Е. МОМБАЕВА
Журнал «Ақ желкен», №3
Март, 2019