Декабрьские события 1986 года, превратившиеся в трагедию, уже десять лет как ушли в прошлое. Они стали частью эпохи «Елим-ай»… или, подобно 1916, 1937, 1930-32 годам, вошли в историю казахского народа, полную как скорби, так и величия.
История — это не сказка, а суровая реальность, которая, будучи искаженной или приукрашенной, будет рыдать и страдать, и чья тяжесть греха или заслуги будет очень велика. Это не просто правда, а истина. Потому что у каждого человека есть свой уровень правды, удобный ему или соответствующий его пониманию. Добавьте к этому то, что каждая эпоха, со своей идеологией, стремится подогнать под себя не только отдельные исторические события, но и всю историю в целом, придав ей окраску, соответствующую ее собственному бытию. А истина — это имя нарицательное, у нее есть только один глаз, подобно глазу Полифема в мифе.
Какова была истинная природа Декабря? Как это событие будет передано будущим поколениям, которые продолжат нашу жизнь после нас?
Вот что должно нас волновать сегодня. Потому что искаженная история неизбежно поражает память и сознание народа болезнью. Яркий пример тому — наше сегодняшнее духовное сожаление, когда мы с слезами на глазах верим вчерашней советской истории, наша историческая память и сознание, которые все еще хотят вернуться к состоянию «если застынет, то вернется в форму», и которые так же настороженно смотрят в прошлое, как и полны надежд на будущее. Более того, история пишется не только ради пустой гордости или призыва к героизму. Потому что народ — не ребенок, который утешается, когда ему дают сладкое, и верит, когда ему рассказывают легенды.
История пишется не только для того, чтобы возвысить дух людей, но и для того, чтобы напомнить о печальных моментах прошлого и дать суровое предостережение. Потому что ложная история — это ложная сказка, которая в конечном итоге умрет, оставит после себя сожаление и повергнет сознание потомков в безнадежный пессимизм. Трагедия современного русского народа — это результат крайнего разжигания великорусского шовинизма, сформировавшегося со времен Петра I, с верой в слова героя Шипки, генерала Скобелева: «Славяне должны править миром, а славянами не может править никто, кроме русских!», что привело к тому, что он стал угнетателем народов и понес за это историческое возмездие: не только казахи, но и вся Восточная Европа, страны бывшего социалистического лагеря говорят не о добрых делах России, а только о ее зле. Это не вина русского народа. Это результат ложной истории, исказившей сознание этого народа, результат истории, ставшей рабыней идеологии. Неосторожность, которая, стремясь поднять такой народ, через много веков приводит его к падению, началась очень давно — с князя Мстислава, который, оставив лишь миниатюры из исторических летописей Киева (города Күйеу или Қия — столицы западного каганата Дешт-и-Кипчака, столицы прародины кыпчакского народа, правившего Коданом — в русских летописях Котэном — до последней четверти XIV века!), полностью изменил кыпчакскую историю, переписав ее под «русский дух» — и до Мусин-Пушкина, «русифицировавшего» «Слово о полку Игореве», и до знаменитого «отца русской истории» (разве бывает отец у истории?!) Н.И. Карамзина, чьим предком был крымский татарин, то есть сородич нашего Доспанбета-жырау — Кара-Мырза, создавшего «героическое прошлое» Руси, чья историческая мощь возросла.
«Глупец учится на своих ошибках, а умный — на чужих».
Наверное, и народы поступают так же…
О декабрьских событиях написано и сказано немало. Было опубликовано множество статей, книг… Наконец, появился «полудокументальный» фильм «Аллажар». Хотя и не очень удачный, но вышел художественный фильм (Т. Теменов), художественный роман (Д. Досжанов).
Все это, конечно, радует и достойно похвалы. Результаты большого труда и стремления. Интересно, что все это — скорбные хроники декабрьских событий, перешедших от трагедии к величию. Потому что из всего этого слышна мелодия «Елим-ай»: страдания и ад, пережитые молодым казахским символом национального духа и чести, дожившим до наших дней (то есть до 1986 года) — дорогим Кайратом Рыскулбековым, другими жертвами, невинно пострадавшими, глотнувшими крови, осужденными, преследуемыми молодыми людьми и уважаемыми гражданами… Черное обвинение, предъявленное казахскому народу, и клеймо позора, наложенное на его честь, были озвучены в полной мере, как и действия, предпринятые для раскрытия истины (хронологической, фактологической правды) декабрьских событий в зависимости от изменения политического климата.
Успели ли мы осмыслить декабрьские события с исторической точки зрения, вдумчиво? Точнее, уточнена ли истина, которая будет написана в казахском историческом учебнике в 2050-х годах? На мой взгляд, мы, действующие по принципу «каждый мулла читает ту аяту, которую знает», пока не учли этого.
В мире, оказывается, много безжалостных вещей. Все, что я знаю на данный момент, это — Судьба (рок, а не «судьба»!), История (не «историческая правда», а истина), и затем — Зеркало. История — это Зеркало, если оно «никого не щадит» и не подчиняется идеологии. Прямое Зеркало. Зеркало, которое показывает, как ты выглядишь, не щадя твоих чувств.
С этой точки зрения, декабрьские волнения — это Зеркало, которое ясно показало, в каком состоянии находился казахский народ в 1986 году, создав национальный портрет казахов, которые начали плакать задолго до эпохи «Елим-ай», оставив после себя «Қайран Еділ…» (Актаберды), «Адыра қалған үш қия…» (Мурат), вынужденно переселяясь, переживая все страдания и горести, говоря «Ойыл көздің жасы еді…», и которые оказались на грани полного отчуждения от своего языка, религии, духовного и культурного бытия в результате господства Великой Руси (в гимне СССР именно так: «Союз нерушимых республик свободных сплотила навеки Великая Русь»), способной стереть имя человека, — господства, которое продолжалось до наших дней с намерением и идеологией европоцентризма, пришедшего с Петром I, который принес в Европу правильный закон религии, передовой культуру — намерением, которое началось еще в VII-IX веках, когда Римская церковь изменила каноны и начала называть русских «дикими», тем самым внеся коррективы в их религию. Пренебрежительное отношение к азиатам, особенно к казахам, сформировавшееся среди русской интеллигенции под его влиянием и ставшее правилом поведения политиков, — ясно проявилось во время декабрьских событий. Кремль решил, что Казахстаном должен управлять русский князь, как римский прокуратор в Иудее, а не только областями и крупными промышленными предприятиями. Казахстан не был Иудеей, у него не было ни Иисуса, ни Иуды, ни даже «талантливого предателя» Иуды.
Если бы не начало колебаться основа «красной империи» под влиянием крупных сил, движущих мировыми политическими и экономическими процессами, то «новый Шая Ицкович», изменивший свои методы в соответствии со временем, возможно, полностью выполнил бы миссию ускоренной русификации казахов. История не дала такой возможности — «изменение погоды в политике», необходимое для далеких политических целей, изменило эту цель. Но это отношение — европоцентризм — не изменилось: много позже декабрьских событий в Грузии погибло 7 человек, грузины в тот день сочинили траурный гимн и три дня скорбели, а виновного генерала чуть не растерзали на съезде Верховного Совета СССР. Это было задолго до «храбрости Шаханова». Мухтар-акын был в составе знаменитой «межрегиональной группы депутатов» (в Верховном Совете СССР), названных «копателями могилы красной империи», возможно, его «трехминутное заявление», сделанное до того момента, когда он молчал, и который, обнимаясь с Колбиным, получил в подарок от него празднование Наурыза, было «необходимым козырем» для общей политической цели — ослабления позиции КПСС? Иначе… когда в декабре гибли молодые люди, никто не поднял голоса. О декабре два года ничего не говорилось — казахов никто не волновал: ведь они азиаты!
Последние «колбинские кампании» Декабря — яркое проявление европоцентристской идеологии: она не считала казахов народом, а, подобно чукчам, подчиняла их своей воле… Излишне говорить об этом.
В-третьих, Декабрь стал Зеркалом, ясно показавшим беспомощность казахской элиты и казахской интеллигенции.
Образ национальных лидеров, которые не смогли сделать ничего больше, чем сказать вышедшим на площадь молодым людям: «Опомнитесь, идите домой — это плохо кончится», ясно отражен в стихотворении Есенгали Раушанова «Наша молодость»: «Мы видели венец старшего — кроме разума, ничего нет».
Лишь немногие среди старших — когда казахских невинных сыновей и дочерей унижали по примеру немцев, унижавших евреев! — смогли поднять голос. Самым ярким из них был покойный поэт Жубан — автор «Я казах!», Жубан Молдаголиев. Когда Колбин, пришедший в Союз писателей, чтобы истреблять казахов как овец, говорил, осуждая молодежь, и многие просили разрешения поцеловать Колбина в щеку, он, нарушив безмолвие многих своих, возможно, более талантливых коллег, сидящих в зале, первым от имени казахов выразил протест Колбину и смело раскрыл точный образ декабрьской трагедии. Это был он, не сумевший предать свою поэзию — свою правду! — и свои чувства. Конечно, авторы многих прекрасных произведений о любви к казахам, верности народу и нации тоже сидели в том зале. Девяносто пять процентов из них не смогли даже проворчать. Напротив, некоторые из них, послушные словам и ведомые по приказу, били в бубны в междоусобной борьбе национальной бюрократии, добиваясь расположения нового русского князя, выкрикивая ложные лозунги и набирая себе хорошие очки.
Конечно, были и те, кто не смог скрыть своего недовольства, такие как известный деятель М. Есеналиев, директор школы № 86 Максут Оразаев, директор издательства «Жалын» Сейдахмет Бердикулов, писатели С. Шаймерденов, А. Нуршайыков. На мой взгляд, нет необходимости особо восхвалять это, защита нации, защита чести — это простая обязанность правильного человека. Верность этому долгу проявляется не в «красном языке болтунов», а в критический момент.
Молодые люди, получившие жестокие удары от своей «советской милиции», «защитников народа — советской армии» 17 декабря, поначалу не могли отличить, где реальность, а где сон. Они думали, что преследование и избиение своего народа происходит только в капиталистических странах, и видели дубинки и щиты размером с человека только по телевизору. Это была их искренняя вера. Когда эта вера была разбита дубинками и саперными лопатками, молодежь, как избитый ребенок, искала «отца» — пришла к Союзу писателей, кричала, звала своих старших, которые могли бы дать совет — писателей, которые в национальном понимании считались «духовными отцами, опорой» — особенно автора «АзиЯ», который говорил: «Я бываю Махамбетом, Чоканом, Тагором!». Это был поиск отцов, лидеров народом-сиротой, где каждый кричал: «Я твой отец!». Никто не рискнул выйти к молодежи: многие вздыхали, часто принимали сердечные лекарства, и самые уважаемые казахские писатели заперли дверь Союза писателей изнутри. Не только писатели, но и вся национальная элита, национальная интеллигенция «заперли двери» и ждали развития событий.
Это не обвинение, а лишь показ истинного состояния нашей исторической реальности. Это горький урок, необходимый для будущего…
Короче говоря, национальная элита не смогла вмешаться в защиту молодых людей, которые были раздавлены, унижены, погибли и приговорены к расстрелу на их глазах — самой честной и преданной части нации. По крайней мере, они не смогли добиться от правительства возмещения за них. Это было признаком старой болезни — генетического страха, рабского сознания.
Могут найтись возражающие: смелость М. Шаханова, казахских газет и журналов началась только позже. Потому что стало ясно, что «красная империя» рухнет под тяжестью больших политических баталий и игр, происходивших «наверху». В связи с этим, благодаря политике, которая начала приносить свои плоды, о Декабре стали говорить потихоньку. Например, первоначальное определение «массовые беспорядки националистических, хулиганских элементов», осуждавшееся на собраниях во всех организациях и учреждениях, сменилось на «недовольство искажением кадровой политики центра», затем на «сопротивление командно-административной системе», и, наконец, на «сопротивление тоталитарной системе». Сейчас есть и те, кто называет эти события «началом борьбы за независимость» и даже «первым шагом к демократизации СССР». Это и есть придание Декабрю соответствующей окраски, учитывая политические тенденции.
Почему же потом стало так много защитников декабрьских героев, у которых тогда не было защитников? Судьба Арала тоже была такой кампанией, где теперь эти защитники? Декабрьские события были нашим духовным Аралом. Похоже, их тоже стали защищать только те, кто собирал очки, и то по указанию сверху. Иначе, почему весь Алматы, национальная элита не выразили протест в приемлемой для себя форме? Почему в тот трудный период не был объявлен траурный день, как у грузин (ведь они тоже были «равноправной» нацией, как и мы!)?
Почему национальная элита не рискнула вмешаться и сказать правду вовремя, когда невинные молодые люди проливали слезы? На мой взгляд, чтобы избавиться от этого «рабского поклонения», мы не должны менять облик Декабря, а должны передать потомкам истинное отражение того, как нация прошла это испытание. Они должны стать людьми, которые, если любят свою Родину и нацию, не будут пытаться оправдать себя, не будут смеяться без причины и притворяться плачущими.
Приведу еще один конкретный пример, но прошу понять, что это не «казахская борьба» (унижение кого-либо): когда две мои ребра были сломаны, а скула разбита от «удара русского духа», и я простоял трое суток в тюрьме в подвале тогдашнего районного отдела внутренних дел Советского Союза (не было места, чтобы сидеть, а возбужденная молодежь забыла, что такое «не спать… не есть…»), я, вернувшись домой 21-го числа, считая себя мертвым, заплакал, увидев счастливое лицо брата Мухтара, читающего стихи, обнимаясь с Евтушенко, по московскому телевидению. Мухтар проводил вечер поэзии в Москве… Бюро Фрунзенского районного комитета партии (70% членов были казахами) не спросило: «За что тебя избили? Кто ударил?», наоборот, начальник районного отдела КГБ, крепкий, грубый казах (я сейчас представляю образ человека, расстрелявшего Шакарима, через этого гражданина!) проявил «особую активность», кричал и ругался, довел меня до крайности, хотя никто его не заставлял.
На следующий день на партийном собрании, где обсуждался мой вопрос (районный комитет партии нарушил коммунистический устав — сначала исключив из партии, а затем обсудив вопрос в первичной организации, райком партии отправил «активную группу» во главе с Куляйхан Шоибековой), я был действительно унижен. Не от того, что меня избили — ведь некоторые погибли, честь девушек была растоптана, мое было ничто по сравнению с этим. Я и не боялся — моя мать, приехавшая из аула, сказала: «Слава Богу. Если тебя осудят, ты не дороже Турара Рыскулова». Сама она сидела в тюрьме четыре месяца во время войны, а ее отец погиб во время войны с белыми в Иргызе. Она очень любила книги Шер-ага. Вместо слез, страх, свойственный человеку, утих после слов матери, которая была скорее сердита…
Мое унижение было в том, что интеллигенция, возглавляемая Тумаганом Молдагалиевым, Музаганом Алимбаевым, которая тогда руководила нашими изданиями, проклинала «хулиганствующую молодежь», обвиняла их в «позоре нации» и, опережая политику, «бежала впереди паровоза», не будучи никем спрошенной…
Такое состояние было общим для почти всей казахской интеллигенции того времени…
А национальная элита — элита, охваченная страхом — во время декабрьских событий полностью забыла о судьбе казахской нации и занялась игрой в сведение счетов. Ей были свойственны только забота о собственной шкуре и «мытье задницы осла ради должности».
Вот каков облик уроков Декабря, которые мы поспешно лишь поверхностно рассмотрели. Таким был и «национальный портрет», показанный Декабрем.
Важно знать это. Чтобы выпрямиться как свободная нация независимой страны, встать наравне с другими, сформировать казахский патриотизм, искреннее (не торгашеское!) национальное чувство, этому народу, вошедшему в сложный, скупой на милость мир, не имеющему ни брата, который бы его пожалел, ни дяди в Мекке, нужна эта истина, чтобы посмотреть в зеркало и избавиться от своих недостатков. Только нация, способная называть вещи своими именами, сможет достичь далекого будущего без спешки. Ее историческая память сформируется искренне. Поэтому, вместо того чтобы притворяться плачущими, следует укрепиться, духовно укрепиться и передать потомкам чистым образом как трагедию, так и величие великого Декабря.
Мейирхан Акдаулетулы,
Журнал «История Казахстана», № 6,
1996 год.