Фото: открытый источник
Да, как только слышу эту песню «Синие Жигули», сразу вспоминаю маму. С одной стороны, улыбаюсь, с другой – не могу никого простить, вспоминая унижения, которым подвергалась моя мама. Я не собираюсь очернять Кунанбая, чтобы оправдать Абая. Я напишу как было. Ради маминого спокойствия.
Мой молчаливый отец, будучи сильным в хозяйстве и ставший известным чабаном, был одним из первых, кто купил синие «Жигули». Да, синие «Жигули»… Моему отцу, севшему в синие «Жигули», будто выросли крылья, и ветер, дующий из четырех колес, наверняка хорошо его подхватил. На этих синих «Жигулях» моя мама сбежала из районного центра Ойыл в наш аул с овцами. Говорят, их познакомил и свел вместе родственник и ровесник из районного центра, который выступил посредником. А маму синие «Жигули» не привлекали. Ее родители, то есть мои дедушка и бабушка по материнской линии, очень строго ее воспитывали. Они не били ее, как мальчика, и не обращали внимания на ее чувства взрослеющей девушки, то, что сейчас называют переходным возрастом. В кинотеатре «Шугыла» посреди фильма мама не раз била ее палкой и уводила домой. «Ты, подлая, забеременеешь!» – кричала она. Она загоняла ее домой на глазах у подруг и всего села. Если вдруг вечером приходили подруги, она гнала их палкой на большое расстояние.
Не без криков, конечно. Ее крики были слышны на две улицы. Так воспитывая дочь, мои дедушка и бабушка по материнской линии говорили: «Вы, распутные девки, пропадайте, не кокетничайте», – и плотно запирали дверь калитки изнутри.
В общем, чтобы избавиться от этого дома, чтобы жить счастливо, мама ухватилась за юбку отца – человека с твердым характером, чабана, под которым были синие «Жигули».
Хотя отец и мама были счастливы, маму встретила суровая свекровь. Отец был в поле, мама – дома. Ее мать, то есть моя бабушка, каждый день «ела» маму. Она распускала слухи о ней в народе, в ауле. Она не подчинялась даже своему сыну. Наш отец ничего не мог сказать своей матери. Так мама, сбежавшая от одной овчарки, попала ко второй – алабаю.
У них родилось двое детей. Но бабушка не помогала с детьми. «У меня нет времени нянчить детей, одних пестрых, других черных. Не утруждай меня, чтобы множить род Олжабая», – говорила она.
В итоге оказалось, что мама пришла из-за синих «Жигулей». Свекрови и невестки в ауле постоянно придирались к маме. На приемах ее толкали, роняли, много раз унижали. Отца, который бы защитил свою жену, не было. Самое главное – она была дома, жива и невредима.
Зато братья мужа в ауле очень уважали маму. Любили ее. Многие пожилые люди искали маму. Если свекрови и невестки не звали, то деверья присылали детей, чтобы позвать ее. Я сама до недавнего времени видела, как сельские старики обращались к маме: «Келінжан, дорогая моя».
У отца был брат в городе. Его жена была русифицированной, учительницей. Наша бабушка, с красной сумкой в руках, ездила туда-сюда между городом и аулом. Ей не нравился шум и гам пятерых наших детей. От нее мы узнали, что дети в городе е