Как неоднократно доказывала история человеческой цивилизации, великие личности чаще всего рождаются в эпоху, когда старое рушится, новое зарождается, и общество переходит из одного качественного состояния в другое. Творец наделяет особую душу, на которую снизошла Его милость, сияющим обликом, а разнообразные факторы времени формируют его неповторимую индивидуальность.
Личность Абая Кунанбаева также является плодом такого переходного периода. Золотой мост, соединивший конец старого и начало нового. В его время казахское общество окончательно порвало с прежней системой ханского правления и оказалось в неопределенном будущем, «потеряв контроль над собой»; кочевые традиции переживали кризис, и начали проникать признаки оседлой цивилизации; время богатырских баталий прошло, и наступал час обращения к современному образованию.
Великий поэт, мудрый мыслитель Абай стал лидером эпохи Просвещения или Возрождения на рубеже XIX и XX веков, духовным ориентиром, определившим будущее страны. Как сравнил великий ученый Кудайберген Жубанов, сравнивая с европейской духовностью, Абай – «человек своего окружения, подобный Данте», то есть мыслитель, который коренным образом обновил традиционное словесное искусство, систему познания и нравственный облик народа. Для казахов Абай – такая же великая духовная личность, как Александр Пушкин для русских, Уильям Шекспир для англичан, Иоганн Гете для немцев, Уолт Уитмен для американцев.
Когда мне выпала миссия заложить основы молодого независимого государства после падения, казалось бы, незыблемой Советской империи, я, в переломный момент истории, «полный неожиданных поворотов», обратился к завещанию мудреца Абая и, несомненно, взглянул на будущее своей страны по-новому.
По моему наблюдению, постижение величия – это одно, а принятие его и слияние с ним, то есть погружение в его бездонную глубину и воплощение в собственной личности – это уже совершенно иное, многогранное явление.
В связи с этим, размышляя над вопросом «С чего началось мое познание Абая?», я, конечно, не преувеличу, если скажу, что слова великого поэта вошли в мои уши вместе с колыбельной песней. Действительно, моя бабушка Мырзабала и мать Альжан, искусно владевшие поэтическим словом и хорошо знавшие литературу народа, в детстве, в рамках непрерывного традиционного воспитания, впитали в мою память сказки, легенды и сказания нашего народа. Это было начало пути, ведущего в мир Абая.
А моя мать, заботившаяся о моем будущем, после окончания девятого класса лично отвела меня в Каскелен и, переступив порог казахской средней школы имени Абая, я открыл для себя дверь в совершенно иной мир. Я понял, что быть учеником учебного заведения, носящего имя великого поэта, – это, с одной стороны, гордость, а с другой – ответственность. Конечно, мы, как и все, наизусть учили хрестоматийные стихи Абая, адаптированные для школьного возраста, на темы учебы, науки, человечности, природы. Особенно мне запомнилось, как я сам снова и снова с жадностью читал его поэму «Искандер», наполненную философским подтекстом. Я не отставал от учителя казахского языка и литературы Габбаса Бейсенбетова, задавая ему неожиданные вопросы по непонятным мне местам. Эта жажда знаний в значительной степени способствовала расширению моего кругозора, позволяя мне, по детской фантазии, путешествовать в древний мир Греции, в его системы власти и мудрости.
Следуя принципу мудрого Абая «На ищущего знание снизойдет свет», в 1958 году, сразу после окончания школы, я, приняв решение, отправился в Арку. Дальше – город Днепродзержинск на Украине… Это, несомненно, один из поворотных моментов в моей судьбе. Разве не говорил Абай: «Иди в даль, уезжай в чужие края, вернись с достатком». Тогда он обращался к казахскому джигиту, пасущему овец в степи. Его смысл был в том, чтобы «не считаясь с расстоянием, отправиться в нужное место, научиться ремеслу своим трудом и потом, и накопить средства к жизни». Мы с детства росли трудолюбивыми. Все мы, сверстники, помогали родителям, вместе трудились, косили траву, пасли скот, рубили дрова, выращивали фрукты, сажали огороды, выполняли работы, которые сменяли друг друга в течение четырех времен года, и были полностью приспособлены к черному труду. Позже, вдали от родных мест, в Темиртау, среди огня и пламени «Карметкомбината», мы закалялись, как сталь, в среде расплавленной стали.
Иногда кажется, что наше поколение всю жизнь черпает знания из великой школы Абая, то есть из его бездонной, как океан, сокровищницы мысли.
…История – это увлекательное обсуждение. Если взглянуть на эпоху до Абая, то в суровые времена, когда мужчины ездили верхом на конях, жырау были опорой и источником вдохновения для правителей. В древности – мудрый Тоныкёк и мудрый Бильге-каган, в более позднее время – Асан Кайгы, искавший благословенное место, и хан Жанибек, затем мудрый Букар и хан Абылай, и даже позднее – жырау Нысанбай и Кенесары. Отношения между правителем и мудрым словом оставили в истории нации след, подобный прекрасному гармоничному единству Великой Степи.
А у Абая не было своего благосклонного хана, с которым он мог бы поделиться мыслями и излить душу. Ведь в результате реформ империи, установившей свое господство, потомки Чингисхана были полностью лишены власти. В конечном итоге, высшей властью для казаха оставались лишь волостной, аульный старшина или переводчик в официальной канцелярии. Поэтому мудрец Абай, чья душа страдала, часть своих весомых слов посвятил «народу, моему народу – казахам», а в остальное время, в духе «оставшись один, как баксы у могилы, я одинок», делился своей печалью с самим собой. Абай, в чьем роду были правители, и чей отец Кунанбай был старшим султаном, а сам он несколько раз занимал должность волостного, свел суть системы власти к концептуальным размышлениям: «Что найдет множество крикунов, если не будет править один мудрый», «Если нет единицы, что будет, если одни нули».
Последний из плеяды батыров-жырау, Жамбыл Жабаев, несший на себе бремя целого века под девизом «Народ – мое истинное имя», в своем стихотворении «Портрет Абая», проникая во внутренний мир своего старшего по духу собрата:
В глубине глубокой мысли – море,
Присмотрись внимательно – поймешь душу.
Не восхищаясь этой глубиной,
Ушел ли он в гневе, мой благородный?.. –
дает понять о трагедии Абая.
Разве не в том, что каждый казах способен «восхищаться и вникать в глубину» Абая, кроется суть проблемы?!
В эпоху Абая казахская земля, попавшая в полное колониальное подчинение, была раздроблена, разделена. Не осталось даже ивы, за которую можно было бы ухватиться, народ погрузился в бездну. Туркестан, некогда объединявший все стороны света и возвышавший величие народа Алаша, ставший вечным центром, давно утратил свой статус. По сути, у Абая не было столицы, к которой он мог бы приклониться и обратиться. Для мудреца, жаждавшего государственности и стремившегося к единству, не могло быть большего горя. Его потомки, живущие сегодня в суверенном государстве с величественной столицей, привлекающей внимание всего мира, должны ценить и понимать значение такой национальной бесценности. Я безмерно благодарен за то, что эта мечта Абая осуществилась, и я стал инициатором основания и строительства величественного города на берегу Ишима.
Перед провозглашением независимости в нашей стране было принято чрезвычайно важное решение мирового масштаба. Это Указ о закрытии Семипалатинского ядерного полигона.
В темной ночи горы спят,
Убаюканные сном.
Заставляя степь замолчать,
Ночь наступает медленно.
Даже дорога не поднимает пыли,
Даже лист не шелохнется.
Ты тоже успокоишься,
Если немного потерпишь, –
этими строками, соревнуясь в словах с Гете и Лермонтовым, Абай изобразил свою родную землю, которая на протяжении 40 лет была разрушена и подверглась массовой катастрофе из-за чудовищных взрывов, и так утих голос чудовища. Думаю, тогда вновь обрел покой дух мудреца, возвеличившего мирную жизнь своего народа и его самобытность.
В процессе становления новой государственности меня постоянно мучили вопросы: «Как возвысить свою страну до рая? Как включить ее в число ведущих стран мира?».
«Люби всех людей, как братьев…». Это вечный принцип Абая. Я с детства видел прекрасный пример этого. В ауле Шамалган представители разных национальностей, пережившие тяготы сурового времени и вынужденно переселившиеся издалека, жили бок о бок, в тесном общении. Среди них были месхетинские турки, чеченцы, ингуши, украинцы, немцы, карачаевцы. Мы, дети, без всякого предубеждения относились к детям других народов, ощущая их как детей одной семьи, как пальцы одной руки, и росли, играя вместе, как жеребята. А мой отец Абиш привел в наш дом и устроил на работу семью карачаевцев (тогда их называли балкарцами), которые внешне были похожи на горцев, а по языку почти не отличались от казахского. Поскольку наша еда, наша жизнь, наши радости и трудности были общими, мы быстро стали родными. Возможно, выросши в такой среде, я рано усвоил непритязательное отношение ко всем людям.
Если в