…Итак, говорят, Майлыходже был дан дар поэзии, а Маделиходже – батырство. Оба они были родственниками. Происходили из одного рода. Маделиходжа, облагая народ различными налогами, сам грабил народ, его зятья грабили дважды, а сваты снова грабили, и, наконец, он обезглавил кокандского бека, ставшего злейшим неверным, в полдень. Этим поступком он остался в истории. Его могила находится на берегу Бадама. А от Майлыходжи? От Майлыходжи, если спросите, остались стихи, если спросите кто, то остался Аманхан. Мой друг Аманхан Алим. Конечно, есть и другие потомки. Прямые потомки! Но поскольку среди них нам дорог Аманхан, речь пойдет о нем. Он говорит:
Мне никак нельзя писать плохо,
Ведь дух Майлы ата оберегает меня, –
и мы, конечно, оцениваем это как чувство ответственности.
Маделиходжа, который был властен в спорах и тяжбах с кокандскими беками, получил от берега реки Бадам плодородную и красивую долину для «потомков пророка, да благословит его Аллах, и благородного пророка» или, как говорили, для ходжа. Тогда Бадам, вероятно, был не таким, как сейчас. Что бы сказал Майлыходжа.
– Говорят, Бадам беден, Бадам беден,
Ты уносишь всадника, не считая его человеком.
Когда наступит саршатам, у тебя не будет сил,
Ты будешь лежать, не имея сил даже унестись,
– Это обычный Бадам, называемый родовым гнездом. (Да, не «келмей емес», а «кемей». Дело не в рифме, а в особенностях речи казахов, говорящих «кемей». Например, не «болмайды», а «бомайды», не «қалмайды», а «қамайды», не «келген шығар», а «кегент тә», не «баратын болар», а «баратынт тә», не «жаңағы», а «жәңелдегі», не «бағанағы», а «бәңелдегі» и т.д.) Ну, вернемся к теме. Итак, если мы вернемся к теме, то через несколько лет ходжи, оставив это широкое пастбище, добытое кровью и потом, перекочевали к реке. У этого тоже есть свои причины и следствия. Говорят, они остановились в месте под названием Косжарсуат. Когда время снова изменилось, Косжарсуат превратился в Кожатогай. Если спросите, кто его изменил, то это был человек по имени Алимходжа. А кто такой Алимходжа, если спросите, то это был отец Аманхана. Есть документ об изменении названия села таким образом.
Черная дорога, идущая из города Арыс, не сворачивая никуда, тянется к реке. Подобно Карагеру, несущемуся галопом. Вы едете долго. В желтом июле юга, когда солнце раскаляет мозги вороны, дорога не идет. Нет ни холмов, ни хребтов, ни гор, только желтая равнина, слепящая глаза. Одна картина, однообразная степь. Вдруг, дорога, по которой вы едете, думая про себя, что она, наверное, никогда не закончится, сбоку пересекается с проселочной дорогой. Проехав по ней некоторое время, вы почувствуете запах пыли. После удушающей степи, хватающей за горло пыли и песка, трудно передать, насколько приятен аромат прохладного колодца, подобного «призраку рая», о котором писал Иван Бунин. Еще немного, и на обочине дороги появится одинокое дерево. Вокруг – пустынная равнина. В этой степи, лишенной даже травы, кроме исинды и полыни, и совершенно без деревьев, откуда это дерево? Откуда и как оно появилось? Ботаники дают таким деревьям название орнитохорных растений и изучают их. Это означает, что семена дерева, случайно попавшие откуда-то в зоб птицы и пустившие корни, – это слово Аманхана Алимұлы. Я сравниваю это дерево с Аманханом Алим. Его уникальностью! Его одиночеством. Его бесстрашием. Его самоотверженностью, готовой сказать: «Что бы ни случилось, я увижу сам!» И в стихах, и в жизни.
Есть также мнение: «Поэта делает поэтом одно стихотворение. Остальное идет по его славе». Это мнение, напоминающее старую казахскую поговорку «лошадь следует за пылью овцы», конечно, можно оспаривать и соглашаться. Если соглашаться, то одно из первых стихотворений Аманхана называлось «Отцу». Небольшая поэма.
Ты ушел, не сказав ни слова,
– Ругалась бабушка,
Двадцать лет ходила без глаз.
Ты уходишь, думая, что я буду ругаться,
– Ругался брат,
Женился четыре-пять лет назад.
Сестра тоже обиделась,
– Ругалась мама,
Когда сын ушел, не сказав ни слова.
Вскоре погас светильник..
Я лежал и плакал,
Радуясь, что не ругался только один человек!
О, отец!
Вот и все.
Это стихотворение, опубликованное в сборнике с предисловием Абдильды Тажибаева, казалось, раскрывало поэтическую сущность его личности. Та же несгибаемость, та же бродяжничество, то же одиночество. Его жизненный путь, как и его поэтический путь, не был легким. Говоря о жизни… В далеком Мангыстау есть удивительный каньон под названием Тамшалы. В палящий июльский зной, когда от жажды пересыхает горло, вы находите ледяную воду, капающую из камней. Если выпьете, она пройдет прямо через макушку. Но ваш ведро не наполнится легко. Придется ждать. Одна капля, две капли, три, потом, заставив ждать, четыре, потом, утомив, пять… И вы стараетесь не расплескать воду, которую с трудом собрали, которая дороже шербета. Аманхан, зная, что ему суждено прожить долгую поэтическую жизнь, в которой он много раз сам проливал то, что с трудом собирал в свою чашу, сознательно пошел по этому пути, склонив свободную голову. После окончания школы работал на стройке. Если спросить: «Почему ты не поступил в университет?», он честно отвечает: «У меня не было возможности дать взятку». Он не говорит «пара», а «пәре». Это звучит как «беда». Так он прошел службу в армии. После благополучного возвращения из армии он поступил в КазГУ с опозданием. Его книга тоже вышла с опозданием. Она могла и не выйти. Потому что в то время вступительные стихи книги должны были быть обязательно о Коммунистической партии, Ленине или, по крайней мере, об освоении целины. Что Ленину до Аманхана, что Аманхану до компартии? «У меня нет таких стихов, я не могу их написать», – решительно отрезает он. «Я хотел, чтобы моя книга открывалась стихотворением, посвященным девушке по имени Куляй. Она хорошая девушка. Послушайте это стихотворение», – говорит он и начинает читать:
Между бровями и глазами, брат мой,
Разве грудь, полная гордости, смотрит назад?
Моя голова уходит в ее руки,
Мой разум уходит в ее разум.
Завладев моей душой в неторопливый вечер,
Чудесный день вчерашний не остался в памяти.
Мои губы уходят в ее губы,
Моя радость колыхалась на персиках.
Поняв поздно ее ценность, моя опора?
Эта девушка сейчас моя цель, мое желание.
Мои глаза уходят в ее косы,
Я сам ухожу в ее сердце.
Сотрудники издательства наперебой хвалят стихотворение. «Но, в другое время, посвящаешь ли ты Куляй, Богу, нам все равно, главное, чтобы книга вышла, нужна партия, связь», – говорят они, думая о законе. Что же делать? На помощь приходит Байбота… Так было написано стихотворение, и книга вышла. Позже, когда Аманхан давал автографы, он вырывал первую страницу своей книги и давал ее.
Верность стихам. Если мы будем хвалить Аманхана, то именно за это.
Кстати, о Куляй, он посвятил свои самые прекрасные стихи своей жене и детям. Когда мы говорим о посвятительных стихах, все мы вздрагиваем. Вы не найдете в его творчестве льстивых, подхалимских стихов, посвященных надоевшим нам начальникам, этим и тем начальникам, Правительству, тем, кому он что-то должен. На мой взгляд, в жизни он ставит Стихи выше всего. Изворотливость, приспособленчество, молчание – эти качества совершенно чужды Аманхану. Ради стихов (для Аманхана стихи и нация – одно понятие) он готов вступить в схватку с кем угодно. Понятие нации для него – это отдельный мир. Когда предки Аманхана пришли распространять ислам в казахской степи, местный народ, видя людей в чалмах, которые день и ночь говорили об исламе, исламе, удивлялся: можно ли так глубоко погружаться в одну мысль? Современники удивляются такой преданности Аманхана идее национальных интересов. В своем стихотворении «Казахским клеветникам» (вспомнили ли вы стихотворение Пушкина «Клеветникам России»?)
Я не говорю, что я твой родственник,
Повторяю про себя тысячу раз.
«Пей яд со своим родом»
Я не пью.
Ты смеешься, я посмеюсь потом,
Привет, мой день.
Я считаю общим для казахов,
Горе и печаль, поселившиеся в моей груди, –
итак он поет, эти мысли – его принцип. На итоговом собрании литературного года он так сильно раскритиковал одного своего земляка-поэта, что тот дошел до того, что спросил: «Аманхан, разве ты не боишься духов предков?»
Ты играешь с казахским духом… Плыть против течения – одна из неизменных тем стихов Аманхана. Стихотворение Мукагали «Хочу быть ребенком» в свое время побудило многих молодых поэтов писать подражательные стихи. На самом деле, стихи с таким же названием, не только с таким же названием, но и с таким же смыслом, часто встречаются в мировой литературе. Например, у английского поэта лорда Байрона есть «Хочу быть ребенком», у русского поэта С. Есенина – «Хочу быть отроком», у Куандыка Шангытбаева есть байт: «Боже, еще раз пожалей меня, грешного, сделай меня ребенком, как в детстве» и т.д… Короче говоря, в те годы стало много поэтов, желающих стать детьми. Аманхан, как будто протестуя против них, написал стихотворение «Не хочу быть ребенком». Хотя мы говорим, что дело не в названии стихотворения, а в его сути, из этого можно понять, что поэт не был модником, а имел свои непоколебимые принципы. Это, безусловно, достойное уважения качество.
Однажды руководители Союза писателей отправили покойного Касыма Кайсенова, нашего старшего брата, примирить поссорившуюся супружескую пару. Касен, увидев ситуацию, наоборот, подстрекнул мужчину, сказав: «Лучше быть холостяком, чем жить с такой медведицей», и развелся с ними. Точно так же Аманхану было поручено выступить с похвальной речью о книге одного поэта. Аманхан согласился, поскольку это было указание руководства издательства. Принеся рукопись домой, он не спеша остановился на каждом стихотворении и начал анализировать, но везде находил только плохие стихи. На следующий день он пришел на заседание отдела поэзии с полноценной рецензией, доказав, что книга – сырой материал, который еще не готов. «Что это такое, дорогой мой?» – растерянно спросил редактор книги, – «Ты же знаешь, что за этим стоят такие-то люди. Они нас уничтожат». «Ну и что, за ним стоит такой-то, а ты знаешь, кто стоит за мной?» «Нет, не знаю». «Узнай, за мной стоит Кожаке. Если я напишу ложь, мне будет стыдно перед ним». «Кто еще этот Кожакеси?» «Ходжа Ахмет Ясауи». После этого случая издательство на некоторое время отстранило Аманхана от рецензентов и не допускало его близко. Иногда я думаю, почему бы не провести такой эксперимент. Говорит же это наше братство писателей: «Нас около восьмисот человек, нас не ценят, гонорары малы». Это правда. А теперь, если вдруг выйдет постановление «гонорары вообще не будут выплачиваться, звания вообще не будут присваиваться, издание книг прекратится» и оно начнет осуществляться, что будет? Не останется ли из этих восьмисот человек, число которых и так сократилось, восемьдесят на литературном фронте, или даже восемь? Сколько человек сразу же бросят писать? Я уверен, что в нынешнем суверенном Казахстане останутся только два поэта, которые не будут писать ни за гонорар, ни за звание, ни ради издания книг, и один из них будет Аманхан. Он и в советское время не разбогател на гонорарах. Потому что писал мало. Тем не менее, если его книга не попадала в план на год, он, подобно некоторым старшим братьям, которые жаловались на директора издательства, рвал и метал, входил в огонь и выходил из пепла ради стихов. У них ведь главная забота – деньги и звания, а у нашего Аманхана что, Аллах? Революции делают такие, как Аманхан. А пользу получают другие. Не только получают, но и пользуются. Они подсчитывают свою выгоду. Если спросить, какие недостатки присущи многим поэтам, то ответов будет много. Один из главных – легкомыслие. Верить всему, что говорят. У таких людей нет постоянных врагов, и пусть их не будет, но обидно не это, обидно, что у них может не быть и постоянных друзей.
Враги Аманхана тоже часто меняются. Среди его врагов есть и Президент Соединенных Штатов Америки, и Премьер-министр Израиля, и водитель автобуса, который не остановился, когда он поднял руку на дороге в Кожатогай. Иногда, к вашему удивлению, он может восхвалять какого-нибудь «писаку», который еще не пришел в литературу, до небес, а всех, кто не хвалит его вместе с ним, обвинять в том, что «вы не можете его вынести», и взамен говорить, что классики-старейшины «ничего не добились в литературе». На следующий день он может начать ругать молодого «таланта» без остатка, ища способ извиниться перед старшим братом, с которым он вчера вместе ругался. Интересно, что эти болтуны не говорят, что они потеряли немного авторитета, подчинившись им один раз, но через год они могут написать статью, снова восхваляя того же молодого человека и снова ругая того же старика. Таким образом, хотя на первый взгляд его характер кажется изменчивым, возможно, для некоторых нестабильным, в глубине души поэта есть вес, подобный свинцу. Он подобен глубокому озеру, чье дно неподвижно, даже если поверхность волнуется. Его непоколебимые, неизменные принципы не всем нравятся. Вообще, кажется, у Аманхана нет мысли о том, чтобы кому-то нравиться. Что вы на это скажете? Покойный Такен Алимкулов был интересным человеком. Однажды мы сидели с ним и пили пиво. Не знаю, что на него нашло, Аманхан, без обиняков, сказал: «Дядя, короче говоря, вы плохой поэт. Бросьте писать стихи». Все вокруг замерли, как будто оглушенные. В Алматы, ни до, ни после этого, никогда не было такой тишины. Аманхан сделал глоток пива, дядя сделал два глотка. Дядя посмотрел на небо, Аманхан посмотрел на дядю. «Молодой человек, я – поэт культуры», – сказал Такен, не отрывая глаз от неба… Что произошло потом? Потом ничего не произошло. Аманхан написал множество хвалебных статей о хикая Такен ага. Они были признаны лучшими материалами года и получили признание. Они были прекрасными друзьями до самой смерти Такен. Сейчас он собирает молодежь и читает лекции о прозе Такен Алимкулова. Говоря о молодежи, когда я был моложе, я удивлялся, почему старшие братья так хвалят поэтов, которые моложе их. А теперь я понимаю. Если сказать правду, они боятся сломать молодого побега, эти дорогие старшие братья. Единственный человек среди нас, кто не боится, – это Аманхан. «Ты вырастешь и станешь таким-то поэтом, но ты, к сожалению, недалек, твое образование осталось на уровне журфака, нужно читать русских», – сказал он одному молодому поэту. Я бы не смог такого сказать, я бы, наверное, обидел того парня, но он не обиделся на Аманхана ага. Наоборот, он сказал «спасибо». «А вот этот станет настоящим мошенником, потому что он пишет стихи, прозу, пишет слова для песен. Он также участвует в айтысах. Возможно, он композитор. Ты пишешь песни?» – спросил он одного молодого человека, одетого по последней моде. «Нет, ага», – ответил бедняга, моргая глазами. «Не пиши, это будет стыдно!» – твердо сказал Аманхан. Что тут стыдного, черт возьми?! Выходя из того, что нужно читать русских, Аманхан никогда не отрывался от русской литературы, в какое бы время это ни было. Он не уставал подписываться на московские литературные издания. Были случаи, когда он платил месячную зарплату за международные телефонные разговоры с московскими, вологодскими поэтами. Их дружба началась во время его двухгодичного обучения на курсах Литературного института имени М. Горького. Интересно, что он нигде не пишет и не говорит о том, что учился в Москве. «Чем мне хвастаться?» – говорит он. В современном российском обществе стихи имеют большую ценность. Или к словам поэтов прислушиваются. Там политика не так оторвана от общественного мнения, как у нас, где поэт сам по себе, а политика и власть сами по себе. Правительство, которое не жалеет средств на русскую литературу, никогда не было. Политики, которые действуют по своему усмотрению, ученые, которые говорят, что знают, писатели, которые живут, угождая власти, не так ценны, как в Казахстане. Возможно, поэтому некоторые из их ученых получили Нобелевскую премию (Ж. Алферов), а их поэтов весь христианский мир почитает как пророков (Ю. Кузнецов). Или, чтобы удержать такую огромную империю, как Россия, нужно не забывать о чести и совести…
После возвращения из Москвы Аманхан, кажется, начал смотреть на стихи по-другому. Он стал писать меньше, публиковаться меньше. Жаль, что мы упустили связь с Литературным институтом имени М. Горького. Мы должны ненавидеть русский шовинизм, некоторые обычаи русских, но какую пользу мы найдем, отрицая необходимость учиться у их литературы? Нужно знать русских, а потом, если будешь ненавидеть, тебя будут слушать. Ты не знаешь, не понимаешь, твое образование недостаточно, ты говоришь, что ненавидишь просто так, простите, это невежество времен Абая. Это «русофильство» Аманхана. В конце концов, он даже подражал «держимордовским» выходкам русских националистов, и из-за этого чуть не попал под суд, дойдя до ушей тогдашнего главы правительства Акежана Кажыгельдина. С тех пор, если есть два человека, которые всей душой против возвращения Кажыгельдина в Казахстан, то один из них – Аманхан. Но, кажется, Кажыгельдин об этом не знает. После этого лирическое «я» Аманхана начало поддерживать официальную власть, он желал, чтобы колючка, вонзившаяся в пятку казаха, вонзилась ему в лоб, если два человека искренне преданы официальной власти, то один из них – Аманхан, но, к сожалению, официальная власть, кажется, этого не знает. Говоря об официальной власти, многие из нас смотрят на правительство с надеждой. Мы хотим, чтобы нас лелеяли, уважали, по крайней мере, приглашали на важные собрания, как в старые советские времена. Если нас не приглашают, мы обижаемся. Мы пишем статьи с обидой. Мы угрожаем перейти в оппозицию. Кажется, Аманхан давно установил дистанцию с правительством. Они не ищут друг друга. Спросите сегодня, кто председатель Кабинета министров или министр, Аманхан вполне может не знать. В этом он похож на покойных Такена Алимкулова и Бердибека Сокпакбаева. Действительно, зачем Аманхану знать, кто начальник, ведь начальник не напишет ему стихи. Вот вам позиция! Его критики – Абдижамил Нурпеисов, Олжас Сулейменов, Мурат Ауэзов. По его мнению, все трое «ничего не дали литературе, не заботятся о казахах, благоволят русским». Дополнительное обвинение Мурату Ауэзову – «пропагандирует какое-то шаманство (не говорит шаманизм), против мусульманской религии». Я никогда не слышал, чтобы Мурат Мухтарович выступал против ислама, когда и как. Если его родной отец Мухтар Омарханович, а предки происходят от святого Баксайыса, то как Мурат может быть врагом религии – непонятно. Вообще, в Атаконысе 14 у Аманхана много взглядов, которые трудно понять сразу. По сути, разговор о нем был бы полным, если бы мы начали с темы «Аманхан и Темирбек Кожакеев», а затем продолжили по направлениям «Аманхан и сеть мирового сионизма», «Аманхан и государственность», «Аманхан и Аскар Сулейменов», «Аманхан и Токаш Бердияров», «Аманхан и молодежь», «Аманхан и правовая журналистика». Как вы видите, тем много. Сложных. Очень трудных. Они не поместятся в одной статье.
Аманхан меньше всего пишет на темы Любви и Религии. Почему он мало пишет о любви – это его дело, но как понять холодность к религии у сына рода, предки которого пришли из арабской земли, родового гнезда, чтобы проповедовать ислам в нашей степи, и стали казахами? Мы призываем его переводить хадисы Пророка, Аманхан не соглашается. Мы просим его переводить религиозные книги, но он снова отказывается. Мы приглашаем его на пятничный намаз, но у него нет времени. Оказывается, его отталкивают фальшь и показуха в религиозной сфере. «Верить в Бога, совершать пятикратный намаз, поститься, давать милостыню, совершать хадж… Я не готов ни к одному из этого. Придет время, я буду готов, и с этого дня перейду к соблюдению религиозных предписаний. До тех пор я не собираюсь обманывать ни себя, ни других. У меня и так достаточно других грехов», – говорит он. Двуличные мужчины и женщины, говорящие, что они на пути религии, по его словам, «вызывают отвращение». У писателей есть свои «личные райские уголки» или любимые места. Например, Йокнапотафа У. Фолкнера, Мещера К. Паустовского, Арал А. Нурпеисова. Это, вероятно, рождается из поиска своего мира, который художник понимает и может объяснить только сам. Йокнапотафа Аманхана – это река. Сырдарья. Сколько месяцев в году он проводит на реке, знает только он сам. Я знаю, что он часто туда ездит. Тем не менее, его представление о родной земле другое. Он называет тоску по родной земле некоторых поэтов и писателей, живущих в Алматы и Астане, «фальшивой тоской». Это, вероятно, русское выражение, которое он перенял из Москвы. Он ненавидит «фальшивую тоску» до собачьей ненависти. «Аужеке-ау, разве можно осуждать человека за то, что он скучает по родной земле?» – попробуйте заступиться, и он тут же набросится на вас, говоря: «То, о чем ты говоришь, – это литературный текст, которому нас научил марксизм». Позже я узнал, что те, кто пишет стихи о тоске по деревне, во-первых, лживо плачут, во-вторых, имитируют стихи предыдущих поэтов о деревне, создавая вариации (если он силен, почему бы не написать по-своему?), в-третьих, самое худшее – от стихов о деревне часто исходит запах невежества, ограниченного круга (он сам переводит это на русский как «ограниченность»), и еще хуже – проглядывает местничество и трайбализм. Согласны вы или нет, но разговор именно такой.
Он позвонил поэту, написавшему: «Когда я скучаю по своей деревне, мой подол наполняется слезами», и отругал его: «Что случилось с твоей головой, вместо того чтобы плакать, как женщины, купи билет на автобус и поезжай!» Положив трубку, он снова добавил: «Это просто выводит из себя». У села Кожатогай река разливается, образуя залив и возвращаясь обратно. Это красивый вид, как на картинах старых русских пейзажистов. На обрыве находится место дома поэта Майлыходжи. Поэт любил сидеть на этой высоте и смотреть на бурную реку внизу. Листья тополей непрерывно шелестели. Этот вид тополя растет только вдоль Сырдарьи. В других регионах он не приживается. Это интересное дерево. Дети деревни, которые косят траву на острове посреди реки, плывя на лодке-плоту, кричат и здороваются. Когда-то он сам много раз переправлялся на такой лодке-плоту на тот берег. Тогда река была полноводной и бурной, разливалась каждую весну. Старики, глядя на силу разлива, давали названия, такие как «переворот котла» или «одержимая бесом». Когда весна приходила и переходила в спокойное лето, местные жители радовались, говоря: «Пришла весенняя вода». Раньше казахи использовали плоты и лодки с севера. Лодочное дело было ремеслом, передаваемым от отца к сыну, а сегодня у каждого второго дома есть моторная лодка. Плот – это не только прогулка, но и средство перевозки, транспорт, доставляющий необходимые вещи. Майлыходжа, отец Аманхана, был не только поэтом, но и мастером на все руки. Однажды, нагрузив плот, он остановился здесь и начал разгружать свой груз. Говорят, его сын, учившийся в русском классе, вместо того чтобы помочь отцу, стоял рядом, скрестив руки за спиной. Заметив это, один хитрый поэт подъехал на коне и сказал: «Дат, тақсыр!» Он внезапно, не давая Майлыходже опомниться, стремительно сказал: «Тақсыр-ай, ты пустил плот сверху, На плот ты погрузил тал на один-два дома. Твоего сына, который стоит и смотрит, как ты работаешь, я бы проклял его мать», – сказал он и отступил на коне. Цель – не ждать ответа Майлы, потому что он мог проиграть. Похоже, прежние люди тоже хорошо освоили хитрость. Зато хорошо говорить: «В такой-то весенний год я сказал Майлыходже так-то». Та же река, тот же берег… В этом месте в детстве он ловил рыбу. Здесь он помогал своему отцу, аксакалу Алимходже, косить траву. А вон там впервые услышал смех соседской девочки, который показался ему невероятно красивым… Большинство стариков ушли. Друзья тоже разбросаны по разным местам.
У подножия старого кладбища за деревней простирается на большое расстояние. Каждый раз, когда я иду на кладбище, мое сердце сжимается…
Все это люди, которых он знает. Мавзолей отца, могила матери, родные, близкие, родственники…
Каждый раз, когда я прихожу, он пишет новые стихи. Давайте на мгновение прислушаемся к реке, «созданной» Аманханом, и полюбуемся картинами, нарисованными Аманханом:
Опора моей души, когда ей грустно,
Какая священная вода журчит,
Волны, извиваясь, как прежде,
Сырдарья часто снится мне.
Я не знал, что она растворится в небе,
Та единственная струйка дыма, что вилась отдельно,
Сырдарья, сверкающая и бросающаяся в глаза,
Поднялась, как спина волка.
Туман, обволакивающий мои глаза,
Сколько детских судеб ушло в тумане.
Внезапно мой ум нарушил голос тети,
То, что потерялось вчера, никогда не найдется.
Или посмотрите на эти картины:
Я достиг ее, как ястреб, поймавший птицу,
Но нежная весна ускользнула, не дав себя поймать.
Далеко ли, словно качаясь на качелях,
Стоит в глубине реки.
Луч, падающий с вершины тополя,
Не отличается от косы девушки.
Кызылкум, дующий горячий песок,
Ты поднял мою грусть, что была в моей груди.
Тоска по тебе, желтый пояс,
Не могу снять, знаешь ли, как я живу.
Раздувая мои мысли, словно тлеющие угли,
Ветер подул, сжимая живот, не зная моего праздника.
Я иду по берегу, ведя свою тень,
Мое тело, наполненное полынью, одинаково.
Читая такие стихи, читатель словно слышит биение сердца поэта, тоскующего по детству, когда его тело было единым с полынью. Возможно, в этом и заключается счастье поэта. Луна, покачивающаяся на дне реки, – тоже чудесная картина.
Для Аманхана река – это не просто географический объект, это духовный мир, где он находит потерянное, скучает по несбывшемуся, пропускает прошлое через сито разума, смотрит на будущее критическим взглядом, избавляется от пыли и грязи повседневной суеты, и не только избавляется, но и, встряхнувшись, как сокол, смотрит на жизнь с новым стремлением, с новой силой. У человека должен быть такой внутренний мир. Иначе петля убогости и нищеты никогда не снимется с твоей шеи. Французы говорят: «Поэты рождаются в провинции, умирают в Париже». Судьбы последних четырех-пяти поколений казахских поэтов похожи. Деревня, сельская школа, Алматы, Университет, работа в редакциях газет или издательствах…
Видно, что биографии довольно скудные. Сколько поэтов, которым даже тридцать-сорок лет, не видели ничего, кроме своей деревни и Алматы? Конечно, такие пишут стихи, высасывая пальцы, и читают их такие же, как они сами. Среди них было мало тех, кто служил в армии, работал на производстве, в сельском хозяйстве, в других областях, кроме литературы. Обычно сразу видно, служил человек в армии или нет. Аманхан в цикле стихов, начинающемся со слов «Вспомнилась моя юность в армии», делает глубокие гражданские размышления. Таким образом, прежде чем прийти в литературу, он прошел через различные ступени жизни, стал зрелым мужчиной с мозолями на ногах, свободным от женских сплетен, мелких интриг, зависти, мелочности, лени, неспособности радоваться успехам друзей, с твердым характером, упрямый, с сильной волей, и эти качества, в свою очередь, никогда не позволяли ему писать унылые, размытые, бесхарактерные, льстивые, слабые стихи. Есть много слухов о том, что он по-особенному смотрит на женскую поэзию, что, прежде всего, он ищет в молодом человеке, пришедшем к нему как к поэту, не мастерства стихов, а мужских качеств, и что, не найдя этих качеств, он приходит в ярость.
Даже молодежь, не говоря уже о его сверстниках, не понимает его слов: «Стихи пишут и собаки, и птицы, будь прежде всего мужчиной», и дает разные оценки, но Аманхан не отступает от своего принципа.
Не все знают, что мысль «Уныние хуже предательства» – это не просто красивое изречение, а жизненное кредо. Многие его поступки в жизни и в стихах напоминают Токаша Бердиярова. Покойный Токаш ага ненавидел в жизни фальшь. Некоторые мемуаристы хотят высмеять это, говоря, что он «все время конфликтовал с начальниками, знаменитостями». Это не так. Речь идет о том, что человек, продвинувшийся по службе, склонен ко лжи. Речь идет о том, что ради получения звания некоторые продают свою совесть. Аманхан однажды категорично заявил об одном поэте-старшем брате: «У него нет морального права писать стихи о любви». Мы восприняли это как хорошую шутку и оставили. Мы также смеялись, когда он поставил три восклицательных знака подряд в конце книги одной поэтессы-старшей сестры, написав «Не верю!!!». Разве этот смех не является нашей собственной оценкой, а не оценкой Аманхана?
«А ты», – сказал он мне однажды, – «почему ты так часто уезжаешь в Кожатогай?» – спросил он. Он помолчал немного, а затем добавил: «Это просто выводит из себя…» Конечно, каким бы сильным ни было волевое начало художника, бывают моменты, когда он внутренне страдает, сожалеет, разочаровывается, когда его раздражают предательство, ничтожность, жажда славы некоторых друзей. После этого я перестал спрашивать: «Опять в Кожатогай?»
Аманхан – человек, не похожий ни на кого, поэтому и поэт, не похожий ни на кого. Что бы мы ни говорили, правда в том, что он не принес в свой караван чинов, должностей, званий, славы ни одного беспризорного жеребенка. Я лично рад, что у нас есть такой поэт. Конечно, было бы еще лучше, если бы таких поэтов было больше. Но Аманхан – один. Он как одинокое дерево на дороге в Кожатогай.
Почему хороших людей мало, почему они одиноки?
Есенгали Раушанов
Взято из книги Аманхана Алимұлы «Атақоныс»