Одной из ветвей функциональных стилей является язык художественной литературы, исследование которого в основном сосредоточено вокруг двух проблем: 1) место языка художественной литературы в развитии общенационального литературного языка, 2) стиль отдельных писателей (индивидуальный стиль). Их приходится рассматривать с двух точек зрения: одна – мастерство, другая – нормативность. Если говорить подробнее, то первая – это рассмотрение языка художественной литературы, то есть «поэтического слова»50 как объекта стилистики, вторая – соотношение и взаимосвязь норм определенного пласта общенационального литературного языка, например, его лексики или грамматики, с нормами национального художественного языка, а также проявление этих норм в художественных текстах.
Хотя объектом этих двух видов исследований является язык художественной литературы, между ними существуют большие различия в конечных целях и методах анализа. Если первое относится к области лингвистической стилистики, то последнее является проблемой формирования и утверждения языковых норм, то есть культуры речи. Причина этого в том, что сам язык художественной литературы «двуплановый»: во-первых, он относится к «общему» языку и должен ему соответствовать, во-вторых, язык художественного произведения должен подчиняться «символической структуре» этого произведения51.
Общая стилистика – это область науки о мастерстве, к которой относятся исследования средств выразительности языка и их использования в художественной литературе. Поскольку художественная литература является произведением искусства, ее язык рассматривается как средство, «материал» этого искусства, и поэтому он должен обсуждаться с точки зрения искусства, то есть мастерства.
В общей лингвистике стилистику подразделяют на: 1) стилистику языка, то есть систему систем (стилистика языков); 2) стилистику речи, то есть исследование общенародного употребления языковых элементов (стилистика речи); 3) стилистику художественной литературы, то есть поэтическое исследование52. Следует отметить, что в нашем, казахском, научном сообществе в основном первые два объекта исследования привлекают больше внимания, а последняя область развивается медленнее. Однако нельзя сказать, что она полностью отсутствует. Исследователи, такие как Е. Жанпейисов, Х. Нурмаханов, М. Сергалиев, Х. Каримов, Б. Шалабаев, анализируют и раскрывают мастерство слова и художественные приемы ряда писателей. Следовательно, при исследовании языка художественных произведений как объекта стилистики анализируется мастерство писателя в удовлетворении эстетических требований, то есть почерк, словесный узор (манера) автора.
Писатель выражает свою идею, образы и картины через язык. В художественном произведении важно не только то, ЧТО изображено, но и КАК изображено. Показать это «КАК» – задача стилистики. Повторимся, стилистика исследует эстетику слова, роль слова в контексте. Следовательно, лингвостилистика является областью науки, показывающей основы развития национальной культуры художественной речи. Лингвистическая задача стилистики заключается в исследовании не самого стилистического эффекта, а языкового механизма, порождающего этот эффект.
Интересы стилистики и культуры речи пересекаются, поскольку для определения правильности или неправильности употребления языковых элементов в художественном слове (то есть нарушения или сохранения культуры речи) необходимо сначала знать, где и с какой целью употребляется этот элемент, то есть имеет ли он стилистическую окраску. Поскольку стилистическая окраска слова является наслоением на его основное значение, необходимо выявить суть этого наслоения. Исследователи показывают, что взаимосвязанное рассмотрение проблем стилистики и культуры речи стало актуальной задачей сегодняшнего дня. Таким образом, поскольку целью стилистики является оценка употребления языковых элементов, выявление и анализ их неуместного, ошибочного употребления совпадает с задачами языковой культуры.
Лингвостилистический аспект исследования языка художественного произведения, как одной из ветвей функционального стиля, направлен на следующее:
а) проявление «образа автора»;
б) виды повествования;
в) принципы передачи речи персонажей (заставления персонажей говорить);
г) проявление языка персонажей и собственного языка автора.
Это, в основном, проблемы стилистики художественной прозы. В области драматургии и поэзии лингвистическая стилистика ставит иные вопросы.
В русской лингвистике мы наблюдаем всестороннее, хорошее исследование языка драматургии. В этой области внимание уделяется следующим вопросам:
а) изображение образов персонажей через язык;
б) типизация устной речи через язык персонажей;
в) использование значения слова в стилистических целях в драме.
Что касается поэзии, то лингвостилистические изыскания здесь будут совершенно иными. Прежде всего, поскольку сама поэзия – это «концентрированная» образность, возникает задача исследования средств и приемов, создающих эту образность (распознавание и раскрытие образности – это, конечно, «дело» и стилистики художественной прозы, и драматургии). Поскольку лингвистическая стилистика исследует особенности художественного слова, к ней относится лингвистическая поэтика, охватывающая такие разделы, как ритм, эвфония, поэтический синтаксис, словесный образ. При исследовании языка поэзии с лингвостилистической точки зрения в первую очередь ставится вопрос о словотворчестве образов. А словотворчество образов возникает благодаря умению писателя создавать языковые средства в своем творчестве. Задача поэтической стилистики – распознавание типов образов слова, их национального колорита. Все это в казахском языкознании пока не исследовано систематически. Прежде всего, следует отметить, что в казахской стилистике на лингвистической основе «образ автора» как объект исследования, раскрываемый в монографическом плане, совершенно не рассматривался.
«Образ автора» – с точки зрения языка – это смысловой стилистический стержень художественного произведения53 (следует отметить, что «образ автора» и «автор произведения» – это не одно и то же). Определение «образа автора» означает стилистический анализ произведения. «Образ автора» можно увидеть и распознать в стиле повествования произведения, в способах передачи диалогов и монологов, в экспрессивно-стилистических элементах. Короче говоря, «образ автора» – это лингвостилистическая проблема.
По своей структуре художественное произведение делится на повествование (слово автора) и диалоги (речь персонажей). Поэтому возникает необходимость определить авторские нормы повествования в художественном произведении. В художественной прозе выделяют четыре типа повествования:
Повествование ведется от имени самого автора. Многие произведения художественной прозы, особенно крупные формы, такие как романы и повести, написаны этим типом повествования. Например, эпопея М. Ауэзова «Абай», «Пробужденный край» Г. Мусрепова, «Шығанақ» Г. Мустафина, «Боран» Т. Ахтанова, «Үркер» А. Кекильбаева и др.
Повествование ведется от имени рассказчика-персонажа (но без стилистической окраски). Этот метод также широко используется в казахской художественной речи. Особенно этот тип авторского повествования широко используется в коротких рассказах, повестях. Например, рассказ М. Искакбаева «Арпабектің сары атаны», повесть Ш. Муртазаева «Табылған теңіз» ведутся от имени персонажа, однако в их тексте автор намеренно не использует элементы местной речи, просторечия, разговорной речи. Стилистические элементы в таких произведениях используются только в диалогах.
Рассказчик-персонаж не называется, но стиль повествования передается с точки зрения этого персонажа (его оценки, восприятия и т. д.). Например, повесть А. Кекильбаева «Құс қанаты» рассказывается глазами (словами) неграмотной «длинноволосой черной старухи», выросшей в деревне. Поэтому здесь используются простые элементы, характерные для разговорной речи: простые слова, такие как бозымбай (боз өкпе), ұшпақ (жұмақ), бұтқа толу (бәлдену), тортиып жүру (ренжу), жырқылдау; местные слова, такие как бойлы-сойлы (благородный, знатный), дызықтау (спешить), бөтеке (почка), шатпа (четырехстенная юрта); а также слова со стилистической окраской, такие как шүйке бас, сидаңдаған қу сирақ, енесі пақыр, атасы жарықтық, которые встречаются в речи автора.
Точно так же общий тон авторских повествований в романе А. Нурпеисова «Сең» призван исправить многое, он выражает намерение вмешаться в судьбу пересохшего Арала, он честен, поэтому через восприятие, оценку, видение главного героя – Жәдігера Амиржанова, ведущего беспорядочную жизнь, «со скверным характером», который с критической точки зрения смотрит на окружающих – на «толстосумов» и беспокойную жену Бапизу, ненасытную свекровь – передается его мировоззрение, оценка, видение.
4) Рассказчик называется, и произведение ведется от лица этого персонажа. Стилистическая окраска повествования подчиняется манере речи рассказчика-персонажа. Например, рассказ Б. Майлина «Шұғаның белгісі» начинается со слова автора, говорящего от первого лица, но все последующие события передаются устами одного из путешествующих людей – простого сельского жителя лет 30-40, его речью. Поэтому предложения здесь короткие. В рассказе используются такие элементы разговорной речи, как немене еді, тәйірі соның өлеңі… ой, Алда-ай, қызық заман екен-ау… әйдай («Есімбектің үлкен үйі лық толған адам, қымыз ішіп, әйдай, қызды-қызды болып жатыр екен»), дүниені сөткен адам… Зәйкүл – сөзшең қатын… Айнабай – қызыл көзді пәле…
Следовательно, возникает необходимость познать закономерности (нормы) выбора слов и построения предложений, связанные с этими четырьмя типами повествования, что является областью, которая в казахском языкознании пока только начинает осваиваться. В этой связи следует упомянуть монографии Х. Каримова «Қанатты тіл» (1995), Б. Шалабаева «Язык художественной прозы» (1994), М. Сергалиева «Язык художественной литературы» (1995), вышедшие в последние годы.
Также на повестке дня стоят вопросы: «Существует ли в казахской художественной речи создание образов через диалоги, есть ли у нас «городская речь», «сельская речь» (как в русском языке «городская речь», «крестьянская речь» и т. д.), если есть – каково их проявление в художественной литературе, если нет – наблюдаются ли иные особенности в передаче диалогов?». В связи с этим возникают и новые стилистические вопросы, такие как: есть ли разница между авторской речью и речью персонажей в казахской прозе прошлого (50-60 лет назад) и настоящего (последние 20-30 лет); наблюдается ли активность в языке автора (собственное видение писателя); вмешательство автора в язык персонажа, то есть вложение своего языка в уста персонажа, или наоборот, передача авторского повествования языком персонажа.
Таким образом, лингвостилистика стремится дать эстетическую характеристику художественному тексту, то есть выявляет особую функцию слова в художественном произведении: его стилистическую окраску, явление.
Что касается второго аспекта, рассматривающего соотношение языка художественного произведения и норм общенационального литературного языка, то здесь, прежде всего, необходимо определить сами нормы национального художественного слова. Затем ставится цель выявить моменты, соответствующие или не соответствующие этим нормам в языке художественной литературы, то есть мотивированные (мотивированные) и немотивированные (немотивированные) отклонения от нормы. Исследование языка художественного произведения с точки зрения общелитературной нормы, хотя и перекликается с предыдущими лингвостилистическими изысканиями, является самостоятельным научным исследованием.
Язык художественной литературы – это широкомасштабная проблема. С точки зрения стилистических изысканий, сюда входит анализ языковой сущности художественного произведения как памятника искусства и познание мастерства его создателя, то есть писателя.
Кроме того, поднимаются вопросы: «Соблюдает ли писатель общенациональные нормы современного казахского литературного языка, есть ли отклонения от этих норм, и каковы их причины?», и данная проблема должна быть рассмотрена и с нормативно-статической точки зрения. В любом случае, параметр языка художественной литературы определенного периода измеряется направлением развития и принципами литературного языка той эпохи.
Никто не может отрицать, что основой, фондом и источником языка художественного произведения является общенациональный язык, общелитературный язык. Поэтому культура речи, поднимаемая сегодня (независимо от того, какой жанр речи обсуждается), в конечном итоге сводится к языковой норме. Проблема «соответствует ли язык казахской художественной литературы этим нормам?» должна стать самостоятельным объектом научного исследования. Стиль художественной литературы сыграл главную роль в формировании и развитии казахского литературного языка. И сегодня, наряду с общественно-публицистическим и научным стилями, язык художественной литературы, занимающий определенное место в процессе совершенствования литературного языка, нуждается в исследовании не только с лингвостилистической точки зрения, но и с точки зрения отбора, стабилизации норм литературного языка, повышения культуры речи. Научные изыскания, проводимые с этой целью, вынуждены предлагать работы с новым научно-теоретическим содержанием, такие как определение национальных художественных и литературных норм казахского языка, раскрытие его особенностей, раскрытие сути явлений отклонения от литературного стандарта и нормы, показ их природы, правильности и неправильности.
Более того, помимо положительных сторон, оказывающих хорошее влияние на развитие казахского литературного языка на современном этапе, необходимо представить научные обоснованные предложения, указывающие на отрицательные моменты, не соответствующие лингво-эстетическим требованиям, и исправляющие их. Это главное требование, предъявляемое сегодня как к теоретическому, так и к прикладному языкознанию. Следовательно, синхронно-нормативное исследование языка художественной литературы является одной из актуальных проблем современного казахского языкознания. Конечно, сначала целесообразно провести диахронно-нормативные изыскания. А сегодняшнее требование, с точки зрения повышения культуры речи, заключается в необходимости уделять особое внимание синхронно-нормативным исследованиям. В частности:
Каковы отличительные признаки, точки соприкосновения и разделения общенародных национальных литературных норм и норм художественной речи, принципы и направления их развития?
Существуют ли отклонения от нормы национального литературного языка в современном казахском художественном языке, каковы мотивированные и немотивированные виды этих отклонений, и в каком жанре художественной литературы, в каком пласте языка эти отклонения ощущаются больше всего?
Ставятся проблемы: «Смог ли писатель творчески использовать языковые средства, или каково его влияние, вред для нашей современной культуры речи, на каком уровне?»
При исследовании языка художественной литературы с точки зрения стилистических особенностей и культуры речи необходимо также разделять и анализировать объекты по жанрам прозы, поэзии, драматургии. Кроме того, следует строго учитывать, по какому пласту языка следует искать нормативность. Например, исследование нормативности лексического пласта отличается не только объектами исследования, но и учетом эстетической нагрузки слова наряду с его семантическим значением. И это отличие еще больше проявляется в языке прозы, поэзии или драматургии. Поиск нормативности в синтаксисе в первую очередь направлен на стилистико-эстетическую цель художественного текста. Правильность (нормативность) в синтаксисе не всегда совпадает со структурной (общеязыковой) нормой. Если отклонение от структурной нормы в языке художественной литературы обусловлено художественным требованием, то это является нормативностью в художественном языке. Такая «нормативность вне нормы» совершенно особенна в жанре поэзии.
В стилистике анализ лексики занимает центральное место, и, конечно, не уступает синтаксису. Поэтому при исследовании культуры речи художественной литературы (и других) лексико-фразеологический пласт обычно берется в первую очередь. При познании лексических норм в казахской художественной прозе, на наш взгляд, сегодня необходимо обратить внимание на следующие моменты (объекты):
Употребление диалектизмов (местных элементов), то есть проявление, состояние, направление развития явления, называемого в русском языкознании диалектизацией, в современном казахском художественном языке;
Способ употребления образных слов, присущих общенародному языку, распад фразеологизмов;
Употребление просторечных, устаревших, редких слов;
Выбор синонимов; использование идеографических и стилистических синонимов;
Появление новых лексических употреблений (создание новых слов без необходимости или успешность или неуспешность предложенного нового употребления при необходимости);
Использование штампованных слов и выражений; обновление значений слов путем расширения сферы их сочетаемости;
Употребление лексических вариантов, то есть правильность или неправильность употребления параллельных элементов, таких как морфологические, орфографические, семантические, генетические и т. д.;
Актуализация в языке художественной литературы определенных словообразовательных элементов и синтаксических приемов;
Разделение лексики на стилистические пласты (поэтизмы, просторечия, канцеляризмы и т. д.) через язык художественной литературы.
Часть этих объектов связана с уместностью (функциональностью) слова, а часть напрямую связана с проблемой вариативности в литературном языке, то есть одна из главных проблем, касающихся литературной нормы, заключается в правильном употреблении языковых элементов (например, слов) на своем месте, в своей функции, а другая – в вариативности, параллельности. Эти два аспекта являются ядром, наиболее значимыми сторонами проблемы общей культуры речи54.
При исследовании этих объектов будут определены национальные нормы лексики казахской художественной литературы; будет познан процесс нормализации казахского литературного языка через язык прозы; будут определены принципы выбора слов, происходящие в этом процессе; будут выявлены явления отклонения от общей литературной нормы.
Кроме того, при исследовании лексики художественного произведения с точки зрения литературной нормы, речь идет о двух больших проблемах: одна – правильное употребление слова, вторая – красивое употребление слова. В первом случае объектом является нейтральное значение слова, его коммуникативная функция, во втором – художественное значение слова, его стилистическая функция.
Во-первых, считать условием только соблюдение норм общелитературного языка – совершенно необоснованное ограничение. Художественная литература – это художественный мир, произведение искусства, это не просто средство передачи информации, а средство ее выразительной, красивой передачи, изображения. Следовательно, правильное, уместное, нормативное употребление слов в художественном тексте должно рассматриваться в подчинении красивому употреблению. Это одно из главных отличий языка художественного произведения от языков других стилей, таких как публицистика, научный стиль. Если художественное произведение написано «ровно», «правильно», не отклоняясь ни на шаг от какой-либо нормы (правила) общей грамматики и лексики, то такое произведение не сможет воздействовать на чувства читателя, оно не сможет оправдать определение «художественное». Вот одно из условий, учитываемых в методе исследования.
Ведь само по себе правильность слова (культура) или правильное употребление языка (правильность речи) нельзя понимать односторонне. Общая правильность речи – это соблюдение структурных, то есть присущих данному языку закономерностей. Они представлены в учебниках грамматики, учебных пособиях, словарях и т. д., описывающих структуру языка. Эти закономерности озвучиваются в школе при первоначальном обучении языку. Это вопрос общего правильного употребления, не нарушающего правила языка, его внутренние естественные закономерности, а закономерности красивого и уместного употребления языка существуют. Следовательно, наряду с общей языковой нормой существуют и лингвостилистические нормы, то есть разграничение и исследование объекта прикладной стилистики – общей культуры речи, и объекта лингвистической стилистики – культуры художественной речи – является новой проблемой для казахского языкознания.
Объекты исследования в лингвостилистике, такие как построение фразы и текстообразование, также ждут своего специального исследования в казахском языкознании. Проблема построения фразы должна рассматриваться с двух точек зрения: первая – выбор слов, составляющих фразу, вторая – структура фразы (нарушение устойчивых конструкций, создание плеонастических структур и т. д.). Из них лишь отдельные вопросы, например, трансформация устойчивых выражений, пословиц и поговорок или некоторые вопросы текстообразования, начали исследоваться на уровне кандидатских диссертаций в качестве общего описания (констатации факта), но обсуждение этих тем с чисто лингвостилистической точки зрения не было широко рассмотрено.
Во-вторых, при определении лексической нормы языка художественной прозы необходимо применять метод ее тесной связи с направлениями развития литературных жанров. Например, в современной казахской художественной прозе наблюдается тенденция к стилизации различных языковых элементов.
Стилизация – это соответствие языка теме, жанру, эстетической цели произведения и «образу автора», то есть идее, взгляду, позиции автора. Например, если автор исторического произведения стремится максимально приблизиться к правде изображаемой эпохи при выборе личных имен, при озвучивании персонажей и т. д., то это будет исторической стилизацией.
Существует множество видов стилизации. В современной казахской художественной литературе необходимо искать и анализировать произведения, обладающие чертами интеллектуализации, интимизации, фольклоризации. Любой из этих видов расширяет сферу выбора слов; ищет новые способы композиционно-синтаксической структуры текста, передачи монологов и диалогов, обогащает тематические группы лексики и т. д.
В таких «…изированных» произведениях закономерно наличие лексических элементов и грамматических форм-приемов вне нормы, удовлетворяющих требованиям жанра. Поэтому нельзя считать все это нормой, то есть отклонением от нормы, нарушением культуры речи.
В-третьих, рассмотрение лексической нормы художественного слова с точки зрения исторического развития (изменения) является одним из основных методов исследования. Безусловно, сегодняшнее состояние и характер нормы и культуры казахской художественной прозы отличаются от ее состояния в прошлом веке и в первые десятилетия текущего века. Например, за последние 30-40 лет в жанре прозы возникло направление максимального охвата словарного богатства языка. Для этого предпринимаются попытки использовать как диалектизмы с ограниченной сферой употребления, так и устаревшие слова с неясным значением, редкие слова, которые в настоящее время редко употребляются, а также новые употребления.
Диалектологи, исследующие местные особенности, отмечают наличие в произведениях выдающихся казахских писателей, в самом авторском слове, ряда профессиональных слов и диалектизмов. Например, Шора Сарыбаев отмечает, что в прозаических произведениях А. Нурпеисова, А. Сарсенбаева значения ряда профессиональных названий, характерных для языка рыбаков Арала и Каспия, указаны в сносках и использованы уместно. Исследователь также указывает на то, что в языке Абдижамиля Нурпеисова местные слова встречаются не только в речи персонажей, но и в авторских повествованиях.
Мы также знаем, что Габит Мусрепов, курировавший язык художественной литературы, отметил частое употребление в произведениях Дукенбая Досжанова слов, непонятных жителям других регионов и отсутствующих в норме общеказахского литературного языка (в своем докладе на конференции «Язык современной казахской прозы» в 1984 году). Специалист по языку Байынкол Калиев также собрал и обсудил около 400 слов, не входящих в литературную норму, из 9 книг Д. Досжанова объемом от книги «Жусан мен гүлдер» (1966) до «Табалдырығыңа табын» (1980), разделив их на группы. Исследователь, особо отмечая богатство и художественность языка Д. Досжанова, его стремление к языку, считает чрезмерное и немотивированное употребление диалектизмов недостатком. Он утверждает, что такие существительные, как әдімулық («добро»), әтел («удобный, готовый»), бәйшең («беззаботный»), енепат («огромный, разрушительный»), көлпар («болтливый»), мәп («добыча»), а также глаголы қылтқу, леглу, салмақсоқтану, уажымдау, являются местными или разговорными элементами, даже не зафиксированными в диалектологических словарях56. Исследователь приводит их в контексте, не включенном в диалектологические словари, и предполагает их значения (указанные в кавычках внутри скобок). Возможно, среди этих 400 слов лишь единицы являются не диалектизмами, а устаревшими словами или искусственными формами, но в любом случае читатели, не являющиеся земляками писателя, испытывают трудности при чтении некоторых частей произведений Дукенбая, не могут точно понять значение предложения из-за незнакомых слов.
Таким образом, в языке писателя Д. Досжанова наблюдается явление мотивированной и немотивированной диалектизации, и употребление около 400 слов вне литературной нормы в 8-9 произведениях писателя, по нашим наблюдениям, является сознательным действием, а не результатом небрежности или незнания норм литературного языка. Мы также упоминали, что это действие наблюдается и у других писателей в той или иной степени57.
Конечно, употребление диалектизмов, не имеющих аналогов в литературном языке или дополняющих прилагательные и наречия оттенками, мотивированно (уместно, по необходимости) является приемлемым и правильным приемом для художественной литературы. А если писатель намеренно использует местные элементы даже там, где нет особой необходимости, то приходится искать и причины этого. Это следует рассматривать не как «упрямство» отдельных писателей, а как зарождение течений, начинающих свой путь в практике художественной речи.
В научной терминологии одно из таких течений, приходящих с различными «-изациями», – это диалектизация (по-казахски, называть ли это «локализацией», «погружением в диалектный стиль», «диалектизацией» – в любом случае нужно найти термин для этого явления). Если диалектические элементы употребляются намеренно чрезмерно, то следует отметить, что это действие начало проявляться и в казахской художественной речи.
Таким образом, при познании языка современной казахской художественной литературы, в том числе жанра прозы, необходимо учитывать наличие и развитие различных направлений и приемов на этапах его возникновения и дальнейшего развития. Для этого мы ставим на первое место определение национальных художественных и литературных норм.
Национальные нормы казахского языка
Прежде всего, необходимо определить, «что такое норма?», «каковы ее признаки?», то есть «каковы требования к ней?». Категорию нормы здесь также необходимо разделить на две части: одна – общеязыковая норма, вторая – норма языка художественной литературы.
В языкознании указываются следующие признаки, определяющие общеязыковую норму:
соответствие системе языка, то есть его собственным закономерностям, в том числе грамматическим закономерностям;
традиционный признак, то есть соответствие литературной норме;
связанность с употреблением, то есть с языковым узусом58.
Существуют труды, которые доступно объясняют эти три требования применительно к казахскому языку. Среди них особенно следует отметить книгу Н. Уалиева «Культура речи» (издательство «Мектеп», 1984, стр. 11-44).
Здесь большая роль в стабилизации литературной нормы принадлежит оценке определенного языкового явления (элемента) обществом, то есть его принятию и употреблению как правильного. Например, в последнее время активизация суффикса -гер при наименовании лиц, имеющих определенное звание, профессию, искусство, соответствует общественному (массовому) вкусу, в результате чего в современном казахском литературном языке, в его публицистическом и художественно-литературном стилях, в практике радио и телевидения десятки слов, таких как майдангер, ардагер, иегер, тәлімгер, қаламгер, жүлдегер, баспагер, стали нормой. Точно так же использование слов нама, хана при создании новых названий соответствует общественному вкусу и «приходится по душе» большинству, поэтому сегодня создание и употребление таких слов, как дәуірнама, жаднама, ғарышнама, халықнама, сапарнама, өмірнама, мадақнама; перзентхана, жазхана, дыбысхана, дәмхана, төлхана, ойынхана стало привычным явлением и нормой.
Следовательно, общеязыковая норма – это принятые большинством, стабилизированные употребления в течение определенного периода, то есть значения слов, их фонетико-графическое выражение (форма), модели словообразования и словоизменения, синтаксические приемы. Конечно, норма, то есть именно такое употребление (в том же значении, в той же форме, с таким же изменением и т. д.), – это не категория, которая возникает одновременно и застывает без изменений. Даже если употребление, принятое большинством как правильное в данный период, в жизни языка (на практике) может измениться и утратить свой «образцовый» характер, или, несмотря на то, что оно указано как «норма», некоторые элементы, не подчиняющиеся ему, начинают широко употребляться при поддержке большинства в повседневном употреблении, в прессе, на радио и телевидении, в научных литературах и в ораторских речах перед широкой аудиторией и становятся новой нормой. Например, по грамматической норме современного казахского языка формы глагола, которые должны употребляться как барған жоқ па, келген жоқ па, начали употребляться как келді емес пе. Или в 50-60-х годах текущего века в языке казахской художественной литературы и публицистики стало активно употребляться не повторяющееся союзное слово между двумя прилагательными или двумя наречиями: жұмсақ та жылы, қатал да үнсіз, батыр да батыл и т. д. А раньше повторение союза без повторения было присуще в основном глагольным формам (норма) (например, келді де кетті, отыра қалды да ойланды), то есть прежняя норма несколько изменилась, и наряду с прежней стало появляться новое употребление.
Изменение некоторых аспектов общелитературной нормы и появление новых, получивших социальную поддержку, особенно заметно в области словообразования. Это может быть пассивизация некоторых суффиксов как нормы, и наоборот, активизация ряда редко употребляемых суффиксов или образование одного слова путем объединения двух форм. Все это сказано относительно общих структурных норм языка. А когда речь идет о проблеме нормы, как было сказано выше, разговор следует вести в двух направлениях:
одно – вышеуказанные структурные нормы общелитературного языка;
второе – национальные нормы художественной литературы этого языка.
С последней точки зрения проблема нормы в казахском языкознании до сих пор совершенно не затрагивалась. Поэтому, прежде всего, необходимо определить, «каковы национальные нормы казахского художественного слова?».
Словесное искусство любого народа признается главным показателем национальной нормы художественной речи, а словесное искусство проявляется в художественной литературе, в ее жанрах поэзии, прозы, драматургии, художественной публицистики59.
Художественная литература, в том числе образцы прозы, заняла главное место в дальнейшем развитии языка казахской письменной литературы. В период формирования народа как нации художественная литература максимально охватывает общественную жизнь, поэтому широко использует все богатство общенародного языка. Художественная литература в этот период становится мощным организующим фактором в процессе формирования и развития национального языка. Это явление характерно и для развития казахского национального литературного языка.
Основой языка художественной литературы является общенародный литературный язык. Однако эту основу следует искать не во внешних признаках, то есть не в подсчетах типа «столько-то процентов – казахские слова, морфологические формы – кыпчакской группы», а в том, как эти элементы национального языка относились к ним, как использовали их владельцы этих образцов художественной литературы – писатели. Художественная литература, особенно поэзия, использует модели общенародного языка для создания новых оценочных эпитетов: например, сравнения берутся из реальной жизни, конкретных предметов, явлений. При создании слов-символов также используются исконные казахские элементы. Например, слово «дала» (степь) в казахской поэзии, и даже в прозе, было и остается символом родной земли, священной Родины, а слова «қыран құс» (хищная птица), «тарлан» (лев), «тарпаң» (дикий конь) – символы свободы, «бозінген» – милосердия, «жезкиік» – тоски по красоте, мечты.
Художественная литература – национальное достояние, поскольку в ней максимально используется (охватывается) богатство национального языка; художественная литература часто обращается к фонду синонимов; в художественном произведении преобладает стремление выразить одно понятие с разных сторон; широко используется языковые возможности для выражения различных мыслей и чувств. Все это требует традиции, то есть в фонде литературного языка накапливается богатый и гибкий фразеологический фонд и различные типы словосочетаний (комбинаций), афоризмы, пословицы и поговорки. Писатель использует этот фонд, создает новые по его образцу, тем самым обогащает литературный язык, совершенствует его культуру речи. А это явление требует, чтобы языковое творчество писателя не противоречило традиционной норме, гармонировало с общими и стилистическими закономерностями языка.
Таким образом, если мы определим, «каковы признаки национального художественного стиля казахского языка, то есть каковы его национальные художественные нормы?», то следует сказать следующее. В русской лингвистике, как было сказано выше, отмечается, что национальные особенности художественного языка тесно связаны с нормами общенационального (общенародного) языка, и эти особенности указываются как: величие русского языка, то есть создание великой литературы на этом языке, его мощь, то есть богатство возможностей для выражения человеческой мысли, его правдивость, то есть отсутствие шаблонных образцов, его свобода, то есть богатство синонимов, емкость семантической структуры, гибкость словообразовательных приемов, некоторая свобода в порядке слов в предложении.
Вот национальные особенности, присущие русскому языку, и они признаются основами национальной литературной нормы60.
Национальный художественный стиль языка, его нормы рождаются из вкуса писателя и читателя. Известно, что роль писателей велика в формировании и утверждении норм художественного стиля. По сути, язык художественной литературы, тесно связанный с общелитературным языком, развиваясь в историческом контексте, дает его концентрированное отражение.
При определении национальных особенностей казахской художественной речи мы также придерживаемся этого понимания, то есть нормы стиля художественной литературы с одной стороны, перекликаются с национальными особенностями нашего общелитературного языка, а с другой стороны, эти нормы являются мощным источником, представляющим национальные особенности языка художественной литературы.
Национальные особенности казахского литературного языка, на наш взгляд, следующие:
это язык с долгой традицией (большой историей), унаследованный от языка богатого устного народного творчества и устно возникших поэтических и прозаических образцов;
это язык с высокой образностью, то есть богатство образных (образных) фразеологизмов, активность сравнений и т. д.;
это язык с богатой лексикой, то есть большое количество синонимов, народная терминология, обилие параллельных рядов;
это язык с сильными лексическими и грамматическими возможностями, то есть гибкость словообразовательных приемов, сильная способность к восприятию слов из других языков, склонность к семантическим трансформациям;
сильная общность для всех регионов, где проживает казахский народ, то есть незначительное проявление диалектных особенностей.
Национальный характер казахской художественной речи в основном вытекает из указанных признаков, его нормы формировались в соответствии с этим национальным характером, в гармонии с ним.
Языковые нормы художественной литературы, как было сказано выше, различаются в зависимости от структурного типа художественного произведения, то есть поэзия и проза, или проза (а также поэзия) внутри себя, такие как роман, рассказ, драма, художественный очерк и т. д., имеют свои особенности употребления языка. Кроме того, следует учитывать, что норма художественной литературы с одной стороны связана с традиционно-книжным (письменным61) языком, а с другой стороны – с разговорной речью, находясь с ними во сложном взаимодействии. Если говорить о национальных нормах казахской художественной прозы, об их формировании и утверждении, то можно уделить внимание следующим вопросам.
Казахская письменная художественная проза как образцы литературного жанра, то есть в форме рассказа, повести, романа, появилась в первые десятилетия текущего века. Особенностью этого жанра на казахской земле является то, что он практически сразу приобрел определенную степень характера письменной художественной прозы, не теряя десятилетий, сотен лет в своем лингво-художественном развитии. Причину этого, на наш взгляд, следует искать в следующих факторах. Во-первых, перед языком казахской художественной прозы стояли сформированные нормы и богатый арсенал языковых средств литературного языка, развивавшегося на протяжении веков, то есть языка казахской поэзии и коротких легенд-рассказов, ораторских речей, летописей. Существовал национальный письменный литературный язык казахов, сформировавшийся со второй половины XIX века и приобретший значительную нормативность благодаря деятельности таких писателей, как Ыбырай, Абай. Нормы обоих этих русел непосредственно участвовали в формировании казахской прозы.
Одной из главных особенностей общенационального литературного языка казахов является его универсальность для всех уголков обширной казахской степи, то есть его наддиалектный характер, и художественная проза сразу же приобрела эту особенность. Если взять язык рассказов, написанных в 10-х годах XX века, таких как «Қыз көрелік» Т. Джомартбаева, «Қалың мал» С. Кобеева, «Шұғаның белгісі» Б. Майлина, то в них практически нет элементов, неизвестных в каком-либо регионе Казахстана, и они максимально понятны читателям из всех уголков казахской земли.
Другой особенностью, присущей традиционной казахской поэзии и письменному литературному языку, является образность, а молодая казахская проза с самого начала широко использовала переносное значение слова – метафоризацию. Метафоризация – это источник средств создания образов. Метафора не называет предмет (явление, действие), а описывает его. В основе метафоризации лежат сравнения и уподобления. Они сразу же нашли свое место в первых рассказах, повестях.
Широкое и свободное использование образно-описательных возможностей слова, то есть переносного, образного значения слова, таких как аллегория (иносказание), перифраза (описательное название предмета, явления, действия) – одна из главных национальных особенностей казахской художественной речи. Вероятно, это нельзя считать «восточной витиеватостью» (характерной для литературы восточных народов, по-русски «восточная витиеватость»), то есть перешедшей из традиций арабской, персидской, чагатайской литературы. Это, прежде всего, метод, присущий языку поэзии. Поэзия – это проявление образов. А в формировании национальных особенностей казахского литературного языка особую роль играет поэзия в целом, в том числе очень древняя, устно распространявшаяся поэзия акынов-жырау, богатый устный народный язык.
Образность – это особенность не только художественной литературы, но и казахской разговорной речи в целом. Это хорошо проявляется при наименовании явлений природы, особенно окружающей среды, и даже при наречении ребенка. Например, нетрудно заметить, что в основе названий растений, таких как кәріқыз, шықетер, қазтабан, құтқонбас, қозықұлақ, итмұрын, құртқашаш, лежат приемы сходства, сравнения, образности, описания. Известно, что казахский народ до сих пор свободно и активно использует аллегорию (иносказание) при наречении детей. Следовательно, использование иносказательного, описательного значения слова является одной из национальных особенностей казахского языка, как и других языков. Возможно, такая особенность в одних языках сильна, в других – слабее. А в казахском языке, особенно в его поэзии, а затем и в языке прозы, этот метод художественного оформления является очень сильным средством.
Говоря об использовании иносказательного, образного значения слова как национальной особенности казахского литературного языка, речь идет не только об умении уместно использовать готовые образы – готовые штампы, то есть устоявшиеся фразеологизмы, сравнения, эпитеты, перифразы, но и об умении использовать их модель.
Метафоры и метонимии в художественном тексте, поскольку они являются в основном семантическими неологизмами или семантическими инвариантами, на наш взгляд, точнее считать их «собственностью» отдельного писателя (почерком), чем «собственностью» общенародного языка. Например, то, что Абай называл свое окружение «местом без ухабов и поворотов» (перифраз/метафора), является семантическим неологизмом, принадлежащим самому автору, а не образом, используемым во всех ситуациях, то есть в общенародном употреблении. Вероятно, правильным будет разделение на языковую метафору (например, слово «көз» в значении «начало, основа чего-либо» или слово «талқы» в значении «критика») и стилистическую метафору (например, передача Абаем «течения жизни» как «гонки солнца»).
Успех и недостатки казахского художественного стиля наиболее ярко проявляются в метафоризации, точнее, в использовании переносного, образного значения слова. Успех заключается в том, что это соответствует норме художественного языка и стало привычным, а недостатки приводят к отклонениям от нормы с точки зрения мастерства. Конечно, первое явление преобладает. А последнее явление будет рассмотрено отдельно в теме «мотивированные и немотивированные отклонения».
Следующая особенность национальных художественных норм казахского языка – богатство лексических возможностей. Прежде всего, следует показать, что нейтральный исторический пласт казахской лексики сам по себе способен удовлетворить потребность в передаче любой информации.
Этот нейтральный пласт является основой языка художественного произведения, поскольку художественная проза является зеркалом жизни, и в ней дается привычная, обычная картина повседневной жизни, для чего сначала используются нейтральные слова без какой-либо стилистической окраски. Наряду с этим, свободное использование в художественном тексте не нейтральных, а стилистически ассоциированных лексических групп: поэтизмов, элементов разговорной речи, редких и устаревших слов и т.д. характерно для языка казахской прозы. Например, М. Ауэзов в предложении: «Бұрын Ырғызбай ішін кернеп жүретін қаукөрік сөздер, ұркөппе желіктер де саябыр» (М. Ауэзов. Соч., 1-том, 349-стр.) вместо нейтрального слова «ложные слухи» использовал слово «қаукөрік», а вместо «соблазнили многих» – слово «ұр-көппе», используя их экспрессивную окраску и стилистическую нагрузку. Или: «.. Жуандардың өздері… ұғыса алмай, енді бірінен-бірі қызғанысып, қырбайласып қалып жүр» (там же, 228-стр.), где нейтральное по смыслу слово «ревнуя» усиливается путем сопоставления с редко используемым (возможно, даже придуманным самим писателем) словом «қырбайласып». Также: «Сен тілмен айтсаң, мен ділмен, жүрекпен айттым; Ағайынды көп жалындырып, жалп етек ететін талай істері бар» (там же) – в таких микротекстах «чужой язык», «образное выражение» и слово «жалп етек» также являются элементами, пришедшими со стилистической ассоциацией. Подобные примеры можно привести множество из языка казахской прозы, особенно из употребления крупных мастеров слова. Этот прием художественного оформления является одной из норм казахского художественного языка.
Одним из элементов, демонстрирующих богатство лексических возможностей, являются поэтизмы, то есть слова, имеющие определенную экспрессивно-эмоциональную окраску, не используемые в любой ситуации, часто имеющие явный нейтральный параллель. Например, слова «биік» (высокий), «сияқты» (как), «тәрізді» (подобно), «заман» (время), «жамандау» (хулить) – это элементы с нейтральным значением, а слова «асқаралы» (величественный), «заңғар» (огромный), «сынды» (подобно), «замана» (эпоха), «ғайбаттау» (клеветать), имеющие схожее значение, являются элементами, используемыми с определенной стилистической окраской (целью), употребляемыми для описания, а не для простого сообщения.
С точки зрения нормы художественного языка при использовании лексического богатства, следует говорить о его понятности для широкой публики, общности, универсальности. Очевидно, что основная цель автора художественного произведения – понятно и выразительно донести свою идею, описываемое событие до многих. А понятность (здесь речь идет о понятности значений отдельных слов и ясности мысли – предложений, контекста, возникающей из уместного использования этих слов) требует, чтобы слова были общеупотребительными, соответствовали общеязыковой норме, в том числе норме художественного языка. Конечно, общепонятность не следует понимать слишком примитивно, то есть художественный текст не должен состоять только из общеизвестных слов.
Если лексическая понятность требует общности и традиционности, то эти признаки соответствуют литературной норме. Следовательно, лексическая норма в художественной литературе предостерегает от необоснованного (без стилистического мотива) использования непонятных широкой аудитории слов.
Непонятными словами являются местные слова, используемые только в определенном регионе, среди них диалектизмы и местные профессиональные слова, старые или редко используемые слова, а также новые употребления, предложенные самим писателем. Следовательно, одна из проблем лексической нормы упирается в проявление диалектизмов в языке художественного произведения.
Писатель обычно ищет различные стилистические средства, чтобы точно и выразительно донести свою мысль до читателя. В таких случаях он выбирает слова с сильным эмоциональным воздействием, густой экспрессивной окраской. Некоторые слова из разговорной речи народа, в том числе диалектизмы, обладают таким свойством. Поэтому автор намеренно использует такие слова как в речи своих героев, так и в своей речи (в повествовании). Но в этом использовании должен быть мотив, и незнакомое слово, несущее стилистическую нагрузку, должно быть «представлено», то есть цель сделать его понятным не должна оставаться без внимания. Вышеупомянутая критика о том, что в художественных произведениях известного и талантливого писателя, такого как Д. Досжанов, часто используются местные слова, непонятные большинству, часто слышна в последние десятилетия. В этой критике говорилось о чрезмерном использовании слов, не знакомых жителям всех уголков Казахстана, без какой-либо стилистической нагрузки.
Более широкое использование диалектизмов встречается и у других писателей, особенно в прозаических произведениях последних двадцати пяти лет. Например, в небольшом произведении Б. Алдамжарова «Қара нөсер» (издательство «Жазушы», 1981) в речи героев и в авторском повествовании использованы десятки слов, таких как «ояғын» (то, что там), «анаяқ» (тот берег), «іжқайда» (никуда), «ақ кеуілділік» (добродушие), «еге» (хозяин), «ауыш» (перемена), «бәте» (благословение), «кәйтсін» (пусть вернется), «дайра» (море), «ыңғи» (всегда), «сояқ» (левая сторона), «құдағай» (сватья), «отқан» (сидящий), «аял» (женщина), «жүрәт» (подобно), «ешек» (осел), «пәт» (лицо), «бір буат қағаз» (одна пачка бумаги), «бүймәлім» (неизвестно), «жаңғыз» (один), «тиыш» (спокойно), «лайқат» (достоин), «сүгірет» (картина), «ірә» (даже), «енапат» (обильно), «баратса» (если идет), «кәдірлі» (уважаемый), «бір күншідей» (как будто один день) – многие из них использованы в стилистических целях (возможно, в речи некоторых героев) и без всякой необходимости.
В таких случаях приходится искать две вещи: во-первых, чрезмерное использование непонятных широкой публике слов без объяснения, что является отклонением от главного условия художественного произведения – общедоступности, и во-вторых, диалектизация языка произведения. Конечно, приведенные выше примеры демонстрируют первый случай, где вместо того, чтобы считать, что писатель намеренно использовал диалектизмы с определенной стилистической целью, приходится признать его безответственность, что привело к отклонению от нормы художественного слова.
Безусловно, в языке казахской художественной прозы существует прием придания диалектизмам стилистического статуса и их уместное использование. Но можно сказать, что это не проявилось сразу. В языке казахской прозы 10-20-х годов местные элементы встречаются очень редко, а те, что есть, использованы в стилистических целях. Первым, кто намеренно использовал диалектизмы в языке художественной прозы, был Мухтар Ауэзов. В своей повести «Білекке білек», написанной в 1934 году, он использовал местные слова для показа устной речи жителей определенной местности, в частности, казахов, населявших южные регионы Казахстана. Повесть начинается словами героини Макпал, ласково обращающейся к козленку: «Сен тағын, тағын бастадың ба? Қанша үрмет қысам да, бомай-ақ қойдың ғой, жүдә». Автор сразу же предупреждает читателя: «В этом разговоре намеренно использованы языковые особенности Южного Казахстана, отличающиеся от других казахских языков». По нашим наблюдениям, здесь М. Ауэзов привел около двадцати местных слов и форм. Среди них: «тағын» (еще), «шыли» (всегда и совсем), «қараң қағыр» (слепой), «наяты» (невинный, безгрешный), «қаяққа» (куда), «тәйтік бомай» (не получается), «жиішкертем» (становлюсь тоньше), «жаңалық әм айтайын» (и новость скажу), «әгі» (тот), «табылат қой» (найдется ведь), «алаң әм бома» (даже не беспокойся), «кәйт дейсің» (что ты говоришь), «кәйтесің» (что ты будешь делать), «олай демегін» (не говори так), «басы боса» (если будет возможность), «айтқанын қығанынан» (от того, что сделал сказанное), «әтейі» (намеренно), «бітіп қап» (сделав так), «пәдері нәлет» (черт тебя побери). Среди них есть и элементы устной речи (вероятно, характерные для всей области), такие как «битіп», «шыли», «табылат», «кемпешке». Писатель, во-первых, точно уловил и передал местные особенности, характерные для юга Казахстана, и использовал их только в устах героев с определенной стилистической целью.
Великий Мухтар Ауэзов, хорошо знавший значение, происхождение и окраску слов, как мы уже показывали, использовал этот прием и в эпопее «Абай жолы». Он также использовал его в рассказе «Асыл нәсілдер», написанном в 1947 году. Здесь также ряд героев говорит «на своем языке»:
… Қанипа, услышав тайну Асии, заплакала и обняла невестку.
«Айтпағын, тегі-тегі, – сказала она, отстранившись от невестки,
Асия снова бросилась вперед и утешала:
«Кәйтесің, қайғырғанда қаяққа барасың… Жекең мен апама өзім айтайын, жасың тый, тегі!» – сказала она (М. Ауэзов. Соч., 2-том, 1967).
В этом произведении в словах Канипы, Асии есть местные употребления повелительного наклонения, такие как «қалғын» (спи), «ұстағын» (держи), «кеткін» (уходи), вводные слова, такие как «тегі», «әкем тегі», «жүдә», диалектические формы, такие как «босаң» (если будешь) и «тіптен» (даже).
Эта картина является образцом использования местных особенностей в стилистических целях для демонстрации речевых навыков героев. Этот образец имеет продолжение.
Наряду с этим, наблюдаются попытки включить диалектизмы в арсенал литературного языка с целью пополнения словарного запаса казахской художественной литературы. Вероятно, по этой причине писателями, такими как Д. Досжанов, Т. Алимкулов, использовано значительное количество слов, неизвестных широкому кругу читателей. Тем не менее, следует сказать, что лексическое богатство языка измеряется не только количеством слов. Богатство языка проявляется в гибкости слов, богатстве их семантических оттенков, разнообразии экспрессивных окрасок и т.д. Следовательно, новые элементы, входящие в языковую сокровищницу, в ее лексический состав, должны возникать только из необходимости. Поэтому, если не преследуется иная стилистическая цель, использование в художественном тексте (например, в произведениях Т. Алимкулова) таких форм, как «ақырамаш» (последний), «есепдан кісі» (расчетливый человек), « нәжүйе» (бессистемный), «бөлтек-салтақ» (отдельный-разрозненный), «түрпет» (внешность), «үпірмелі-шүпірмелі» (богато украшенный) не обогащает словарь, а наоборот, создает параллельность с литературной нормой и ненужные дублеты.
Конечно, бесспорно, что диалектизмы и профессиональные слова, заимствованные из устной речи народа, еще существуют и могут обогатить лексику казахского литературного языка, удовлетворяя его разнообразные потребности. Особенно правильно и необходимо вводить в литературный язык слова, относящиеся к местным видам хозяйства, или названия, связанные с рельефом, природой определенной местности (не встречающиеся в других регионах). Доказательством этому является включение в литературный фонд казахского языка слов, относящихся к земледелию, садоводству из южных регионов, слов, относящихся к рыболовству или природе морей и озер (например, виды волн) из приморских и озерных регионов, а также слов, обозначающих природные явления и рельеф местности в горно-каменистых регионах, которых нет в языке казахов, живущих на равнинах. Язык художественной литературы, наряду с языком прессы, радио, телевидения, также хорошо служит этой цели. Например, слова «дөңсең» (холм), «құзар» (утеск), «тектұр» (вершина), «қолат» (пещера), «кейкең» (перевал), «көшкі» (лавина), «атқы» (овраг), встречающиеся в художественной прозе, описывающей горно-лесистый регион Казахстана – Восточный Казахстан, являются элементами, которые, хотя и не всем казахам знакомы и привычны, имеют большие возможности для включения в общенародный языковой фонд, поскольку другие слова, обозначающие эти природные явления, либо отсутствуют в других регионах, либо не так удачны, как эти.
Диалектизмы имеют большое значение при выборе семантических оттенков слов. Особенно при описании внешности предмета, характера действия, одного названия этого качества (прилагательного или наречия) или действия (глагола) недостаточно. Поэтому писатель либо прибегает к описательному (аналитическому) приему, либо ищет другие, особые названия: отдельные, самостоятельные слова. Эти слова чаще всего встречаются среди диалектизмов. Например, в современной художественной речи к словам «аңғару» (замечать), «байқау» (наблюдать), «сезу» (чувствовать) добавилось слово «бағамдау» (оценивать). Вероятно, его семантический оттенок несколько отличается от трех предыдущих: в слове «бағамдау» есть оттенок «оценивать, обдумывать, всесторонне взвешивать и делать выводы, зная многое». В любом случае, этот глагол сегодня используется многими прозаиками (даже поэтами). А диалектологи считают слово «бағамдау» местной формой. Использование таких форм, как «кермалдасу» (ссориться), «албаты» (напрасно), «әманда» (всегда), «әредік» (иногда), «дей тұрғанмен», «дей тұрса да» (тем не менее) у нескольких авторов (если считать их бесспорными диалектизмами) может рассматриваться как стремление обогатить словарный запас.
Конечно, нельзя сказать, что казахская художественная литература всегда и во всех своих произведениях использовала диалектизмы только в стилистических целях или с целью пополнения словарного запаса (как, например, М. Ауэзов). Специалисты по языку (С. Аманжолов, Ш. Сарыбаев и др.), сами писатели (М. Алимбаев, Д. Досжанов и др.), а также представители общественности говорят о случаях, когда писатели из разных регионов активно использовали привычные для их области, их аула слова, несмотря на наличие их литературных эквивалентов. Конечно, среди этой критики есть и факты, которые не являются диалектизмами, и те, которые использованы уместно. Поэтому цель не в том, чтобы перечислить все незнакомые элементы в тексте как диалектизмы.
Вероятно, в процессе развития казахского литературного языка, особенно в употреблении слов в художественной литературе, борьба диалектов или опасность нашествия местных элементов в литературный язык не имели такого значительного места, как в других тюркских языках. Поэтому выдвигалась концепция, что «казахский язык – монолитный язык, и опорный диалект казахского языка неясен». То, что в последние 20-30 лет местные слова и старые, редкие элементы стали проявляться свободнее и в большем количестве в художественных произведениях, ощущается как противоречие этой концепции.
Безусловно, неоспоримо, что принцип необоснованного включения и использования слов и форм-приемов, не общих для широкой публики и имеющих ограниченную сферу употребления, противоречит литературной норме, в том числе национальной норме художественного слова. Однако, только всесторонне учитывая причины использования незнакомых элементов в тексте, их мотивированность-немотивированность, степень необходимости, возможность обогащения словарного запаса и т.д., становится ясно, что не следует избегать всего, что «пахнет» диалектизмом, и что вопрос напрямую связан с мастерством писателя (способностью служить идее автора). Следовательно, здесь проблема нормы должна рассматриваться в совокупности с вопросами стилистики.
При обсуждении наличия диалектизмов, профессиональных слов или других необычных употреблений в языке художественной литературы, их не всегда следует рассматривать как отклонение от нормы, нарушение языковой культуры. По нашему мнению, сохранение языковой культуры современного казахского художественного слова в первую очередь означает неточное употребление слова, то есть неумение правильно использовать слово, введение ненужных заимствованных слов, включение в текст элементов, находящихся вне литературной нормы, без всякой необходимости.
Таким образом, широкое использование сокровищницы устной речи – это особенность художественной литературы, отличающая ее от других стилей. Следовательно, элементы, характерные для разговорной речи, в том числе диалектизмы, участвуют в создании образов, и, самое главное, в построении диалогов, тем самым придавая произведению национальный, типичный характер. Если это действие началось в русском художественном языке в 30-40-х годах прошлого века, то в казахском художественном слове в жанре прозы оно проявлялось постепенно.
При обсуждении лексической нормы большое место занимает проявление старых и редко используемых слов в художественном тексте, поскольку они также являются элементами, вызывающими сомнения в плане понятности для широкого круга читателей. Однако есть моменты, когда они используются, и есть излишние, ненужные случаи. Следовательно, речь снова пойдет о мастерстве писателя и следовании (или отклонении) национальной норме художественного языка.
Старые слова, как их устаревшие (архаизмы), так и исторические слова (историзмы), используются с несколькими целями. Устаревшие слова – это слова, вышедшие из употребления и чьи значения стали неясными, их место заняли другие формы, а исторические слова – это названия предметов, явлений, понятий, вышедших из употребления, поэтому их использование должно быть обусловлено только необходимостью. А одним из факторов, порождающих необходимость, является принцип точного изображения жизненной правды. Например, в художественном произведении, написанном о событиях, действиях, людях прошлых эпох, использование названий старых предметов, явлений, отношений, характерных для той эпохи, но ныне забытых или используемых пассивно, является основным требованием художественной литературы, и правильное выполнение этого требования – профессиональный долг художника.
Следовательно, старые элементы, отражающие правду времени: отдельные названия, модели словоупотребления, модели словообразования, старые аффиксы-суффиксы и старые словосочетания и т.д. – являются мотивированными, уместными употреблениями, соответствующими норме художественного языка. Можно сказать, что это закономерность была правильно понята и использована как один из приемов украшения в казахской прозе, особенно в исторических романах и повестях, с самого начала. Указал на это и проложил путь Мухтар Ауэзов. В исторической эпопее «Абай жолы» писатель намеренно использует множество архаизмов и исторических слов для точного обозначения жизненной правды прошедшего века, пусть и недавнего. Особенно хорошо представлены в этом произведении историзмы – названия предметов и явлений, ушедших из сегодняшней жизни.
В управлении и администрации казахского общества второй половины XIX века титулатура и другие названия действий, явлений: «майыр» (майор), «дуанбасы» (начальник дуана), «ағасұлтан» (старший султан), «жандарал» (генерал), «старшын» (старшина), «атқамінер» (знатный человек), «шенеунік» (чиновник), «көрпіс» (вид чиновника) и другие слова, а также исторические названия, такие как «үкілі почта» (укили почта), «қалашы» (городской староста), «лаушы» (пристав), «песір» (вид чиновника), а также глаголы, такие как «кітапшалау» – «говорить на чагатайском, книжном языке» («Жұмабай, не понявший «книжного» языка хазрата…»), «хатқа тізілу» – «быть записанным и учтенным как виновный» («Тридцать человек из джигитов были занесены в список»), «қағаздасу» – «официально подавать жалобы друг на друга» («В преддверии такого времени не подобает заниматься бумажной волокитой внутри своего народа»), «бойын кездеу» – «описание внешности арестованного» («Или пусть его оденут в серый чекмень и, описав его внешность, не останавливают»), «молда болу» – «быть грамотным человеком» («Сын мой, ты стал моллой?») – это слова, вышедшие из употребления в нынешних значениях. Писатель вложил их в уста героев, достоверно передавая речевые образцы той эпохи.
В этом историческом произведении заметно и уместное использование архаизмов. Использование старых названий, полностью забытых или имеющих другое значение в языке казахов 100-150 лет назад, соответствует действительности. Поэтому слова «құма», «кішілік», «шабынды», «келе», «тентек» здесь можно признать архаизмами (устаревшими словами). Корень слова «кішілік» – «кіші» – в древнетюркском языке означает «женщина (супруга)», а казахи использовали слово «кішілік» в значении «жена кого-либо». Поэтому, когда Бердикожа говорит: «Е, мен баламды кәрі Құнанбайға кішілікке беруші ме ем?», следует понимать смысл «я не отдам свою дочь в жены старому Кунанбаю».
Слово «құма» также является древним элементом. В истории тюрко-монгольских народов в средние века наложниц хана-правителя называли хатун (жена), а женщин, взятых без брака, – кума. Кумы были в основном женами, дочерьми, сестрами-родственницами ханов, полководцев, родовых вождей, биев завоеванных племен. Дети, рожденные от кумы, считались законными и воспитывались наравне с детьми хатунов (они в основном находились на воспитании у хатунов), имели равные права с детьми хатунов в получении наследства, в наследовании отцовского места, в командовании войском и т.д. Тем не менее, существовало предпочтение детям от законных (брачных) жен. Поэтому образ «родился ли я от кумы?» означал «я неполноценный?» (известно, что в последние века эта фраза в казахском обществе произносилась в форме «родился ли я от второй жены?»).
Вероятно, во многих случаях нелегко отличить устаревшие слова, особенно исторические названия и этнографизмы. Этнографизмы, считающиеся словами, относящимися к материальной и духовной культуре, особенностям быта только определенного народа, если они обозначают ушедшие из общественной жизни особенности, то они становятся историзмами (историческими словами), а иногда даже заменяются другими словами и становятся устаревшими. Поэтому использование этнографизмов и устаревших слов в художественном произведении, в том числе в исторических произведениях, является приемом, удовлетворяющим норму художественного языка. Этот прием казахское художественное слово успешно использует с Мухтара Ауэзова по сей день. Особенно в исторических произведениях, написанных в последние годы: в больших романах, таких как «Үркер», «Елең-алаң» (А. Кекильбаев), «Аласапыран» (М. Магауин), «Жібек жолы» (Д. Досжанов), «Елім-ай» (С. Сматаев), а также в повестях и исторических эссе «Алтын тамыр», «Көмбе» (К. Салгарин), а также в исторических драмах, таких как «Ант» (Т. Ахтанов), «Ұлан асу» (К. Бекхожин), использование устаревших слов стало более распространенным, и в этом отношении заметны серьезные поиски авторов. Следовательно, можно сказать, что есть множество фактов, соответствующих норме художественного языка. Поскольку наша цель здесь – показать отклонение от нормы, раскрыть его причины, то правильное использование старых элементов в языке исторических художественных произведений мы показали выше при анализе исторических произведений А. Кекильбаева и М. Магауина.
Одной из особенностей национальной нормы художественного слова является уместное использование богатства казахской лексики, то есть синонимов и различных вариантов. Казахский язык, как и все тюрко-монгольские языки, является языком с богатой синонимикой. А синонимы – это одно из средств, способствующих умножению рядов образов. Следовательно, обильное и правильное использование синонимов в языке художественной литературы – требование нормы. Образец выполнения этого требования начинается с богатого древнего литературного языка казахского народа, передаваемого устно. Поскольку этот язык представлен в основном поэзией, поэтическая функция синонимов проявляется особенно ярко, и эта особенность оказывает влияние на язык последующей прозы.
Современная казахская художественная проза использует синонимы, общий ряд вариантов как одно из своих изобразительно-художественных средств. Здесь – в использовании параллельных форм различного характера – проявляются как соответствующие, так и не соответствующие норме художественного языка моменты.
Стилистическую роль синонимов можно определить как по жанрам литературы (функциональным стилям), так и по их проявлению в народной устной литературе и письменной литературе. Нам же сейчас важны их место и значение в письменной художественной прозе, то есть их уместное и неуместное (соответствующее норме или противоречащее ей) использование. Синонимы – это средство, описывающее одно понятие с разных сторон. Следовательно, разговор о синонимах упирается в проблему выбора слова. Здесь приходится обратить внимание на следующий вопрос. В русской лингвистике при распознавании (обсуждении) синонимов предпринимаются попытки включить в этот ряд идиомы и метафоры, то есть существует мнение, что ряд синонимов составляют также идиомы (фразы) и слова, используемые в переносном значении. Это имеет смысл при обсуждении закономерностей художественного языка. Бесспорно, что в языковом употреблении, наряду с лексическими (языковыми, как говорят по-русски, языковыми) синонимами, существуют и стилистические (употребительные, как говорят по-русски, речевые) синонимы. Поэтому, наряду с языковым статусом синонимов в художественном тексте, следует говорить и об их стилистическом статусе.
В художественном тексте, наряду с «рядом синонимов», задача стилистики художественного слова также заключается в указании на «наслоенные синонимы» или синонимические наслоения и определении их художественно-стилистического «паспорта». Использование синонимов в казахской художественной прозе (и поэзии) в наслоенном (связанном) виде является одним из выразительных и активных приемов. Особенно некоторые писатели часто прибегают к этому способу. Например, Г. Мусрепов создал синонимические ряды из слов «егіз» (близнец) и «егізек» (близнецы), «айыр» (разветвленный) и «айқас» (пересекающийся) в предложении: «[Жұрт] бұл дауды жалқы қалдырмай, егіз-егізекті, айыр-айқас, тармақты етіп шығаруды ойлап жатқанда, Игілік істі бітіріп те қойды» («Оянған өлке»). Десятки форм, встречающиеся у этого писателя, такие как «қорынып-ығысып» (отступая-уступая), «иін-иілісі» (плечом к плечу), «болдырған-бұрлыққан» (шумные-суетливые), во-первых, демонстрируют удачные примеры наслоенных синонимов, во-вторых, показывают, что такие элементы являются не языковыми, а индивидуальными, то есть авторскими употреблениями.
А Мухтар Ауэзов – писатель, систематизировавший использование наслоенных синонимов как выразительного, красочного средства, что было отмечено в анализах в I части. Уже в повестях, написанных в начале 1920-х годов, мы видим, что он сделал этот прием систематическим и предложил его как средство украшения.
В эпопее «Абай» встречаются синонимические слова, приведенные в наслоенном виде, такие как «шырғалап, шырмап ұстайды» (держит, запутывая), «басалқа, басу айту» (успокаивать, говорить успокаивающее), «қалың нөпір» (густая толпа), «қаранор» (черная вода).
Языковых (существующих в общем языке) форм наслоенных синонимов, конечно, очень много. В основном это плеонастические ряды. Например: «некен-саяқ» (редко-редко), «бірен-саран» (единицы-десятки), «кедей-кепшік» (бедные-нищие), «дау-шар» (споры-ссоры), «қат-қабат» (многослойный), «көптен-көпшілеп» (много-много) и т.д. Речь должна идти об авторских или контекстуальных синонимах, поэтому «кергіп-керіліп [отыра алмайды]» (не может сидеть, растягиваясь-вытягиваясь), «мінгесіп-ұшқасып» (взлетая-улетая) у О. Бокеева, «жұлымыр, тесік өкпе пысық еді» (был пронырливым, с дырявым легким, проворным) у К. Жумадилова можно признать скоплением контекстуальных синонимов.
Следующая область национальных норм казахского художественного слова – это гибкость в способности принимать слова из других языков, и об этом можно сказать следующее. Прием слов из других языков через различные источники (каналы) – это свойство, присущее всем языкам. То, что это свойство проявляется в мире художественного слова, закономерно. Однако мотивы участия иноязычных лексических элементов здесь могут отличаться от закономерностей общего литературного языка. Например, для создания образа путем достоверного показа речи героев (их манеры говорить) могут использоваться иноязычные слова, принятые в общем литературном языке. Эти слова могут быть как из устной речи, так и из книжной. Например, в романе Калихана Искакова «Қара орман» изображена жизнь современных сельских жителей. Его герои говорят «на своем языке», то есть мы, потеряв уважение к языку в современном быту, говорим как попало, смешивая русский и казахский, и эта привычка есть не только у сельских жителей, но и в городах. Чтобы показать эту правду, для точной передачи образов героев диалоги «караорманцев» звучат так: «Каждый год келіп тұратын кәлымщик те…»; «ендеше, осыны Жақыптың дружбасына бесінші балташы етіп апормит қыл…»; «жарықтық, бұ шіркінді іштің не, оптират қылдың не…». Здесь иноязычные слова использованы как макаронизмы. Но их употребление не противоречит норме художественного произведения, поскольку, как мы сказали выше, они использованы для передачи манеры речи героев. А если автор без всякого мотива использует макаронизмы, то есть слова из других языков, измененные внешне, без стилистической цели, в своем повествовании (или даже в речи героев), то это будет отклонением от нормы. В этом отношении следует отметить, что современная казахская художественная проза проявляет большую осторожность. Этот образец существует с самого начала, с языка художественных произведений 10-20-х годов. Казахские писатели стараются максимально очищать свое повествование (авторское слово) от иноязычных элементов.
Вот основные положения национальных литературных признаков казахского языка, его современное состояние.
Рабига Сыздыкова