Период, в который жил Абай, — это время на грани кризиса казахского народа, переживавшего переход от одной общественной формации к другой, страдая от колониальной зависимости. Время, когда казахская государственность ослабевала, мужество угасало, а главные фигуры — волостные и батыры — начали путаться с барымтачами.
Величайший поэт казахов был гражданином общества без ориентиров, народа без свободы воли, народа-крепостного, народа робкого и опасливого.
Время, когда Абай пришел в поэзию, — это время, когда русская поэзия уже пережила несколько реформ, когда Некрасов и Фет окончательно размежевались и определили свои позиции, когда была написана знаменитая крестьянская эпопея («Кому на Руси жить хорошо?») и нашумевшее стихотворение без глаголов («Шепот, робкое дыхание»), когда ведущим жанром в литературе стала проза, когда юный Рембо, стремясь заставить говорить безмолвные чувства и таинственные ощущения, не выразимые словами, начал воспринимать сам звук как краску. Это было время, когда японцы, познакомившись с передовым западным искусством, отказались от своей национальной классики, «не отвечающей требованиям эпохи», и, только придя в себя, начали создавать поэзию нового образца и формировать новый тип художников под лозунгом «Японский дух — западное знание». В то время как в Европе и России уже проглядывали и набирали силу символизм, декадентство, футуризм, имажинизм… казахское стихосложение, никогда не сходившее с проторенной дороги, оставаясь в неведении обо всем этом, впервые предчувствовало, хоть и не полностью осознавало, образ своего величайшего гения в истории — единственного мудреца, способного вывести древний мир в космическое пространство.
Абаю было сорок…
«В творчестве бывают индивидуумы, раскрывающиеся рано и поздно», — говорил один из величайших поэтов XX века, известный литературовед и критик Т. С. Элиот. В целом, это и так общеизвестно. Редкая, но все же реальность. Уитмен в тридцать семь лет «внезапно» пробуждается как великий поэт. Скрытый гений Джалаладдина Руми, чьи произведения считаются вершиной суфийской поэзии, пробуждается после сорока лет… Я не верю, что Абай не придавал значения поэтическому творчеству или что он «запоздал с подготовкой». Конечно, возможно, существует понятие зрелости, но, по сути, природный гений подобен тайной силе, которая дремлет до своего часа, до своего пробуждения. В назначенный день он раскрывается сам, или его пробуждает толчок. Приход Абая в поэзию в сорок лет — это грандиозное явление, подобное внезапному волнению безбрежного моря, не подозревающего о своей собственной могучей силе, или внезапному возгоранию тлеющих углей под кучей хвороста, превращающемуся в всепоглощающее пламя. Величественные горы, прекрасные озера — результат великих катаклизмов, некогда произошедших на Земле. Гений — это такое же духовное потрясение. Творческий подвиг Абая, создавшего новый рельеф казахского сознания, также подобен этому образу.
В густой среде обилия старины проникает новизна, которая, оставаясь в лоне древности, блестит и манит; новизна, которая, подобно Солнцу, входит во тьму и разделяет день и ночь, проясняя грань между старым и новым — вот творчество Абая!
Бывают изменения, которые рождаются из эстетической тоски общества, зреют внутри, тайно томятся и появляются внезапно, когда приходит их час, но при этом незаметно вливаются в сознание, как нечто ожидаемое. О подлинно великих явлениях, в том числе о феномене Абая, трудно сказать так. Казахское эстетическое сознание того времени не было готово к столь грандиозной революции. Неожиданность и особая сила творчества Абая резко ускорили процесс формирования новой поэтической плодородности и читательской культуры на казахской земле. Если вы сомневаетесь в этом, обратитесь к статье Ахмета Байтурсынова «Главный поэт казахов». Ахмет Байтурсынов познакомился с творчеством великого поэта — с тем, что Абай уже написал — только в 1903 году. Вот какое впечатление он тогда испытал: «Прочитав, я увидел, что это не похоже на стихи других поэтов. Они настолько отличаются от других стихов, что сначала ты чувствуешь себя чужим, и до вечера остаешься в недоумении. Стихов мало, смысла много, он глубок. Если человек, не слышавший раньше, прочитает быстро, он поймет немногое, а многое останется непонятым. Некоторые слова, если человек не привык размышлять, он не поймет, даже прочитав тысячу раз… Поэтому, действительно, слова Абая трудны для понимания широкой публикой. Но эта трудность — не недостаток Абая, а недостаток неподготовленности читателей к уровню понимания».
Сам Абай неоднократно предупреждал, что форма его слов необычна, а глубина велика, и что такие слова нужно понимать «сердцем, полным усердия». Есть разные виды непонимания слов. Среди них — безразличие, отсутствие усердия — вот что печалит Абая.
«Умоляя, прося: «Скажи, скажи»,
Притворяясь понимающим, восхищается.
Устав, не поняв, утомляется
Сонный, полусонный, безразличный.
Слушатель-читатель в идеале Абая:
Сердце — зеркало, сознание — пробуждено,
Он не слушает слова медленно,
Его искусство близко,
Разве он не поймет слова быстро?
«Его искусство близко», — Абай возвышает хорошего слушателя до уровня своего понимания.
Гений, прекрасно осознавая, что он формирует поэзию и культуру читателя казахского народа на грядущий век. «Если после тебя останутся твои слова и дела, — ты будешь равен бессмертным, даже если умрешь», — этими словами Абай явно выражал надежду на свои слова.
Таким образом, за двадцать лет, в течение которых Абай писал стихи, казахская поэзия сравнялась с поэзией самых развитых в поэтическом отношении стран мира. Мы предполагаем, что временным рубежом этого знаменательного события, его конкретной «датой» являются 1889-1890 годы, когда были написаны многие известные стихи Абая и сделаны удивительные переводы Пушкина.
…То, что такое грандиозное перерождение в художественно-эстетическом сознании произошло благодаря усилиям одного человека (!) и за такой короткий срок, по-казахски говоря, это событие, которого не слышали уши и не видели глаза. Возьмите тех же японцев — вы увидите, сколько личностей возникло в процессе такого же изменения, сколько коллективов художников, сколько споров, разногласий, сколько драматизма в новизне и ее укоренении. Великий реформатор Пушкин тоже не был одинок, как Абай. Мы сказали, что казахская литература познакомилась с европейской и русской литературой к концу XIX века через Абая. Сколько литератур (например, татарская, азербайджанская, грузинская, армянская и т. д.) смешались гораздо раньше. Но ни одна из них не дала поэта, равного Абаю. Это еще раз подтверждает простую истину о том, что для рождения феномена, наряду с историко-культурными, социально-духовными условиями, необходимо великое стечение обстоятельств — рождение великого дарования. Личность, явление порождает свое время — это правда, но гения, как ни крути, создает природа — это тоже истина.
Тысячи похвал щедрой, великодушной, благородной Природе, которая дала казахам такое исключительное дарование!
…Вернемся снова к тем же русским. Кто такие Пушкин, Лермонтов, Толстой, на которых равнялся Абай? Для нас ясно одно: даже если бы он не читал никого, кроме этих троих, для такого проницательного, мудрого ума, как у Абая, открылись бы, как открытая книга, многие мировые мысли и совершенные культурно-художественные процессы. Однако, чем больше вчитываешься в некоторые стихи и прозаические произведения, тем сильнее возникает сомнение в том, что поэтическая библиотека Абая ограничивалась только теми именами, которые мы сегодня прекрасно знаем. Хотя место Пушкина уникально, его окружение не пусто — оно полно ситуаций и личностей, сделавших Пушкина Пушкиным. В этом отношении Лермонтов тоже не изолирован, и Толстой не одинок. За каждым из них стоит не просто русский, а вся европейская цивилизация, бескрайние просторы западной культуры. Каждый из них — это концентрированный сок, чистейший цветок передовых мировых культурных и литературных традиций того времени. Но, похоже, Абай этим не ограничился. Например,