История одного стихотворения Пушкина
Когда говорят о творчестве Пушкина, первым делом, вероятно, приходит на ум стихотворение поэта, русского по национальности, с африканскими корнями, начинающееся со слов «Я помню чудное мгновенье». Возможно, и другое стихотворение. Но то, что это стихотворение знают почти все, — очевидно. Все поколения казахских поэтов-переводчиков пытались перевести это стихотворение, причем некоторые поколения предпринимали две-три попытки. Последней, кажется, является перевод Батырболата Айтболатулы. Во всяком случае, в конце указан 1994 год. Бесспорно, удачный перевод:
Жадымда жауһар жалқы сәт:
Жанымды тербеп, жолықтың,
Жарқ ете қалып, жалтқа ұсап,
Жан теңеспесi көрiктiң.
Көңiлге түскен қаяу-мұң,
У-шулы күндер көшiнде
Әлдилеп жанды аяулы үн,
Үр бейнең қалды есiмде.
Жүйткiдi жылдар. Бәз үнiн
Жұтты да тұрмыс арманның,
Үзiлдi талып нәзiк үн,
Сүреңсiз күнге алдандым.
Жылжиды жалқау жырақта ай,
Сырғиды күндер көңiлсiз.
Табынтпай, тәттi мұңайтпай,
Құштарсыз, iңкәр сезiмсiз.
… Жаныма жайды бақ құшақ:
Тосыннан қайта жолықтың,
Жарқ ете қалып, жалтқа ұсап,
Перiштесi боп көрiктiң.
Жүрек тұр рәт жыр айтып,
Елтiтiп тағы ерке үнге,
Табынтып, тербеп, мұңайтып,
Талпынып, нұрлы ертеңге.
Мы уверены, что шедевр мировой поэзии, рожденный пером Пушкина, будет и дальше переводиться на казахский язык. Некоторые переводы будут удачными, некоторые — нет, но дело не в этом, а в другом. А в том, что это стихотворение будет вновь и вновь возрождаться в глубине души каждого поколения, возможно, в своей вечной молодости. Пока есть молодость, пока есть страсть, это стихотворение будет жить вместе с нами, точно отражая то, что на душе у каждого поколения.
Однако сегодня мы хотим поговорить не о самом стихотворении, а о времени его написания, о месте этого периода и событий в жизни Пушкина. Да, как точно пишут биографы Пушкина, героиней стихотворения является дама по имени Анна Петровна Керн. Известно, что Пушкин влюбился в эту женщину с первого взгляда, когда впервые встретил ее на каком-то вечере в 20-летнем возрасте. Похоже, что сама красавица, «хитрость которой была грузом для сорока ослов», часто подогревала страсть к себе пылкого поэта. Во всяком случае, из писем Пушкина мы знаем, что эта женщина, в отсутствие поэта, высказывала теплые мнения о его поэзии. И эти слова, несомненно, доходили до Пушкина через письма его друзей. Для поэта, несомненно, было большим счастьем почувствовать какую-то связь между своим гением и вкусом изящной красавицы. Короче говоря, можно заметить, что в эти годы Пушкин постоянно расспрашивал своих друзей, находившихся рядом с Керн, о ней. В конце концов, это привело к их встречам и взаимной переписке. Вот отрывок из одного из писем Пушкина: «… Прощайте! Сейчас ночь, и ваш печальный и полный тоски образ не дает мне покоя. Мне все время кажется, что я вижу ваши глаза, ваши слегка турецкие красивые губы. Прощайте. Я чувствую себя у ваших ног, обнимающим ваши колени – я готов отдать всю свою жизнь хотя бы за одну минуту, чтобы это мое воображение стало реальностью. Прощайте и верьте моему бреду; он покажется странным, но в нем есть правда». Вот такие письма писал Пушкин Керн.
А сама А. П. Керн пишет о моменте, когда Пушкин подарил ей упомянутое стихотворение, следующим образом: «Я точно не помню, о чем мы говорили; он вспомнил нашу первую встречу в доме Олениных, говорил о ней взволнованно… Он пришел на следующее утро. В руках у него была вторая глава «Онегина». Он подарил ее мне в знак прощания. На одной из этих непропечатанных страниц я нашла «Я помню чудное мгновенье», написанное на четырех сложенных листах, и другие стихи. Я хотела спрятать эти поэтические подарки в свою шкатулку. Он внимательно следил за моими движениями, затем вырвал стихи из моих рук. Он долго не хотел их отдавать. Я с трудом попросила их обратно. В этот момент я так и не смогла понять, какая мысль пришла ему в голову…»
Да, Пушкин не хотел отдавать свое знаменитое стихотворение женщине, которой оно было посвящено. Но и забрать его обратно он не смог. В чем здесь может быть тайна?
Пушкин прекрасно знал, что его возлюбленная была женщиной легкого поведения. В кругу столичной аристократии того времени А. П. Керн была известна под прозвищем Вавилонская блудница. Конечно, можно понять женщину, красивую и умную, насильно выданную замуж за старика, ищущую чего-то другого. Но кто сможет понять связь Пушкина с Вавилонской блудницей? А если великий поэт посвящает ей одно из своих лучших стихотворений? Похоже, Пушкин в момент прощания пытался хоть на мгновение отчитаться перед своим будущим. Неужели поколение, простившее Пушкину все его грехи, не простит ему связи с распутницей? Да, вполне возможно. Гениальный ум Пушкина не мог этого не понимать. В его попытке забрать бумаги со стихами, а затем вернуть их, кажется, кроется такая тайна.
Тем не менее, Пушкин потратил 8 лет своей жизни ради одной ночи, проведенной с Керн. В 1828 году он пишет своему современнику С. А. Соболевскому: «… Ты ничего не пишешь о 2100, которые я тебе должен, напротив, ты пишешь о Керн, которую я недавно, по милости Божьей…» — выражает он свою обиду.
Конечно, понятно, что стоит за многоточием.
А теперь, разве можно представить, чтобы поэт, написавший такое грандиозное стихотворение, как «Я помню чудное мгновенье», и подаривший ей море чувств, которое вдохновило его на написание этого стихотворения, унизил ее, назвав одной из «женщин легкого поведения»? «Конечно, — скажет большинство наших читателей, — нет». «Поэт прав», — скажет другая часть. Короче говоря, если бы Пушкин был казахом, а его Керн — казахской невесткой, то вокруг Пушкина и его «распутной» любви начались бы большие споры. «Пушкин — ангел», — сказали бы многие. «Он был ангелом и должен оставаться ангелом», — добавили бы они. Во всяком случае, очевидно, что казахи постарались бы не подпускать грязь к своему «казахскому» Пушкину. А затем этот небольшой процент людей, пытающихся говорить «белое — это белое, черное — это черное», наслаждался бы, мучая нервы. А знаете ли вы, как называется такая болезнь в языке психологии?..
«Иiрiм» и «Жазмыш»
В последнее время эти две книги Кадыра Мырза Али, вызывающие много шума в казахской литературе и не остающиеся без обсуждения в литературной среде, можно отнести к числу таких произведений. Мы не можем сказать, что обе книги лишены недостатков. Выше мы говорили, что Пушкин — великий поэт. Но и то, что он не ангел, — правда. Если бы его человеческие слабости не преобладали над его ангельскими качествами, он, вероятно, не написал бы такое письмо Соболевскому. Раз написал, значит, недостатки, свойственные двуногому человеку, не обошли и его стороной. Наше мнение о Пушкине основано на его наследии (ведь наследие — это не только стихи), а то, что мы не можем назвать нашего ныне живущего классика Кадыра Мырза Али ангелом, само собой разумеется, не является чем-то неочевидным! Если смотреть снизу — это правда, если смотреть сверху — это истина. Недостатки, которые были у Пушкина, есть и у Кадыра Мырза Али. Пусть и не такие, как у Пушкина, но недостатки иного характера. Я думаю, что уважаемый Кадыр Мырза Али согласится с этим. Однако пытаться видеть в произведениях Мырза Али только недостатки — тоже неправильно.
Один мой близкий друг говорит: «Казахи не говорят плохого о покойных». В подтверждение он приводит стихи ряда поэтов. Среди них, конечно, есть и Абай. Точнее, отрывки из плачущих песен, написанных поэтом, когда умер его брат Оспан. Меня беспокоит то, что мой друг не осознает, что его же аргументы могут быть опровергнуты словами Абая. А автор, который так яростно выступает, — это, конечно, Кадыр Мырза Али, его нашумевший «Иiрiм». Я хочу найти аргумент против моего друга в самом «Иiрiм», на его страницах, посвященных нашему великому поэту Жумекену:
«… — Мы вообще с самого начала были непутевыми!
— Возьми самого Абая. Он нападает на Бухар жырау и Шортанбая, чьи кости уже высохли, как будто не осталось живых поэтов для споров!
— А мы сами? — спросил Жумекен. — Мы путевые?
— Конечно, не путевые!
Вообще, найдем ли мы писателя, стоящего выше человеческих слабостей…» (Кадыр Мырза Али, «Иiрiм», Алматы, издательство «Атамұра», 2004, стр. 154).
А теперь скажем правду, где тот казах, который бы возмущался за Абая и защищал честь Бухар жырау и Шортанбая? Или у казахов, которые не могут оспорить гениального Абая, хватает сил только на Кадыра Мырза Али, такого маленького, как шарик?
Если бы не было «Иiрiм», я бы никогда не узнал, что два наших великих поэта, Жумекен и Мукагали, серьезно «поссорились» в районе Талдыкоргана. «О боже, — думаю я про себя, — если два великих таланта столкнулись, говоря «я сильнее, я сильнее», то в чем здесь вина? Наоборот, разве это не редкое событие в литературе, которое свидетельствует об их поэтическом темпераменте, о внутренней уверенности в себе и своем творчестве!» Да, это похоже на противостояние Есенина и Маяковского. Или русским поэтам можно бороться за первенство, а казахские поэты беднее их? Поэт должен уметь драться. Он должен уметь защищать свое творчество кулаком, когда это необходимо. Это одно из неписаных правил поэтического искусства. Нашего Махамбета, русского Пушкина, венгерского Петефи… можно привести десятки, сотни примеров в подтверждение наших слов. Из слабого человека не получится поэта. А у страстного человека, несомненно, бывают опрометчивые поступки. Сам Достоевский, известный знаток человеческой души, сказал: «Мое творчество началось с момента, когда я почувствовал себя грешником». А мы хотим превратить всех этих писателей в служителей церкви или мечети, читающих религиозные и человеческие проповеди. Более того, у нас есть намерение создать из них ангелов, восхищаясь их каменными изваяниями. Похоже, что ошибаемся мы, а не наши поэты. Иначе, почему мы, восхищаясь знаменитой шаловливой строфой Франсуа Вийона, хотим видеть в наших великих поэтах только образ ангела?..
Злодеи — они… И просвещенные — тоже
О поэтах написано много стихов. Есть стихотворение Толегена Айбергенова, и, вероятно, у каждого любителя поэзии на памяти одна крылатая строфа нашего уважаемого Кадыра Мырза Али. Тем не менее, стихотворение, точно говорящее правду о поэте, похоже, принадлежит Мукагали Макатаеву:
Ақын жайлы айтады қызықты аңыз,
Бiрақ сен қызықпа, қыз!
Рас-ақ, бiздер – патша!
Мұжық та бiз…
Түзiк те – бiз, түнерген бұзық та бiз!
Ақындарға қызықпа,
Қызықпа, қыз!
Шынымен ақын жанын қалайсың ба?
Шыдайсың ба, шынымен талай сынға?
Ақын деген бiрде қарт, бiрде сәби,
Қартты сыйлап, сәбиге қарайсың ба?
Iлiкпе қыз,
Ақынның тұяғына.
Зымиян да осылар…
Зиялы да.
(«Қызықпа қыз!»)
По моему мнению, если бы мы разобрали каждую строку этого стихотворения, то пришли бы к тому же, что и вокруг «Иiрiм» Кадыра Мырза Али, если не к самому «Иiрiм». В таком случае, почему мы уклоняемся от истины, которую сам поэт говорит о поэте?! Или мы трусы?
У автора знаменитого «Улисса» Джеймса Джойса есть воспоминания его жены, с которой он делил постель и жизненные тяготы, следующего содержания: «Правда, я читаю его произведения с восхищением, как обычный читатель. Бесспорно, большой талант. Но сам он как человек очень испорчен. Некоторые его поступки вызывают у меня даже отвращение…» Это диагноз, поставленный Джеймсу Джойсу, лидеру одного из больших направлений в литературе. Я не сомневаюсь, что такой диагноз будет поставлен и многим нашим выдающимся писателям, если мы научимся отделять зерна истины от мифов о поэтах. Это правда, как то, что «дважды два — четыре».
Творческий человек может писать только на том уровне, на котором он сам познал скрытые уголки человеческой души. Например, чтобы понять, какое настроение испытывает тот или иной персонаж Толстого в такой момент, он дошел до того, что намеревался покончить с собой. А как творческий человек может познать другие недостатки, другие болезни, связанные с нервами, которые есть у человека? Только услышав от других? Не получится ли тогда это пустым звуком? Как можно заставить читателя поверить и убедиться в ложном мире? Вот здесь и наступает момент, когда творческий человек ставит на карту все, рискуя безрассудно. Именно такие моменты рождают великих людей. Давайте пожелаем, чтобы таких моментов было больше.
Правда, поэт стремится оставить этому миру только светлую сторону своей жизни, а темную сторону унести с собой в могилу. Такова высшая цель любого великого художника. Но разве наше нежелание понять их, исходя из того, что такова цель художника, не окажется нашей ошибкой? Если мы так поступим, то где же вторая сторона медали? И будет ли медаль без второй стороны?
Воспоминания, воспоминания… снова воспоминания…
По моему мнению, все разговоры вокруг «Иiрiм» Кадыра Мырза Али и «Менi» Мухтара Магауина связаны не с тем, что у нас есть традиция написания воспоминаний, как в других передовых литературах, а с тем, что наша культура чтения отстает.
Конечно, каждый человек пишет воспоминания со своей точки зрения, со своего уровня понимания.
Иначе бы не писались воспоминания, которые вычеркивают Лермонтова не только из поэтов, но и из людей.
Иначе бы Иван Бунин не стал бы запихивать в один сапог не только Маяковского, но и Есенина, являющегося символом русской поэзии.
Иначе…
Иначе…
Но разве от этих «иначе» русская литература проигрывает? Конечно, нет.
Как сказал поэт Мукагали: «И злодеи, и просвещенные — поэты».
Они тоже люди. Возможно, люди, чьи имена должны быть написаны с заглавной буквы на страницах истории. Нет никакой необходимости пытаться создать из них ангелов. Это дело не человека, а Бога. А если мы будем пытаться создавать ангелов, то это окажется не фантазией поэта, а нашей фантазией. Пытаться ухватить истину из поэтической строки, оставаясь фантазером, — пустая трата времени.
Похоже, нам нужно задуматься над тем, что делать, чтобы не тратить время впустую.
Судя по нашим нынешним разговорам, у нас как будто нет гениев и талантов.
У нас все как будто ангелы.
Так ли это?
Амирхан Балкыбек,
из книги «Когда волк стал богом»