Первый казахский антрополог, доктор исторических наук, профессор, академик, лауреат премии им. Ш.Уалиханова Оразак Смагулов – в одиночку нес груз, который мог бы нести целый институт, оставил след в науке антропологии в нашей стране и создал школу выдающихся личностей. Сегодня, приближаясь к девяноста годам, выдающийся ученый не останавливается и занимает должность заведующего лабораторией физической антропологии Национального музея в столице. У академика, видевшего и общавшегося со многими выдающимися людьми, есть чему поучить молодое поколение. Мы специально пришли к Оразаку-аксакалу, чья душа полна сокровищ, и поговорили о его только что вышедшей книге и извилистом жизненном пути.
ОСОБЕННОСТИ, СОХРАНИВШИЕСЯ СО ВРЕМЕН БРОНЗОВОГО ВЕКА
– Оразак-аке, начнем наш разговор с книги, которая вышла в свет. Что нового и примечательного в вашем труде, на который вы потратили столько сил и времени?
– В эту книгу вошли научные анализы краниальных структур жителей, населявших древнюю казахскую землю с эпохи бронзы до XX века, то есть на протяжении 4 тысяч лет. Все это подтверждено таблицами, картами, рисунками. Одним словом, 40-вековая антропологическая история казахского народа полностью доказана научными данными.
На написание этого труда я посвятил полвека своей жизни. Прежде всего, я приложил усилия для определения соматологических характеристик нации. Например, внешний облик человека, строение черепа, его структура, жировые складки – все это было научно исследовано. Мы брали не городских жителей, а сельских. Потому что с точки зрения популяционной генетики, генетическая структура сельских жителей практически не меняется. Эту работу я начал в 1966 году. Тогда в республике было 19 областей, я полностью их исследовал.
– Люди какого возраста привлекались к исследованию?
– Я брал мужчин и женщин в возрасте от 12 до 60 лет. Особенно подробно я исследовал морфологию постоянных зубов у юношей и девушек в возрасте от 12 до 17 лет в сельской местности. У людей старше этого возраста определить морфологические особенности сложно. Постоянные зубы растут с 12 до 17 лет. Затем я собрал данные о группах крови людей. Были сняты индивидуальные отпечатки пальцев и ладоней жителей. Главное в исследовании антропологии современных казахов – это необходимость сравнения их черепов и скелетов с морфологическими данными людей, живших в древние времена.
– Был ли результат?
– Еще какой! Черепа казахов, хотя и близки по крови к кыргызам и ногайцам, которых мы считаем родственными, не совпадают. Коренные зубы нашего народа за 4 тысячи лет изменились на 60 процентов, а нижние коренные зубы остались в прежнем состоянии. Исследуя кости за четыре тысячи лет, я обнаружил, что треть признаков древних племен, живших 40 веков назад, сохранилась в теле казахов. Это четко прослеживается в группах крови, строении зубов, отпечатках пальцев и ладоней, а также в строении тела. Что касается пропорций тела, то пропорции мужского тела несколько более приземистые. А тазовые кости и длина ног казахских женщин очень близки к пропорциям красавиц, живших 4 тысячи лет назад. Вывод, который можно сделать, – за 4 тысячи лет на казахскую землю не приходили чужие племена. И они, владея этой территорией, не переселялись в другие места. Это большая новость. Результаты таких исследований вдохновили меня и вознесли до небес. В мире есть только одна нация с четырехтысячелетней историей – еврейская нация. Они доказали это теологическим заключением. На евразийском пространстве единственная нация с четырехтысячелетней историей – казахская. Мы доказали это наукой. В определении этой глубокой работы помогли известные антропологи из Москвы и Санкт-Петербурга.
– Кто это были?
– Георгий Францевич Дебец, Яков Яковлевич Рогинский, Виктор Валериевич Бунак. Все эти ученые были людьми, которые, несмотря на преследования царского режима, тюрьмы и различные унижения, умели ценить человечность и гражданственность.
– Какой вред нанесла Советская власть антропологам?
– Причина этого глубока, как колодец без дна. В 1930-е годы XX века, после прихода Адольфа Гитлера к власти в Германии, антропология стала его политической позицией. Он ввел в немецкое общество понятие «раса» («раса» – арабское слово, означающее основное происхождение). Гитлер приписал это североевропейцам и выдвинул идею о том, что они умны, прошли отбор, поэтому должны править миром. Зная это, советская власть обрушилась на антропологию, как ястреб на курицу. Они не принимали исследования биологических, физиологических, морфологических особенностей человека. Иностранных генетиков мы высмеивали как «идеологи буржуазии». В то время выходили журналы по различным областям науки. Журнал «Советская антропология» вышел один раз и был закрыт. Короче говоря, ни в Советском Союзе, ни сейчас антропология не добилась большого успеха.
Я ВИДЕЛ ЗАБОТУ КАЛЫША
– Что побудило вас заняться такой сложной наукой?
– В 1952 году я учился на историческом факультете Казахского университета. Однажды я отправился в археологическую экспедицию в Жетысуский регион. Археологи раскапывали курганы, забирали изделия, а человеческие кости выбрасывали, не считая их нужными. Когда я спросил руководителя, он угрюмо ответил: «У нас нет специалиста по исследованию человеческих костей». С тех пор я заинтересовался тайной костей. Вернувшись из экспедиции, я поспешил на кафедру «Нормальная анатомия человека» в медицинском институте Алматы. Заведующим там был профессор Нурыш Букейханов. Он встретил меня тепло. Я изложил ему все свои мысли. «Вот так и так, я был в археологической экспедиции, говорят, нет специалиста по исследованию человеческих костей, я хочу заниматься этой областью», – сказал я, и профессор так обрадовался, что вскочил с места и засуетился: «Надо же, среди молодежи есть и те, кто хочет стать антропологами», – бормотал он себе под нос и позвонил кому-то по телефону. Вскоре приехал русский парень. Доктор медицинских наук. Было видно, что он интеллигентный человек. Букейханов представил меня ему: «Этот молодой человек хочет стать антропологом». Он сам в молодости хотел стать антропологом, но потом, услышав, что ученые в этой области были посажены в тюрьму, отказался от этой мысли и перешел в медицину, подробно рассказав об этом.
Он посмотрел на меня и сказал с улыбкой: «Мы создадим для вас все условия, вы будете учиться вместе со студентами». Таким образом, я два года изучал медицину, совершенствуя свои знания. В это время, благодаря моим способностям, из Союза пришло известие о необходимости подготовки специалистов в области антропологии из числа представителей местного населения. Для меня, мечтавшего стать антропологом, это открыло широкую дорогу. В 1957 году, ведя своего коня мечты, я отправился в Москву.
– Кто дал вам направление?
– Президент Академии наук Казахской ССР Каныш Сатпаев.
– Вы знали его раньше?
– Только заочно.
– И вы отправились в большой город…
– Да, я поступил в аспирантуру Института этнографии АН СССР. Здесь работали такие известные антропологи, как Г.Дебец, В.Бунак, М.Герасимов. Но у поступления были свои правила. Нельзя сразу нырнуть в воду. Сначала Г.Дебец сказал: «Вы три месяца будете изучать кости обезьян в Зоологическом институте, вам нужно хорошо знать связь между человеком и обезьяной», и отправил меня туда. Три месяца я упорно изучал кости обезьян. Одно я понял – африканские обезьяны имеют много сходств с человеком. Когда я закончил с этим, мне пришлось поехать в Ленинград, в анатомический театр антропологического отделения Военно-медицинской академии, где с эпохи Петра I хранились человеческие кости. Только после этого я дополнил свои знания. Затем, в 1958 году, я был принят в аспирантуру, опередив своих сверстников. Как назло, члены комиссии сказали: «Мы дадим вам тему кандидатской диссертации, в Казахстане нет материальной базы», – и издали приказ. Наша Академия наук заявила: «Нет, это наш человек. Стипендию платим мы. Тема будет из Казахстана», – и оказала упорное сопротивление. Действительно, в то время в нашей стране не было человеческих костей для исследования. Но я внутренне хотел, чтобы моя исследовательская работа была связана с моей родиной. Пока я был в таком неопределенном состоянии, Г.Дебец нашел выход: «Сегодня на собрании академии присутствовал Каныш Сатпаев, пойдите, встретьтесь с ним и расскажите о своей ситуации».
– Вы встретились с выдающейся личностью?
– Канеке (Каныш Сатпаев) остановился в гостинице «Москва». Когда я пришел в его номер, там сидел его помощник: «Его еще нет, подождите», – сказал он. Зимний месяц. Вдруг Каныш-ага, выглядя очень уставшим, медленно поднимался по лестнице. Я вышел ему навстречу и поздоровался. Он поздоровался и спросил о моих делах. Я немного рассказал ему о себе и перешел к главному вопросу. Я объяснил ему, что в нашей стране нет антропологов, что я мечтаю стать таким специалистом, в общем, рассказал всю ситуацию. Когда я сказал, что хотел бы, чтобы тема моей кандидатской диссертации была связана с Казахстаном, Канеке спросил: «Что для этого нужно?» «Нужны кости жителей древних эпох. Их нужно сравнить и исследовать с костями современных казахов», – сказал я. «Что еще нужно?» – задумался он. «Я хочу отправиться в экспедицию, раскопать заброшенные мусульманские кладбища и собрать костные останки», – сказал я. Канеке ответил: «Хорошо, готовьтесь к экспедиции, я сообщу вам через неделю» и проводил меня.
Не через неделю, а через три дня директор института Сергей Толстов вызвал меня и вручил телеграмму от имени К.Сатпаева: «Вам выделено 12 тысяч рублей на три месяца для экспедиции, одна машина, четыре рабочих». Моя радость не знала границ, я улетел в Алматы, быстро оформил документы и отправился в экспедицию. Так я увидел заботу Канеке. Благодаря ему были собраны скелетные останки, что подняло мой авторитет. Он сказал мне: «Эй, Оразак, у каждого живого существа есть биологические родители, докажи биологических отца и мать казахов». Эти слова часто всплывают в моей памяти. Если бы Сатпаев не поддержал меня, не было бы антропологии в Казахстане, не было бы сорокавековой истории, не было бы и Смагулова.
– Откуда вы начали экспедицию?
– Из района Шубартау бывшей Семипалатинской области. Это было заброшенное кладбище, через которое проходила дорога. Там я нашел кости 70-80 человек. Затем я раскопал кости умерших от голода у озера Карасор недалеко от Каркаралы, где была бывшая ярмарка Коянды, и в местечке Каратас в Баянауле.
– Сколько скелетных останков вы раскопали?
– Я собрал более 300 черепов. Но не было центра для хранения этих костей, лаборатории для исследований, оборудования. Поэтому я передал скелетные останки в Кунсткамеру Санкт-Петербурга.
– Были ли возражения со стороны местных жителей во время раскопок могил?
– Такой случай был. Когда мы раскапывали старое кладбище на берегу озера Карасор, приехал пастух на лошади и сказал: «Эй, ты мусульманин или нет? Если не прекратишь это, завтра мы подожжем твою машину бензином», – и начал размахивать перед нами плеткой. Подумав, что они могут так поступить, мы уехали в Баянаул.
– Вы первым исследовали великих личностей нашей нации – хана Абылая и бия Айтеке, не так ли?
– В период становления суверенитета наши турецкие братья проводили реставрационные работы в мавзолее Ходжи Ахмеда Ясави в Туркестане. Там они раскопали могилу, где, как говорили, похоронен хан Абылай, как монолит, и сказали: «Это настоящий Абылай или кто-то другой, исследуйте». Мы с дочерью и археологом Мухтаром Кожаевым раскопали кости и исследовали их в течение четырех месяцев. В черепе не было ни одного зуба. То есть наш предок умер в преклонном возрасте, в 69-70 лет. Среднего роста. Его левая бедренная кость была сломана в 10-12 см от вертлужной впадины. Вероятно, на него упал тяжелый груз. В целом, если кость человека ломается до 50 лет, она срастается, образуя костный мозоль. После пятидесяти лет кость срастается, но костный мозоль не образуется. У нашего предка образовался костный мозоль. Следовательно, травма была получена до пятидесяти лет. На грудной клетке есть патологическая особенность. Правая рука хана была очень сильной, с ней не мог справиться ни один человек. Чтобы исследовать все имеющиеся доказательства, я поехал в Москву и ознакомился с архивными материалами царского времени. В архиве написано о ранении хана Абылая. Но не указано, где именно. Когда я был в Китае, я увидел запись о хане Абылае, опубликованную в 1940-х годах старомонгольским письмом. Там указывается, что наш предок был ранен в ногу.
– Расскажите о бие Айтеке.
– Чтобы исследовать бия Айтеке, мы сначала изучили архивные данные. Были найдены документы о том, что место рождения и смерти бия – Нурата (Навоийская область). В персидских записях говорится, что покойный похоронен на Нуратинском кладбище. В декабре 2005 года мы с дочерью Айнагуль специально поехали в Нурату и провели раскопки на месте, которое считалось могилой бия. Однако до нас эту могилу раскопали узбекские археологи. Могила нашего предка находится точно к востоку от мавзолея Сейткул-аулие. Раскопки проводились в холодную и дождливую погоду. Тем не менее, скелетные останки в могиле были полностью исследованы, измерены, сфотографированы, и все извлеченные кости были возвращены на свои места. Наш предок умер в возрасте около семидесяти лет. Признаки старости сохранились. Все рукописи этого исследования имеются, я хотел бы издать их в виде книги при наличии спонсора.
Я ПРОВЕЛ НОЧЬ ВМЕСТЕ С РУССКИМ ЦАРЕМ
– Вы общались с выдающимся антропологом М.Герасимовым, каким он был человеком?
– Он был очень дружелюбным, открытым, остроумным, высоконравственным человеком. Он благоволил ко мне и проявлял интерес. Однажды криминалисты принесли ему череп для реконструкции. Тогда один полковник спросил: «Можете ли вы определить национальность этого черепа?» Возмущенный этим, академик ответил: «Возможно, вы спросите, из какой он губернии. Например, кто я по национальности. Мой отец – крещеный татарин из Петербурга, мать – немка из Петербурга, так кто же я? Но в документах я записан как русский», – и смутил их. Интересно, что лаборатория выдающегося ученого располагалась в подвале. Сотрудники КГБ категорически запретили приводить иностранцев в исследовательский центр Герасимова в Академии наук. Когда академик встречался с иностранцами, он говорил им: «В моей лаборатории идет ремонт, поэтому я не могу вас пригласить», – и находил предлоги. Советская власть, стесняясь того, что известный человек работает в подвале, не хотела его показывать. Однажды мне не хватило места в гостинице, и я провел там неделю. Тогда покойный пошутил: «Вы проведете ночь вместе с останками русского царя Ивана Грозного». Ученый делал реконструкцию черепа царя. Герасимов очень поддержал меня, когда я защищал кандидатскую диссертацию в 1964 году.
– С кем из казахских ученых вы были в близких дружеских отношениях?
– Работая научным сотрудником Института истории, археологии и этнографии АН Казахстана, я более 20 лет проработал под руководством Алькея Маргулана. В 1950-х годах Альке вместе с такими учеными, как Мухтар Ауэзов, Ермухан Бекмаханов, Бек Сулейменов, подвергся преследованиям. Его обвинили в «прославлении казахских батыров в эпосах». Однажды на научном совете в Академии наук единственным, кто защищал мою работу, был Альке. Он страстно говорил: «Нет такого специалиста, как Смагулов, его нужно сохранить». У него есть ставшая поговоркой фраза среди интеллигенции: «Цензура советской власти более бдительна, чем цензура царской власти».
Я учился в аспирантуре в Москве. Альке приехал в этот город в командировку. Он предупредил меня: «Оразак, завтра возьми такси и проводи меня до Казанского вокзала, чтобы я сел на поезд до Алматы». На следующий день мы добрались до Казанского вокзала на такси. Увидев нас, грузчики подбежали и спросили: «На какой поезд вы садитесь?» Мы ответили: «На Алматы»: «Он ушел утром», – и рассмеялись. Оказалось, Альке перепутал вечерний поезд с утренним. Тогда я подошел к начальнику вокзала. Это был мужчина. Альке стоял там. «Этот человек – большой академик. Он весь день был на собрании и опоздал. Наш поезд уже ушел, что нам делать?» – спросил я его. Сам Альке был очень колоритной фигурой. Волосы такие, по бокам стоят дыбом. Увидев это, начальник вокзала восхищенно сказал: «Какой видный ученый!» и тут же решил помочь: «Сейчас отправится дополнительный поезд в Алматы, я помогу вам сесть на него». Так я пригодился своему брату.
Я дружил с историками Ермуханом Бекмахановым и Беком Сулейменовым. Мы вместе работали с Беком в институте, его жена была русской. Бека приговорили к 25 годам, его жена пришла проводить его и хотела передать ему узелок, но военные оттолкнули ее руку, и она случайно попала под поезд и погибла. После освобождения Бека из заключения он женился на его младшей сестре. Я также близко общался с академиком Салыком Зимановым, он был рядом со мной в трудные времена.
– Какие это были трудности?
– В 1977 году моя новая книга, вышедшая из печати, не понравилась Центральному Комитету и была сожжена. Я чувствовал, кто это организовал. Мне угрожали тюрьмой. К счастью, иностранные ученые выступили в мою защиту по международному радио и спасли меня от большого скандала. Тем не менее, Комитет государственной безопасности в течение десяти лет выслеживал каждый мой шаг, не упуская из виду. Удивительно, но я прочитал в воспоминаниях бывшего руководителя страны Динмухаммеда Кунаева, что «Г.Колбин распространил и сжег книгу антрополога Смагулова». Но это событие произошло во времена Кунаева, он видел это со стороны Колбина. Если бы он знал о преследованиях меня, он бы не написал этого.
– Ваш сборник не был опубликован позже?
– Нет.
– Причина?
– Вклад книги, изданной по биологии и технике, в науку – 10 лет. Через десять лет она становится библиографической справкой. С тех пор прошло 40 лет. Если я опубликую ее сейчас, иностранные ученые могут сказать: «Смагулов все еще на уровне сорокалетней давности».
– Почему Колбин преследовал вас?
– Я и сам не знаю. Меня обвинили в том, что я «теоретик Кунаева». На самом деле, я не только не обсуждал с Динмухамедом Ахметовичем, но даже не здоровался с ним наедине и не пожимал руку. Когда я был в экспедиции в Актобе, ко мне пришли чиновники области и сказали: «Ваша наука противоречит партийной идеологии, мы требуем, чтобы вы покинули территорию области в течение 24 часов», – и поставили меня в крайне затруднительное положение. Затем я приехал в Алматы и написал шестистраничный ответ Геннадию Колбину. Четыре машинистки отказались печатать, не желая писать имя Колбина. Вынужденно я связался с моими коллегами-учеными из Литвы, прилетел к ним и отправил письмо на имя Михаила Горбачева. Ответа не последовало. Через два месяца руководитель отдела агитации и пропаганды ЦК Узбекали Жанибеков вызвал меня и сказал: «Не беспокойтесь ни о чем, продолжайте свою работу», – и успокоил мое взволнованное состояние.
– Отец, вам почти 88 лет. Есть ли моменты в жизни, о которых вы тоскуете, скучаете?
– Дорогой мой, ты затронул струны моей души. Наш народ был истреблен из-за искусственного голода, устроенного Советским Союзом. Особенно меня ужасают воспоминания о голоде тридцатых годов. Я – ребенок, чудом выживший в той катастрофе. Когда моя мать умирала от голода, я пролежал в ее объятиях целый день, питаясь ее молоком. Мой отец, уехавший в соседнюю Россию в поисках еды, приехал и спас меня от смерти. Отец прожил долгую жизнь и умер в 99 лет. Хотя мне за восемьдесят, я с завистью смотрю на людей, у которых есть матери. Поскольку я вырос, не насытившись материнской любовью, я чувствую тоску по материнскому теплу и мое сердце печалится. Что поделать, мы живем, переживая то, что написано на роду, преодолевая высокие и низкие ступени жизни. Я думаю, что Бог дал мне жизнь, чтобы я написал сорокавековую историю казахов.
– Спасибо за содержательную беседу!
Беседовал
Азамат ЕСЕНЖОЛ
astana-akshamy.kz