О мифе социального неравенства
В связи с вышеизложенным, мы утверждаем, что в казахском обществе не существовало разделения на богатых и бедных. Деление, существовавшее в быту казахов, — это «бай-қараша».
Прежде всего, чтобы раскрыть суть темы, дадим пояснение словам «жарлы» и «жалшы». К сожалению, в «Этимологическом словаре казахского языка» оба слова отсутствуют. Однако, в книге О. Сулейменова «Древние тюрки» есть предложение: «предположение о том, что слово «кощей» происходит от киргизского «кошчы» — «партнер», «батрак», «спутник», и даже «рабочий» — указывает на то, что «жалшы» означает партнер, спутник». Следовательно, жалшы — это раб, пришедший с победоносным батыром из похода. Если слово «жарлы» принять как эквивалент «жарты», то есть «не имеющий прав», то его значение также станет понятным.
У казахов, живших в демократическом обществе («Можно написать целую серию легенд и рассказов о законах (законах, порожденных интересами народа), порядках, справедливых судах, которые существовали в казахской степи, казахской саванне в прошлом веке и веках до него. Такие легенды, помимо того, что понравятся большинству, должны отразить демократическую сущность того времени» (из дневника Акселеу Сейдимбека)), название «жарлы» было дано не просто так. Чтобы выяснить причину, давайте обратим внимание на экономическое и административно-территориальное положение казахского народа. «Казахское общество не имело частной собственности, как думают многие. Потому что для казаха основой экономики, ее составляющей, были скот, пастбища и источники воды, а эти три вещи находились в собственности рода».
Род, хотя и состоял из кровных родственников, подчинялся экономическим потребностям. Для выпаса скота требовались пастбища определенного размера (в соответствии с плодородием и достаточностью травы). Количество людей, необходимых для содержания скота на этих пастбищах и членов рода, также должно было быть ограничено. Традиционный казахский аул в основном состоял из 20-50 семей. Если их становилось больше, этот род должен был разделиться на младшие роды, то есть, говоря по-казахски, дети должны были получить надел, найти пастбища в другом месте и основать новый аул [Обратите внимание, почему я говорю «аул Акана», ведь не только Акан, но и его отец и братья заплатили штраф за сбежавшую невесту — авт.]. А внутренняя структура рода также не была однородной. Внутри рода есть свои байи, бии, батыры, «кара» (С. Кондыбай, «Если заглянуть в тайну рода»).
Из слов Серикбола ага мы видим: во-первых, родовая община — это близкие родственники, владеющие землей и скотом на правах общей собственности, не старше четырех-пяти поколений, то есть «жарлы» встречались редко; во-вторых, чтобы определить «кара», нужно обратить внимание на «байев», вышедших из числа родственников. «У Сапака было двадцать тысяч лошадей. По некоторым устным данным, у него было около тридцати-сорока тысяч лошадей», «… есть сведения, что у молодого человека по имени Сейдали из рода алтай было 40 тысяч лошадей», «У Еркинбека Жайырбекулы из рода кызай в составе найманов было 15 тысяч лошадей. Это люди, жившие до 1930 года» (К. Бегманов, «Разговор с этнографом»). Если эти данные верны, то наше разделение на «бай-кара» правильно. Тогда «караша» — это относительное название для тех, кто имел богатство, исчисляемое тысячами голов скота. Так откуда же взялись богатые и бедные? Ответ: с момента начала строительства крепостей Гурьев в 1640 году, Омск, Жәміш в 1716 году, казахи начали «беднеть». Уменьшение пастбищ, потеря земли — вот что обеднило казахов.
«Если не уходить, земли мало,
Если уходить, то вокруг
Окружили неверные,
Словно загнанная овца,
Копьем в бок раненная,
Остался несчастный казах, подумай!»
Кто скажет лучше Бухар жырау?! Российское колониальное господство, начавшееся в восемнадцатом веке, в последующие века повергло быт казахского народа в такое состояние, что он не мог поднять головы. «Когда казах, говорящий «у меня ничего нет», показывал Виктору [переписчику] реестр и спрашивал: «В записи указано 80 [голов скота — авт.], как у тебя может не быть ничего?», казах со вздохом отвечал: «До твоего рождения у меня было не 80, а 400, если хочешь. А сегодня у меня нет ничего, кроме этой собаки и палки, на которую я опираюсь», — пишет в своих записях Адольф Янушкевич. Читая дневники и записи польского ученого, можно представить, как казахи оказались в бедственном положении: «Как же тяжело мое сердце, когда я слышу истории о первых переписях, называемых «сан»! Почти каждый проконсул видел в порученной ему работе средство для улучшения своего положения. Прибыв к казахам, они наводили страх на все поселения. По его приказу все табуны и стада были собраны на расстоянии 150 верст и более от кочевий. На дорогах видны следы внезапного набега: брошенные кобылы и крупный рогатый скот, верблюды, овцы. Все было скучено в одном месте, и из-за нехватки корма и воды поголовье скота резко сократилось. Чиновник также требовал плату, чтобы не регистрировать мертвый скот как живой. Перед казахами [в оригинале — киргизами] он записывал одни данные, а по прибытии в приказ — совершенно другие цифры.
Кроме того, сколько стоило уважение и угощение этого господина! Овец, пришедших на кухню, выбраковывали не из-за их жирности, а из-за шкуры. В любом случае, кнут, который играл ultima ratio (последнюю решающую роль) не только для «караша», но и для волостного управляющего и старшин». «В начале ХХ века у казахов в Казахстане и за его пределами было около двадцати миллионов лошадей» (К. Бегманов, «Разговор с этнографом»), но в 1921 и 1931 годах казахи пережили голод, унесший жизни двух миллионов их сограждан. Последней точкой в обеднении, прикрытой лозунгом «равенства» СССР, стал закон о конфискации скота у байев, осуществленный в 1928 году. Победители писали не только историю, но и литературу по заказу. Особенно это касается фразы «выходец из бедной семьи» в биографиях.
Миф о социальном неравенстве, начавшийся с «Несчастной Жамал», должен найти свою истину спустя век. Пробужденный казахский народ должен понять образ «невежественных» байев, которые гарантировали освобождение из тюрьмы алашских деятелей, начавших с Миржакыпа, и «невежественных» байев, строивших школы и мечети.
В целом, миф о низком уровне жизни казахов по сравнению с зарубежными странами связан также с его техническим отставанием или отсутствием развития и позитивных изменений в хозяйстве. Казах, занимавшийся скотоводством в четырнадцатом веке, занимался им и в девятнадцатом веке. В то время как мир, охваченный европоцентризмом, совершал одно научное открытие за другим, отсутствие письменной литературы, доказывающей казахскую самобытность и науку, еще больше усугубляло проблему. А причина неразвитости хозяйства объясняется так: «У огузов не было идеи развития техники, их хозяйство также было ограничено. Мы объясняем это отсутствием необходимости, поскольку они достигли прекрасной гармонии с природой» (Л.Н. Гумилев, «Черный миф»). Отсутствие казахской науки — это тоже миф. Разрушить этот миф несложно. Однако общепринятая казахская наука высокого уровня — это совершенно другая статья.
Балажан Мунар