«… Между колыбелью и могилой —
Расстояние как между дверью и дальним углом…»
Саги.
Если бы поэт Саги был жив, ему бы исполнилось семьдесят лет. Возможно, он бы отметил этот юбилей в своем родном Алматы, где провел сознательную часть жизни, или, может быть, в Актобе, где прошло его детство и юность, в его чистых, предельно искренних и потому таких душевных стихах, ведь именно в день своего шестидесятилетия он проснулся утром и ушел в вечный сон. Возможно, в соответствии со своим природным благородством и вежливостью, не сумев приспособиться к нравам этого ожесточившегося, смирившегося и унылого времени, он отметил бы этот день лишь в кругу самых близких и близких по духу людей, с присущей ему скромностью, никогда не выставляя себя напоказ.
Что такое юбилей, если не дань человеческой слабости, желающей иметь бессмысленные игрушки для утешения?
Он прожил шестьдесят лет и оставил после себя благородный след, светлый след. Священный след, достойный народа казахов.
Есть одно сожаление: сегодняшний казах, живущий стихами с рождения, под предлогом «времени» и «обычаев эпохи» отдаляется от сокровища, необходимого душе, от сокровища, исцеляющего недуг души — от поэзии, от литературы, и устремляется в область, которая ему совсем не подходит. Тем не менее, то ли не в силах выйти за рамки, то ли по другой причине, но пока что для казаха ценность поэзии, настоящего поэта не утеряна. Один из тех, кого ищет казах, кого он должен искать для себя — это Саги. Саги Жиенбаев, выдающийся поэт нации.
«Сущность поэта — это сокровище Аллаха», — сказал последний пророк человечества. Это не слова избалованного, своевольного, выросшего на свободе «казахского ребенка», которому трудно провести четкую грань между тем, что есть, и тем, что кажется, и чье пророчество трудно отличить от самозванства, а это — священное изречение араба, посланного самим Аллахом для исправления заблудшего человечества.
Из этого, конечно, не следует делать вывод, что каждый стихотворец, вошедший в поэтическую категорию по решению «парламента литературных аксакалов и карасакалов», ближе к Всевышнему, чем простой казах, когда он впадает в страх.
Ведь величайший немец Гёте предупреждал: «Бог — это безграничное величие, которое может расти только тогда, когда мы сами постоянно стремимся к возвышению, а чем ниже мы падаем, чем более ничтожными становимся, тем больше превращаем его в жалкую волочащуюся за собой обузу нашего ничтожества». Я думаю, он имел в виду, что человек с духовным миром, узким как зернышко проса, и с ограниченным мышлением измеряет Бога по себе, еще больше обнажая свое ничтожество, короче говоря, «у хромых и Бог хромой».
Если мы примем это во внимание, то величие Бога, Поэта и Поэзии будет возрастать, и мы поймем, что «не каждый пишущий казах — поэт», и что те, кто играет роль народного героя и выдает себя за пророка, являются шарлатанами, и что рукотворный идол не может быть Богом. Это то, что мы, казахи, легко упрощающие все по «казахскому варианту», должны учитывать. Поэтому для немыслящего человека говорить о поэте, поэзии, особенно о казахской поэзии — это легкое дело, которое можно «проскочить». Ведь у каждого есть своя мера величия, или, по крайней мере… своего идола. Было бы хорошо, если бы он разрушил своего идола только потому, что ты сказал. Это — во-первых. Во-вторых, мы — народ, привыкший к скачкам, и смотрим на литературу по тем же меркам, без всяких сомнений раздувая шум, и настолько забываем, что каждый поэт, каждый писатель — это отдельный мир, что один «литературный аксакал» на «литературном» собрании посетовал: «Говорят, что после Абая второй великий поэт — Шакарим, но это не так, второе место принадлежит Магжану». Мы посмеялись над «беспокойством» «Шакарим и Магжан поссорились». В-третьих, когда вспоминаешь, как многие великие понятия, которых боялись даже трогать из-за их святости, стали избитыми фразами тех, кто не дает дорогу достойным и слова разумным, понимаешь, что в этом «смирившемся и унылом времени» не знаешь, кому что доказывать. Казахская причина — множество причин, которые сбивают с пути даже сам народ казахов, чьи рога подобны шаныраку, и которые, хотя и шепчутся втайне, не говорят вслух…
Поэтому так трудно выразить одно слово о Саги, одном из великих поэтов, чье место в казахской поэзии бесспорно относится к категории «сокровища Аллаха».
Саги исполнилось семьдесят.
Если говорить привычным термином, это праздник казахской поэзии. Я говорю «привычным», потому что, как и казахское телевидение, которое бездумно повторяет «наша страна обрела независимость, наша тенге в обращении, казахов узнает весь мир…» по нескольку раз в каждом репортаже, так и разговор о дне рождения каждого стихотворца стал настолько заученным, что даже пишущий сам в это не верит. Несмотря на нашу склонность к празднествам, к хвастовству, к возвеличиванию, разве мы не должны быть бережливыми, когда речь идет о великих понятиях, которые мы можем надеть на кого угодно вместо халата, когда нам вздумается?
Праздник Саги — это праздник, который привлекает внимание народа, который, как будто торгуясь, стал купцом, верящим, что «бык родит теленка», к тому, что существует духовное сокровище, стоящее выше царя, и лишь ниже пророка — поэзия, и который, привыкнув к эпохе бесконечных праздников, начал мыслить животом и… задней частью, и который кричит, что тот, кто отказался от пищи для души и сердца, присоединится к зверям. Это праздник духовного мира. В таких случаях, возможно, преобладали бы слова Гафу… или Туманбая ага, чьи посвящения растапливают лед Алатау, но нам не суждено было этого испытать.
Если бы я решал сам, величайшее уважение к поэзии — это читать ее, впитывать в себя и питаться ею, а величайшее уважение к поэту — это (если ты способен) перенести хотя бы частицу его сущности в свою грудь.
Более того:
Если «поэзия — царица слов», то что еще можно сказать, кроме как восхищаться ею прозой? Читай сам.
Но… есть много людей, которые считают всех, кто не стыдится, певцами, а тех, кто не умеет проигрывать, кто не умеет проигрывать в пользу жизни, бытия — народом, которых мы почитаем, которые привыкли верить только пропаганде, даже если она высечена на камне, есть группа братьев, которые обошли стороной муки «быть поэтом, быть гражданином», и выучили только их хитрости… Думая обо всем этом, хочется назвать каждую вещь своим именем и поставить на место. Не получается, и пока не получится. И не дадут поставить. Но если удастся напомнить людям о красной черте, о которой говорил Абай, о различении добра и зла, то что может быть лучше…
Для знающего человека, поэтическая сущность Саги, которая давно признана и восхищена народом, его уникальное, неоспоримое место в литературе, его светлый, сияющий путь в поэзии, который не продается дешево, но который не кичится, не считает себя обязанным, не притворяется забытым, не обвиняет весь мир в пренебрежении, его естественный, и потому скромный, благородный образ, выражающий ответственность поэта перед поэзией, народом, честностью, человечностью, известен давно. Этот образ, эта сущность, воплощенная и доказанная жизнью