«Я — зерно, упавшее на землю,
Говорившее листьями…»
Толеген Айбергенов
Когда речь заходит о даровитых людях, особенно о поэтах, читателю интересно, от кого же поэт унаследовал свой дар… А моему отцу, Толегену Айбергенову, поэтический дар, вероятно, достался от матери Жибек, а проницательность, дальновидность и способность предвидеть будущее — от отца Айбергена. О Толегене Айбергенове написано немало. Но и сказать, что написано много, нельзя. Хотя некоторые ценители литературы в своих статьях, его современники в воспоминаниях, а также поэты и писатели в своих трудах упоминали его имя и признавали в нем самобытного, страстного поэта, его творчество в целом не было всесторонне проанализировано и тщательно систематизировано. Эта статья — лишь начало дела, которое предстоит сделать в будущем.
Я считаю правильным начать рассказ с моей бабушки, и верю, что читатель поймет причину по мере чтения. Мать Толегена Айбергенова — Жибек Конарбайкызы. Ее родина — Актюбинская область, Табынский район. Род — Ысык — Ажимбет — Шона. Замуж вышла в Табын — Байбише — Бесболат, из рода Тлеу. Она была смуглой, с овальным лицом, кудрявыми волосами и сияющими глазами.
Когда моя бабушка была юной и только расцветала, умер ее отец, и четверо детей остались сиротами. Старшая — Жибек, младший брат — Кудайберген и две младшие сестры. В те времена участь вдовы была незавидной, бедная мать работала на богатого родственника по имени Карагул, чтобы прокормить детей. Она трудилась не покладая рук, стремясь не дать детям умереть с голоду и вырастить их. Иногда она брала с собой и бабушку Жибек, чтобы та помогла. Поскольку они были состоятельными людьми, к ним постоянно приходили гости, и скот резали каждый день или через день, и, конечно, кишки и потроха доставались бабушке и ее братьям. Возможно, поэтому бабушка была непревзойденной в чистке кишок и прядении шерсти, ведь у богатых людей всегда находилась шерсть для прядения, на которую они и полагались. У них самих было несколько лошадей, которых они берегли, чтобы использовать в трудные времена, но при таком большом количестве детей, как они могли размножаться? Прибыль съедалась еще до ее получения.
Поскольку бабушку приняла в семью свекровь, мать называла ее «Еркежан», не называя по имени. Однажды мать вошла и сказала: «Еркежан, к аташкам пришли гости, они хотят, чтобы ты им чай налила, оденься прилично и иди». Под «аташкой» подразумевался глава семьи, у которого работала мать, — Карагул. У бабушки Жибек не было подходящей одежды, разве что та, что ей дала дочь этого богача, когда выходила замуж, «обогатив» ее. Надев их и поправив волосы, она, будучи высокой, выглядела взрослой, хотя ей было всего шестнадцать лет. Войдя в комнату, где сидели гости, она села у ножек дастархана и принялась разливать чай. Люди, сытно попив кумыса, развалились и вели непринужденную беседу. Бабушка не обращала внимания на тему разговора. Она и не подозревала, что этот дастархан решит ее будущую судьбу. Ведь все было спланировано заранее. Бабушку Жибек позвали разливать чай не просто так. Богач по имени Отепберген, которому было сорок восемь лет, приехал в дом Карагула, чтобы пригласить его на поминки по своему родственнику. В ходе беседы Отепберген рассказал, что его дочь Катша выросла и сваты уже торопят сватать ее, но у него нет наследника, поэтому они не могут дать согласие, и он беспокоится, что останется без потомства. Карагул, сочувствуя своему родственнику, рассказал, что у него работает служанка — вдова, у которой растет очень скромная и умная дочь, и, желая показать ее, позвал бабушку Жибек разливать чай. За этим дастарханом решилась судьба моей бабушки в один миг. Кто бы мог подумать тогда, что этот неожиданно начавшийся разговор положит конец мечтам и талантам девушки? Вскоре после этого родственники Отепбергена, сказав: «Не бывает девушки без калыма», дали Карагулу калым, достойный одной девушки, и, чтобы не утруждать себя дважды, забрали бабушку Жибек с собой. Никто не обратил внимания на слезы матери и протесты бабушки. Так шестнадцатилетнюю Жибек старейшины аула выдали за сорокавосьмилетнего Отепбергена ради ребенка…
Отепберген был очень богатым человеком. У него была жена примерно его возраста и взрослая дочь по имени Катша. Когда он привез бабушку Жибек, все старейшины аула уехали на поминки по родственнику, умершему в соседнем ауле. Поэтому бабушка Жибек провела семь дней под покрывалом, не открывая лица, пока не пройдут поминальные дни по умершему. Возможно, из-за молодости, бабушка не могла забеременеть сразу. Из-за того, что люди косо смотрели, считая ее бесплодной, или из-за врожденной гордости, она, будучи сама ребенком, постоянно молила Бога о ребенке. Чужая страна, чужая земля… Если хотела плакать, стеснялась окружающих, поэтому бабушка брала свою верблюдицу Астаубас, уезжала далеко от аула и, когда достигала места, где ее голос не был слышен, пела песни, тоскуя по своему дому, земле, матери и братьям. Она берегла свою верблюдицу как зеницу ока, не позволяя никому, кроме себя, ухаживать за ней. Однажды кто-то пытался отвязать Астаубас и увести ее, но бабушка увидела это и закричала, вбежав в дом. «Астаубас кто-то украл, уводит!» — сказала она. Люди встревожились и поймали человека, который вел верблюда. Оказалось, что это был ее родной брат Кудайберген, которого она не видела три-четыре года и не узнала в темноте. Но, обидевшись на поступок брата, она не могла вмешаться. Она никому не сказала, что это ее брат. Вскоре, собрав вещи, приехала и мать, чтобы найти бабушку. Она узнала о случившемся от матери: оказалось, старшие в шутку подстрекали брата, говоря: «Твою сестру забрали замуж без калыма, ничего вам не дали, а тебе полагается верблюд Астаубас, отвяжи его от коновязи и уведи». Он, будучи ребенком, поверил им и совершил этот поступок. Но об этом он никому не сказал. После этого бабушка больше никогда не видела свою мать и братьев до конца своей жизни.
С помощью Аллаха и покровительством святых, через три-четыре года Жибек забеременела. Когда подошло время рожать, бабушка сильно мучилась, рожала три дня, но ребенок не появлялся. Знахарки и повитухи — все были рядом с бабушкой. Знахарки подвешивали бабушку на аркане, стреляли из ружья, били в бубен… На четвертые сутки, когда начало светать, она родила мертвую девочку с волосами, упавшими на лоб. Когда она, обессиленная и истекшая кровью, лежала на постели, пришла злобная невестка и сказала: «Ойбай, будто ты родила мужу сына размером с торсык, что с тобой? Разве ты не рожала? К тому же, ты заставила всех надеяться, а родила мертвую девочку, ты, вторая жена, вставай, не лежи!» Как только она это сказала, бабушка, переполненная гневом, встала с постели. Ее долгожданный ребенок, тоже не увидел свет — то ли от жгучей боли в груди, то ли от сильного душевного страдания, не выдержав слов той женщины, она сжала поясницу и, выйдя из дома, отправилась куда глаза глядят, со слезами, капающими, как бусины, в лютый мороз Актюбинской области. Куда и к кому она шла — она и сама не знала. Как давно она потеряла родных? Все, что она могла сделать, — это тосковать по ним. Не говоря уже о пронизывающем морозе, она была недавно родившей женщиной, ее сапоги на ногах наполнились кровью и замерзли. Она была в полубессознательном состоянии. Горе, тяжелое, как черный камень, должно быть, охватило бабушку и сковало ее разум, она то вела за руку маленького мальчика и говорила: «Беги к отцу и обними его за шею», то, как молодая невестка, говорила: «Ойбай, какой позор, мое лицо открыто», то, будто раскрывая свою тайну братьям, говорила, сидя среди них. Так, охваченная бредом, обессиленная и почти упавшая, она была найдена преследователями, которые гнались за ней. Ее сапоги, сшитые по ее мерке, были очень красивыми, муж когда-то заказал их сапожнику, дав ему зимний забой скота, но из-за мороза они замерзли и стали льдом, поэтому их невозможно было снять. Тогда бабушка плакала: «Режьте мне ноги, но не режьте сапоги!» После этого случая у бабушки отморозились пальцы ног, и они отпали. Сельские знахари начали лечить ее, проводя различные процедуры. Молодой человек должен быть сильным, через пять-шесть дней она пришла в себя, а через месяц — полностью восстановилась. Был полдень, у крыльца появился небольшой солнечный луч, и она, как бы говоря: «Хочу увидеть этот мир своими глазами», села на лежавший рядом укутанный тулуп. Наблюдая за игрой и разговорами сельских детей, игравших у двери, пришла та самая невестка и сказала: «Эй, дети, идите поиграйте возле нашего дома, что вам здесь делать?» — и стала выгонять их к дому. Один маленький черный ребенок продолжал играть вокруг бабушки, не подчиняясь женщине. Разгневанная женщина схватила ребенка и начала его нещадно бить. У бабушки не было сил вмешаться. Услышав плач ребенка, из дома вышла старшая жена. Тогда та женщина пожаловалась ей: «Посмотри на эту бездельницу, которая крутится вокруг второй жены. А эта почему вылезла, оказывается, хочет перенести свои беды на детей, посмотри на нее саму». Старшая жена пыталась успокоить ту женщину… У бабушки не было сил разговаривать с той женщиной, отвечать ей. Бабушка посмотрела ей в лицо и, промолчав, тяжело вздохнула.
«Плохие дни проходят, плохие люди остаются», — как говорится, зима тоже прошла. Вскоре наступила весна, земля оттаяла, и лето перешло на летние пастбища, и бабушка Жибек тоже присоединилась к ним. Разве жизнь может стоять на месте?! Прошлые дни начали забываться. Теперь бабушка тоже с головой ушла в подготовку к следующей зиме. Она готовила курт, масло, жент, иримчик. Ведь у казахов есть обычай перекочевки. То ли из-за суеты того времени, то ли из-за неудобной погрузки, из-за плохого хода верблюда, груженого иркытом, ее мешок из телячьей кожи, полный ярко-желтого иркыта, упал на землю и разорвался ровно посередине. Все содержимое вылилось наружу. Собаки тоже ждали этого момента, черные, синие, белые собаки со всех сторон сбежались, рыча друг на друга из-за иркыта, и принялись его пожирать. Бабушка, не зная, что делать, решила взять свою долю и, не имея под рукой готовой посуды, легла и начала слизывать иркыт с земли, пока собаки еще не добрались до него. Тогда один из ее деверей, наблюдавший за ее поведением, сказал: «Тьфу, проклятье, твоя доля оказалась сильнее собачьей добычи. Твои потомки будут кишеть, как собаки, и твоя доля в этом мире не будет скудной», — рассказала бабушка своей невестке, моей матери. Через два года бабушка снова забеременела и родила девочку. Отепберген обрадовался и устроил той в честь рождения ребенка, но сам вскоре заболел и умер. Дочь тоже умерла, когда только начала учиться сидеть. В двадцать один год бабушка осталась вдовой, потеряв и дочь, и мужа. Она носила черное и два года оплакивала их обоих. От деда Отепбергена осталось много имущества, много скота, и, чтобы все это добро не ушло на сторону, а также потому, что казах не оставит вдову без присмотра, бабушка Жибек по обычаю левирата была выдана замуж за брата деда Отепбергена, Отегена, за его сына Абдуллу. Абдулла был очень кротким человеком, но его жена — дочь знатного рода, с сильным характером и сварливым нравом. Говорят, когда она пришла в дом как невестка, на ней были калоши-маси, расшитые золотом, и вся деревня шумела об этом. В какое время первая жена любила вторую? Она постоянно изводила мою бабушку, то поджидая ее, то сидя, проявляя ревность, и, если представлялась возможность, рвала ей волосы, не давая ей жить. Бабушка родила сына, но ребенок умер от болезни в шестимесячном возрасте. Родственники, собравшиеся на похороны того ребенка, сказали: «Разве берут вдову, чтобы ее избивать и заставлять плакать? Зачем вы унижаете вторую жену? Мы видели много добра от Отепбергена, разве не благодаря ему многие из нас жили?! Если вы не хотите разрушать очаг, договоритесь со своими женами и примите эту женщину, или у этой женщины тоже есть родные, разделите ее долю и отправьте ее на родину». Тогда собравшиеся люди поставили вопрос ребром. С тех пор бабушке Жибек дали свободу, и она отказалась от скота и имущества. Отказ — это разделение всего скота на семь частей и раздача аташкам, родственникам. Одна из этих семи частей досталась бабушке. От отказа бабушке достались две верблюдицы, табун лошадей, три отары овец и коз, домашняя утварь, золото, серебро, некоторые украшения, а также домашнее имущество. На этом разделе дед Отепбергена, его двоюродный брат Тукти и его жена сказали: «Мы не отпустим нашу вдову, мы возьмем ее», и попросили благословения у старейшин. Старейшины аула дали свое благословение и выдали бабушку за Тукти. Первая жена и бабушка жили очень дружно. Тукти отделил своего старшего сына Альнияза и отдал его на воспитание бабушке. Бабушка сама выдала замуж этого ребенка, взяв ему в жены Аккенже. От Тукти бабушка родила шесть детей, но только две дочери, Макпалша и Балкия, остались живы, остальные умерли.
Однажды, когда бабушка рожала, к деду Тукти пришли гости. После того, как он их проводил, дед, ни о чем не думая, пришел проведать бабушку. Бабушка надеялась, что он принесет что-нибудь поесть, но он пришел с пустыми руками. Оказалось, что на следующий день бабушка стала беспокойной, грудь опухла и болела. Жена деда Тукти, услышав это, сказала: «Ой, черт меня побери, я забыла из-за суеты с гостями», — и быстро приказала зарезать и приготовить барана в качестве искупления, и сказала бабушке: «Пей молодой бульон, и сделай этот обряд: «Ты не желай, я тоже не желаю», трижды ударив по нашему порогу и трижды по груди».
От старшей жены родились три сына и две дочери, от Жибек — две дочери, Макпалша и Балкия, росли. Но этот мирный период не продлился долго, власть конфисковала скот народа, в стране начались репрессии и кампания коллективизации. Казахи, не осведомленные о политике и имевшие своим единственным богатством скот, разбегались в разные стороны, чтобы спасти свой скот. Тукти решил искать своего брата Айбергена, который раньше уехал в Бескалу, потому что по слухам: «Там Айберген — большой начальник, и целый аул живет под его руководством». Думая, что им будет лучше, если они найдут этого Айбергена, Тукти отправился в путь со своими родственниками, детьми, скотом, в общем, со всем своим имуществом. К ним присоединились и другие. По традиции народа, как только пастбища начинали истощаться, начиналась перекочевка… Но эта перекочевка отличалась от других, это была вынужденная перекочевка. Все люди были взволнованы, с тоской смотрели на оставленную позади землю, на родные места, прощались по очереди, никто не обращал внимания на то, что говорят другие, каждый, как мог, говорил свое и кочевал, шатаясь. Вспоминая каждую траву, холм, склон, впадину оставленной земли, они включали это в песни. Из того времени в памяти бабушки остались следующие строки:
«С родных мест мы уехали, тоскуя,
Оглядываясь назад, скорбя.
Если бы ты показался мне, родная земля,
Не разорвалось бы мое сердце?!»
В пути перекочевка останавливалась на отдых, мужчины приносили и резали скот, женщины варили мясо, не было «моего» или «твоего», все вместе с детьми ели.
Новости по пути: такой-то умер… такой-то родил… Имена новорожденных детей давали в честь перекочевки, например, Кошергали, Кошербай и т.д. Уход за роженицами никого не волновал. В пути кто-то умирал с ребенком на руках или новорожденный младенец умирал. Говорили, что ему было суждено быть похороненным здесь, и принимали это как волю Божью, и, говоря «Большое горе, пережитое вместе», продолжали двигаться вперед. В то время старшей дочери бабушки было десять лет, младшей — около трех. Они страдали от тягот пути несколько дней. В то время каждая перекочевка отправляла разведчиков вперед и назад. Они приняли одного человека за вора и схватили разведчика, шедшего впереди. Поняв ситуацию, они развязали ему руки и ноги, и он сказал им: «Вам нельзя так идти, у вас нет оружия, вас могут арестовать власти. Лучше идите к адайцам, которые идут в двух днях пути. Чтобы они замедлили ход, кто-то из вас должен пойти со мной». Тукти согласился пойти с разведчиком. Чтобы холодный ветер не попал в грудь при быстрой езде, он обмотал ее ремнем. Разве прежние страдания были страданиями? Теперь он увидит настоящие муки… Чтобы добраться до перекочевки адайцев, которая находилась в двух днях пути, приходилось идти без остановок. Едва они подумали, что добрались, как, не успев обрадоваться, они увидели, что адайцы, которые ждали их некоторое время, двинулись дальше. Бабушка не могла описать всех страданий, которые она пережила, пытаясь добраться до этих Кырыкмылтыковских адайцев.
Перекочевка также подвергалась нападениям. Были ли это враги, разбойники или представители власти — никто не понимал. Внезапно они нападали, избивали их и угоняли скот. В это время бабушка и ее семья тоже потеряли часть скота. Не было времени думать об этом, каждый искал способ спасти своих детей и себя. В такой суматохе дед Тукти заболел, и его жена и дети вынуждены были задержаться, чтобы остаться с ним. В это время дед Тукти сказал бабушке: «Ты возьми своих дочерей и продолжай путь, не отставай от перекочевки. Если будет возможность, найди Айбергена и поселись в его краю. Он — твой муж, ближайший брат нашего брата Отепбергена, если будет мир, я сам его найду». Бабушке пришлось продолжить путь, не отставая от перекочевки. Теперь им предстояло перейти Амударью. У людей закончилась смекалка, чтобы быть сильными, они привязали веревку, сплетенную из конского волоса, к большому дереву, бросили середину в воду, а другой конец привязали к гриве лошади, и мужчины, умеющие плавать, цеплялись за эту лошадь и переплывали реку. Цель была — оценить глубину воды, и тогда голова плывущего человека то появлялась, то исчезала. Когда человек переплывал на другой берег реки, он снова привязывал веревку к большому дереву и подавал сигнал. Затем два-три крепких парня, плывя по этой веревке, перебирались на противоположный берег. Таким образом, с этой стороны — два-три парня, с той стороны — два-три парня следили за тем, чтобы веревка не порвалась. Остальные, плывя по веревке в воде, привязывали другую веревку сначала к крупному скоту, затем, выстраивая цепочку, к мелкому скоту, между ними привязывая веревку к поясу людей, детей, старух, делая плоты из дерева и сажая на них, переправлялись через реку. Здесь бабушка и ее семья тоже потеряли часть скота, но, тем не менее, сами остались живы. Расспросив, они нашли Айбергена. Дед Айберген действительно руководил целым аулом, был деловым, очень быстрым в расчетах и хозяйстве, мог предсказывать даже погоду. Все склады в том ауле были под его контролем, поэтому невестки, которые не могли произнести его имя, называли его «восьми замками». Бабушка с двумя дочерьми пришла и поселилась в ауле деда Айбергена.
Когда дед Тукти оправился от болезни, он нашел своего брата Саги и остался в Ходжели, не переходя через реку. Но вскоре дед Тукти и его жена умерли, и, услышав, что «в Актюбе у детей установился мир, жизнь стала лучше прежнего», они решили вернуться на родные места. Вернувшись на родину, их назвали «кулаками» и сослали в город Жамбыл. Бабушка с двумя дочерьми осталась в Конырате. А дед Айберген во время голода потерял пятерых детей — старшему было около тридцати, младшему — шестнадцать, и у него осталась только одна дочь, Умит. Потомства не осталось. Мать деда Айбергена ослепла, постоянно оплакивая своих пятерых внуков. У бабушки Жибек тоже начало мутнеть зрение, и она стала плохо видеть. В это время женщина по имени Жамше отвела бабушку к прорицателю-целителю по имени Ырза Ишан. Как только они вошли, целитель сразу сказал: «У этой женщины нет никакой болезни, ее глаза начинают мутнеть, но если она родит ребенка, все придет в норму». А помутнение зрения стало сильно беспокоить бабушку, и вскоре ей стало трудно видеть даже дорогу под ногами. Бабушка не знала, что делать. В это время, по воле судьбы, деду Айбергену приснился сон. Во сне ему сказал человек: «Айберген, в кармане у твоей служанки, которая поселилась рядом с тобой, есть золотой кинжал, почему ты его не возьмешь?» Он рассказал свой сон сестре Тенге. Тенге сказала: «Это не сон, это откровение, возьми Жибек, она еще молода, родит тебе сына». Таким образом, они позвали бабушку, и втроем решили. Дед Айберген сказал бабушке: «Давай пока не будем объявлять об этом народу, во-первых, что скажет первая жена, если ты действительно забеременеешь, мы устроим той и сыграем свадьбу, а если не беременна, то не будем позорить свое имя». Бабушка не возражала, к тому же, слова целителя были у нее на уме… Через два-три месяца бабушка забеременела. Теперь трудность заключалась в получении согласия первой жены. Они снова посоветовались с Тенге, как объяснить эту ситуацию. Сначала они договорились: «Нужно сказать, что мы хотим пожениться, а не что мы поженились». Айберген начал разговор со сна. Он рассказал о своем сне. Когда он сказал, что нужно жениться на Жибек, первая жена сразу же возразила: «Если женишься, женись на молодой, я сама давно хотела это сказать — завтра нам нужен наследник, который продолжит наше дело, хозяин этого дома. Твоя вдова, о которой ты говоришь, женщина за тридцать, сможет ли она родить, зря потратишь жизнь». Тогда муж открылся и рассказал всю правду. Имя первой жены было Аисулу, она была очень умной, рассудительной, спокойной и доброжелательной женщиной. Узнав ситуацию, Аисулу сказала: «Тогда чего мы боимся? Приведи ее ко мне. Если действительно Бог даст ребенка, я сама воспитаю его, не дам ему кормить грудью», — и сразу же приступила к делу. С того дня она забрала к себе беременную бабушку, берегла ее как зеницу ока, хорошо ухаживала, кормила ее самыми вкусными блюдами, как свою старшую невестку. «Но она должна отдать ребенка мне на руки, не кормив грудью», — поставила она условие. Айберген объявил народу и устроил той, взяв бабушку в жены. Когда подошел срок, родился сын. Его назвали Толеген.
Как только родился ребенок, первая жена забрала его к себе, не дав матери даже покормить его молозивом. Ребенка пришлось кормить козьим молоком. Она сама его растила, и, хотя они с бабушкой Жибек были женами одного человека, они сохранили прежние отношения и общались как невестки. Мать Айбергена ослепла, когда ее внуки один за другим умирали. Она позвала младшую невестку, когда старшая невестка отсутствовала, и сказала: «Дитя мое, ты должна напоить этого младенца молозивом, несмотря на то, что Аисулу сказала не кормить, спрячь его и, когда ее не будет рядом, покорми его молозивом, хотя бы три-четыре раза». Бабушке Жибек это было только на руку, но, чтобы не нарушить уважение к Аисулу, она не могла сказать об этом открыто. Теперь она ждала, когда ребенок останется один. Как только ребенок оставался один, она хватала его и кормила. В это время у младенца выступал пот на лбу. Однажды, когда она так тайком кормила его, она услышала голос Аисулу снаружи, испугалась и, сама не зная как, уронила ребенка. Ребенок заплакал. Мысль о том, что она могла его где-то поранить, долго не давала покоя бабушке…
Так, по желанию большого очага, родился ребенок, который стал моим отцом — Толегеном.
Салтанат Айбергенова,
газета «Актобе»