Айдын, как личность, спокоен, рассудителен. Голос его тих, подобен рокоту реки. Речь его содержательна. Он сторонится криков, шума и суеты. Держится обособленно. В нем – дыхание поэзии, в голове – вихрь мыслей. Его стихи так же весомы, как свинец. Талантливый человек, не перестающий искать, часто читает и часто декламирует казахские народные стихи. И от его стихов исходит благоухание казахского духа.
Мы лелеем поэзию как «вдову, оставшуюся от Абая, возлюбленную, оставшуюся от Касыма» (С. Абдугалиев). Если следовать Жумекену, то легкость ее подобна пене, а тяжесть – гробу (мы осознаем, что музыка и поэзия – два неразлучных понятия). Как бы мы ни говорили, казахскому слову нужна весомость. Стихи должны быть связаны корнями с родной землей, с почвой. Подобно тому, как легкий предмет, имеющий вес лишь пушинки, улетает при малейшем ветре, так и стихи, оторванные от национальной сущности, не будут жизнеспособны.
В акватории Кокшетенизского моря осталось детство Айдына. С тех пор, как он обрел разум, его сердце «обезумев» плавает в море поэзии… Как он сам говорит, поэт, желающий «убежать по поверхности воды», склонен проявлять неожиданный «характер» и предлагать новые метафоры-стихи. Мы видим это и в самом Айдыне, и в его словах, воспевших море и превративших чувства в тайну.
Еламан Кабдилашим
ПЕСНЯ ФЕВРАЛЯ
Февраль. Достать чернил и плакать!
Б.Пастернак
Увлеченный ритмом таинственной сладкой песни,
Тяжелая печаль стремится одолеть мою душу.
Мир, задыхающийся у окна,
Февраль имеет что сказать человечеству!
Множество вопросов спускается с неба,
Кто сможет сразу дать ответы?
Видящие не видят одного,
Пространство наполняется сиянием звезд.
Не всегда ясно ложится в письмо,
С неба падает мягкий белый пух.
Крошечная пушинка несет тяжелую печаль,
Запечатлеваясь в нашей памяти (ушедший свет!).
Если аромат щекочет сердце,
Музыка льется из твоей груди.
(Душа моя, разбуди меня от моей печали,
И обними меня обеими руками за плечи!)
Если с неба приходит могущественная сила – покоримся,
Мы видели много чудесных снов без сна.
Чудесен волшебный февраль
Трехтомника «Зима», предначертанного Богом!
НА БЕРЕГУ
«Я скучаю по тебе…» – говорил он, целуя,
Смешивая мою душу с прекрасной печалью.
Точно так же, приняв облик Солнечной Девы,
Она погружается за горизонт на моих глазах.
Между нами раскинулось озеро,
(Разве не зеркало?)
Безвозвратно удаляется берег.
«Не отпущу тебя никуда!» – в тот момент.
Мне захотелось убежать по поверхности воды.
БЕЛЫЙ ДОЖДЬ. ТОСКА
О, синее небо, синее небо!
Каков же закон природы?!
Не принимая прогноз КазГидроМета,
Посмотри на ярость этого солнца,
Словно животное, налитое жиром в костях!
По венам тек Иртыш – музыка лилась,
Ты напомнил мне тоску, мою любимую!
(Я обманул себя)
Прекрати!
Никто сегодня не умер, останови слезы!
Эй, белый дождь, прозрачная печаль, скользящая надежда,
Мне хочется излить тебе свою чистую тайну.
…С ресницами, погруженными в белые облака,
Моя сестра, оставшаяся в чужих краях,
Вытирает слезы своим косами.
ДЕРЕВНЯ. ЗИМНЕЕ УТРО. ЖИЗНЬ
Большая стадо, следуя склону,
Растягивается, скрипя, в утреннем тумане.
Зажав в углу рта трубку, старик,
Медленно ведет свою корову на пастбище.
Став привычкой давней,
Старик, прихрамывая, идет – словно его ударил жеребец.
Он смотрит на реку, откуда поднимается пар,
«Если бы моя печаль утонула в волнах».
Старик был не прозорлив.
Когда все спали, он рано утром,
Поднимаясь на склон, шел, напевая песню,
И стихи рассказывали многое тому, кто слушал.
Кто знает, сколько тайн скрывалось в нем,
Он тоскует по юности,
Покрываясь потом,
По дороге без следов, ведущей к Жыланды,
Приезжает на лошади даже в январе.
Печаль не вмещается в душу, если ее сжимать.
Разве только это скрывает множество тайн?
Подобно сестре, понимающей,
Лишь белые горы, стоящие напротив.
Дни, перевалив через склон, уходят вдаль,
Скоро взойдет и Солнце, пылая.
…Через некоторое время проснется внук,
Будет играть, незаметно для себя, на поляне,
Ловя языком падающий белый снег.
***
Милая моя, я называю тебя…
Олжас
Милая моя!
Когда я думаю о тебе – тьма отступает.
Кажется, что даже сад может расцвести!
Мои чувства к тебе лебеди
Выводят узоры на поверхности озера.
Милая моя!
Весна восхищается твоей красотой.
Многие люди завидуют мне втайне.
Я влюбляюсь еще сильнее, чем раньше,
Когда целую твои смеющиеся закрытые глаза!
Песня взлетает, словно перышко!
Проклятый язык мой… не может передать всего,
Я продолжал говорить «милая моя», душа моя,
Изящно, как напев соловья!
Стихи не могут быть мерой для тебя,
Я никого не сравниваю с тобой.
И ты умоляй меня, не сравнивай
С тем, как мой дядя Олжас говорил «милая моя».
Частичка моего крошечного счастья!
Жизнь – это любить тебя!
Не удивляйся, если я потеряю голову, называя тебя «милая моя»,
Моя мама говорила: «У дочери голова кружится».
КАМЫСБАЙ
(Баллада)
В густом лесу солнце показывало свою упрямость,
На берегу озера расположилась деревня, собравшая благодать.
Не помещаясь в домах, черные ноги – все парни,
Мы зажигаем по одному тростнику, как сигареты.
Если бы суслик не вылезал из норы,
Мы бы отправились на рыбалку, озеро – наш сосед.
Мы делаем удочки из старых игл,
С настроением, словно собираемся поймать синего кита.
Мне до сих пор помнится август того года,
У каждой деревни есть свой старец,
Наш старец – восьмидесятилетний Камысбай,
С утра до вечера неиссякаемый «рассказчик».
Камысбай, видевший многое из прошлого,
Камысбай, прерывающий речи знатных людей.
Он хвастался, что поймал семиметровую змею голыми руками.
У него был упрямый характер, я знаю,
Как я могу забыть такого человека?
Он говорил тому, кто сидел, выпрямляя гвоздь:
«Сначала исправь свою жену».
Однажды старик взбудоражил всех,
Намазав лицо мукой до неузнаваемости,
Одетый в белое, он тряс своими двумя «крыльями», говоря: «Я превращусь в лебедя».
Эй, качался, качался,
Сошел ли он с ума, что это за чудачество?
Мы испуганно смотрим на Камысбая,
Словно он восстал из могилы, крича.
Поверит ли детское сердце или нет,
В тот вечер все собрались у его шанырака.
Старик, сильно заболев, к утру,
Превратившись в лебедя, улетел навсегда…
Камысбай, разговаривавший с феями,
Камысбай, переживавший бурные дни.
Камысбай, который, поскользнувшись, внезапно садился на водяную лошадь,
И уезжал на ней.
Прошло много весен и осени,
Если не верите, спросите у Кокшетау…
У сильного человека остается наследие,
Которое рассказывают еще при жизни.
ОДНОЙ ДЕВУШКЕ
Словно жалея меня, чтобы я не поддался ложным чувствам,
Чтобы ты не влюбился в другого,
Я остался в слезах одной девушки.
Словно фитиль свечи, горел слабый огонек надежды…
Мягкие слова легко льются на нежный язык,
Река преграждает мне путь, говоря «грех»…
Мучает ли прошлое, вздыхая,
Словно моя мать, держащая колючку?
Беспокоясь обо мне, как моя мать, из-за пустяков,
Напоминает ли ночь ей обо мне?
Кто знает…
До