В журнале Esquire Казахстан было опубликовано интервью министра информации и коммуникаций Даурена Абаева. Беседа министра с Гульнар Бажкеновой о журналистах и государстве, социальных сетях и ответственности, национальном бренде и блогерах, которых читает Елбасы, была также опубликована агентством «КазИнформ».
— Вы возглавляете сферу, в которой я работаю, а работа наших коллег никогда не была легкой. Теперь вот вы подготовили новые поправки. Скажите, есть ли для нас какие-то хорошие новости?
— В целом, мы хотим облегчить работу журналистов. Поэтому поправки в первую очередь разработаны в интересах самих журналистов. Для этого есть много вещей, которые мы хотим убрать, например, необходимость подписи главного редактора газеты под запросом к чиновникам, достаточно любого лица, уполномоченного на отправку этого запроса. Это само по себе ускорило бы процесс получения информации. Это лишь один пример, но таких вещей много. Тем не менее, в сознании людей постоянно возникает обязательство проверять предоставленную нами информацию. С одной стороны, проверка информации – это не право, а обязанность любого журналиста, однако именно эту поправку народ воспринимает тяжело. Тем не менее, во всем мире так, есть понятие журналистской записи, услышал новость, журналист должен как минимум два-три раза позвонить пресс-секретарю или другим компетентным лицам, выехать на место происшествия. Факт-чекинг, то есть, должен уточнить данные по телефону. Если профессиональный журналист внимателен к предоставляемой им информации, проверяет ее и добавляет свою «изюминку» для читателя, то, конечно, такая информация будет высоко оценена.
— Ваше ведомство проводило мониторинг и выявило, что журналисты распространяют непроверенную, сомнительную информацию?
— Действительно, есть факты, когда журналисты берут непроверенную, неточную информацию. Особенно у рядовых пользователей социальных сетей берут непроверенную информацию и публикуют ее на своих ресурсах. Иногда кажется, что некоторые СМИ не придают значения проверке достоверности информации. Это делается, в основном, для привлечения аудитории, коммерциализации предоставляемой информации. Конечно, в целом я не против таких шагов, такова природа бизнеса во всем мире, однако всему есть предел. Мы должны работать в интересах потребителей информации – простых граждан.
— По сути, информационный хаос у нас создают социальные сети. Вы хотите навести там порядок, но кажется, что их невозможно регулировать.
— Мы понимаем, что в настоящее время невозможно регулировать интернет в целом. Однако должны быть какие-то правила игры.
— Какие еще правила игры нужны, когда существует закон о регулировании интернета? Несколько лет назад мы даже ввели ответственность за комментарии в постах. За это даже сажают в тюрьму. Что будет дальше?
— Время не стоит на месте, приходят новые понятия, новые технологии. В быстро меняющемся мире мы не должны опираться на то, что было сказано несколько лет назад. Поэтому это нормальный законодательный процесс. Законодательный процесс не должен стоять на месте, улучшать законы в быстро меняющемся мире – требование времени.
— Улучшит ли ситуацию требование ответственности с меня за какой-либо комментарий под моей статьей?
— Разговор об ответственности здесь идет о конкретной статье. Например, если кто-то разжигает межнациональную рознь. Свобода слова, свобода мнения – это хорошо, однако человек, разжигающий межнациональные или межрелигиозные конфликты, должен быть привлечен к ответственности, он должен понимать, что будет отвечать за свои действия.
— Я думаю, что журналисты проницательны, они знают проблему, разжигающую рознь. Кроме того, существуют статьи, предусматривающие уголовную ответственность за разжигание розни, призывы к войне, это все хорошо знают. Немало законодательных норм, возлагающих обязательства на журналистов, клеветники также привлекаются к уголовной ответственности.
— Разве не существует только один закон о журналистах от 1999 года?
— Да, но деятельность журналистов регулируется и другими законами, например, законом о национальной безопасности.
— Законы предназначены для всех граждан Казахстана. У вас и ваших коллег, вероятно, есть вопросы к разработанному нами законопроекту. Я приглашаю вас в рабочую группу именно для этого. Мы опубликовали этот законопроект и вынесли его на всеобщее общественное обсуждение. В рабочую группу по этому законопроекту было приглашено более 60 человек, среди которых представители журналистского сообщества и эксперты. Я готов выслушать всех, кто будет участвовать в обсуждении любых поправок к этому законопроекту. Кроме того, предложенные нами нормы – не неоспоримые, застывшие правила, все члены рабочей группы могут их пересмотреть. Считаете ли вы, что никаких ограничений для журналистского сообщества быть не должно?
— Наши западные коллеги работают именно так, как вы сейчас привели в пример. Вы знаете, что в США пресса имеет беспрецедентную защиту? В США министры не могут подать в суд на СМИ за то, что о них написали. Если чиновник или политик считает, что журналисты распространили ложную информацию, оклеветали его, все, что они могут сделать, это выступить публично и объяснить это.
— А вы, наверное, знаете, что их внутренние корпоративные журналистские отношения очень крепки. Если журналист пишет ложь, искажает факты, то такой журналист никогда не сможет работать в авторитетном издании, даже не приблизится к нему. У американских журналистов всегда есть такой страх. А есть ли гарантия, что это будет работать в Казахстане? Я тоже абсолютно уверен, что такая гарантия есть в Америке.
— Ну, это не только вопрос журналистики, у нас нет такого понятия, как репутация (честь, достоинство). Поэтому в Казахстане, возможно, можно ошибаться. Однако нет человека, который не ошибается, а за это нельзя сажать в тюрьму…
— Согласен. Необходимо декриминализировать работу журналистов. Мы работаем в этом направлении.
— Мы должны понимать, что вы говорите об отсутствии профессиональной чести, репутации у журналистов, однако этого нет и в других сферах. Например, те, кто отсидел в тюрьме за коррупцию, потом могут возглавить общественную организацию, борются с этой же коррупцией.
— Тогда, если общество само не может регулировать этот вопрос, не следует ли регулировать его законом? Если вы настаиваете на отмене этой нормы – давайте не спеша тщательно обсудим.
— Я сейчас даю интервью, не хочу говорить «уберем это, оставим то».
— Однако вы своими вопросами подводите к этому? Не так ли?
— Потому что вы хотите урегулировать законом то, что регулируется общественной средой и обычной профессиональностью.
— Хорошо, а сколько лет нам ждать этого саморегулирования?
— Если бы 25 лет назад в нашу страну была предоставлена свобода слова, то наше общество сегодня было бы максимально здоровым.
— Вы снова хотите сказать, что у нас нет свободы слова. Однако это не так.
— А вы хотите сказать, что в Казахстане есть свобода слова?
— Я понимаю, что вы вынесете на заголовок то, что я собираюсь сказать. Тем не менее, свобода слова, свобода мнения в Казахстане есть, и вы это хорошо знаете.
— Как вы думаете, государственные телеканалы в казахстанском обществе достоверно отражают реальную ситуацию дня, разнообразие мнений? Выполняют ли телеканалы, живущие на средства народа, свой долг перед зрителем?
— Конечно! А что вы хотите сказать?
— Я о цензуре.
— Где вы ее увидели? Вы думаете, министр, его заместитель, председатели комитетов сидят и просматривают выходящие в эфир материалы? Это невозможно. Этим занимается каждая редакция сама.
— Цензура происходит системно. Когда-то даже государственные каналы согласовывали тексты в Администрации Президента. Сейчас, возможно, уже не так, но у нас цензура системна. Если журналист сделает неправильный материал о митинге оппозиции, а редактор пропустит это – их уволят, и все. Такой случай был.
— Вы, наверное, знаете ту историю о журналистке, которая 10-15 лет проработала на канале «Хабар», была корреспондентом в России, Великобритании. Когда было принято административное решение о закрытии корреспондентского пункта, эта журналистка вдруг «прозрела» и вспомнила, что свободы слова нет, что в Казахстане невозможно работать дальше. На самом деле ей было предложено продолжить работу здесь. Это смешно. Журналистка прожила десять лет в Лондоне, ничего не говорила, а теперь, когда подошло время контракта, вдруг начала говорить о цензуре.
— Я не хочу обсуждать и спорить о таком примере. Тем не менее, я хочу услышать от вас конкретно, считаете ли вы, что на наших телеканалах нет цензуры?
— Системной цензуры нет. Напомню, что существует понятие государственного информационного заказа. С государственной точки зрения есть темы, которые необходимо освещать. Иногда таких тем может быть много. Мы будем работать над сбалансированием потока информации, исходящей от государства. А все остальное – на усмотрение редакции.
— Тем не менее, вас устраивает то, что делают государственные газеты и телеканалы…
— В целом, да…
— Тогда чего вы беспокоитесь? Информационный ресурс власти велик, мощен. А вы боитесь и переживаете из-за каких-то блогеров.
— Мы не боимся. Мы просто хотим работать более эффективно и системно. Возможно, некоторые воспринимают отдельные посты блогеров слишком тяжело. Однако, на мой взгляд, об их влиянии говорят преувеличенно. По моему личному мнению, самое главное – мы должны быть «правильной страной». Об этом, например, говорил ведущий специалист в мире по государственному брендингу Саймон Анхольт. Тем не менее, есть и проблемы, которые меня действительно беспокоят. Знаете ли вы, что в Казахстане по государственной квоте проводятся тысячи операций на сердце, количество больных туберкулезом сократилось более чем вдвое, смертность матерей и детей также снижается. Построена оптоволоконная супермагистраль протяженностью более 12,5 тысяч километров. Однако, если вы углубитесь в обсуждения в социальных сетях, то создается впечатление, что положение нашей страны стремительно ухудшается. Кажется, что злоупотребления повсеместны.
— Однако вы каждый день говорите о позитиве по «Хабару».
— Это плохо?
— С одной стороны, вы обижаетесь на тех, кто жалуется в социальных сетях, вместо того чтобы нажать на нужную кнопку. Так как же, вы собираетесь держать их в интернете под цензурой?
— Если мы будем постоянно беспокоиться о том, кто что говорит, кто что думает, наше государство не будет развиваться. Есть понятие политической воли. Здесь Президент может служить прекрасным примером. Позиция Елбасы «сначала экономика, потом политика» создала условия для прочного фундамента нашей государственности. Мы не говорим, что мы совершенно не учитываем мнение граждан. Однако в эпоху интернета необходимо учитывать особенности общественного дискурса. Там преобладают эмоции, а рационализм, наоборот, недостаточен. Например, в 70-х годах появился психологический термин «спираль молчания» – люди боятся высказывать мнения, не совпадающие с мнением большинства. С появлением социальных сетей этот феномен еще больше усилился. Посмотрите, как часто в казахстанском сегменте социальных сетей участились преследования, массовые обструкции отдельных лиц. Здесь речь идет не о цензуре, а о саморегулировании.
— Тем не менее, кажется, что у вас есть обида на социальные сети. Знаете ли вы, я вас понимаю, я тоже разочаровываюсь в них, есть много хейтеров, сколько глупости, пустой болтовни, однако есть и немало хорошего.
— Никакой обиды нет. Мы объективно смотрим на все. Кроме того, интернет – это прекрасный инструмент для донесения информации до народа. Мы не можем его отрицать, государство должно его использовать.
— Тем не менее, почему вы считаете, что люди не видят хороших вещей? Я, например, читаю вас в Фейсбуке, и вы успели собрать более 7 тысяч читателей еще до моего прихода. А я, хотя сижу в Фейсбуке уже несколько лет, едва перевалил за 9 тысяч читателей. Вас тоже немало лайкают, даже если вы пишете не так вдохновенно, как в печатной прессе, 200-300 лайков обязательно ставятся. Возможно, вы сами попали в ловушку негативной реакции?
— Я не говорил, что все писатели пишут только негативные вещи. Есть много людей, которые пишут позитивные новости, лайкают друг друга, оставляют комментарии, желают удачи. Мы не должны отставать от требований времени. В частности, давайте перейдем к вопросу регистрации блогеров. На самом деле мы предлагаем такую возможность. Однако этот процесс должен быть добровольным. Мы по-прежнему работаем с критическими замечаниями. Зачем мы это делаем? Например, есть блогер, который пишет на актуальные политические темы, у него 100 тысяч подписчиков. Сейчас в рамках государственного информационного заказа мы работаем даже с некоторыми республиканскими газетами с тиражом 20 тысяч. С этой точки зрения, не кажется ли разумным пересмотреть вопрос, с кем эффективнее работать?! Мы хотим сделать именно это. Однако для этого также необходимы определенные правовые, законодательные решения, шаги.
— То есть, вы хотите, чтобы блогеры добровольно регистрировались и получали от вас средства для государственного информационного заказа? А вы знаете ловушку в этом? Как только блогеру будет выделен государственный заказ на миллион тенге, количество его читателей также уменьшится.
— Давайте вернемся к этому разговору через год. Я обещаю вам дать интервью о результатах этой нормы через год после ее вступления в силу. Тогда вы поймете, а сейчас вы чрезмерно восхваляете некоторых людей. Нельзя воспринимать всех блогеров как единую массу, это не так.
— Блогосфера – это особая среда, которая не знает никаких пределов, где нет даже редакторской цензуры, а вы, кажется, хотите лишить блогеров такой естественной среды.
— Мы никого не ограничиваем в свободе и не даем преимущества другим. Мы в первую очередь смотрим на эффективность донесения информации. Это не значит, что мы возьмем все деньги и отдадим их блогерам. Тем не менее, есть моменты, когда один человек может быть гораздо эффективнее, чем целая редакция. Мы должны этим воспользоваться. Нельзя ограничивать государственное информационное поле только государственными СМИ. Поэтому мы идем путем так называемого таргетирования, потому что у нас есть полезная и интересная информация, которую мы хотим донести до народа, до различных его слоев, возрастов. Например, для молодежи, возможно, лучше представить ее через блогеров. Или через вайнеров! Государство не должно стоять на месте в этом плане.
— А зачем для этого нужна регистрация блогеров?
— Потому что мы не можем иметь никаких договорных отношений с человеком без статуса.
— Человек, не желающий регистрироваться, будет работать самостоятельно?
— Конечно. Но только в правовых рамках.
— А обязан ли блогер сообщать о заключении договора с государством?
— Все это мелкие детали, которые будут обсуждаться и дорабатываться. На мой взгляд, блогер сам должен решать такие вопросы.
— Все равно это выйдет на поверхность.
— Ради Бога. И сейчас некоторые блогеры зарабатывают на своих материалах, вы это хорошо понимаете.
— Говорите открыто?
— Например, какая-либо фирма хочет, чтобы ее рекламировали, или даже работали против ее конкурентов. Это договорные отношения блогеров. Почему бы им не работать совместно с государством? Да, такое тоже бывает, но принцип рекламы – хвали себя, не говори плохо о конкуренте. В целом, нельзя прибегать к черному пиару, государство этого не преследует. Прибегать к черному пиару так же стыдно, как и к ложной информации, это позиция любого СМИ, уважающего себя, и для этого не нужно принимать целый закон. Мы вынесли это на обсуждение. Все мнения, поддержавшие или выступившие против, будут учтены. Все это делается не для того, чтобы выступить против журналистов, а для их же пользы.
— Любой новый закон, касающийся СМИ, объясняется в интересах журналистов. Журналистов много раз преследовали, сужали сферу деятельности, но мысль и слово всегда стремятся к свободе и прорываются сквозь преграды – это закон жизни, закон природы. Тогда снова придумают новый закон.
— Мы сейчас находимся на двадцатом этаже медиацентра. Сейчас 8 часов вечера, и я даю вам интервью. Вы задаете министру информации любые вопросы в современном здании. Я отвечаю на все ваши вопросы – я не имею права не отвечать. А вы жалуетесь на давление.
— Но разве ваше министерство не было создано после митингов по земельному спору?
— Да, когда возникли трудности в разъяснении принимаемых мер, Глава государства принял такое решение. Поэтому мы стараемся быть максимально доступными, удобными. Вместе с тем, сейчас разрабатываются новые правила взаимодействия со средствами массовой информации для центральных и местных государственных органов. Они должны быть максимально открытыми. Сегодня все заседания Правительства транслируются онлайн. Перед принятием любого решения на правительственном уровне оно проходит одобрение через Палату предпринимателей и общественные советы при государственных органах или общественные слушания. В Парламенте разрешены все рабочие группы, комитеты, даже пленарные заседания. У нас есть закон о доступе к информации, на его основе создан портал «Открытое правительство». Там можно напрямую участвовать в обсуждении законопроектов, бюджетных программ, задавать вопросы чиновникам различных уровней и получать всю необходимую информацию о развитии отраслей. Деятельность нашего министерства также заключается в этом – открытость и разъяснение государственной политики.
— Тем не менее, социальные сети не довольны. Как вы думаете, откуда берется такой нигилизм в обществе? Есть анекдот про правительство, которое не везет, когда дело доходит до народа.
— Нет, наш народ достоин, благороден. Я говорю о необходимости большего внимания со стороны государства к связи с народом.
— Ваша задача как директора PR-департамента «корпорации Казахстан» очень тяжела. Вы должны представить все в лучшем свете, даже если системные вещи не меняются. Вы хотите улучшить общественные отношения, однако гражданский сектор планомерно подвергается давлению, работа с неправительственными организациями с каждым годом становится все труднее, они не отчитываются никому, кроме налоговой службы. Недавно было совершено нападение на директора неправительственной организации Ирину Медникову.
— Кто? Государство?
— Она подверглась нападению и ограблению перед вылетом на молодежную конференцию Жаскэмп в Атырау, а владельцы здания, которому уже оплатили аренду, в последний момент отказались проводить мероприятие. Я не верю в такие совпадения.
— Это, конечно, неподтвержденное мнение, в таких вопросах следует опираться на факты.
— Почему «Жас Отан» находит здания для своих конференций, а Жаскэмп не может?
— Об этом я ничего не могу сказать. Однако я не вижу какой-либо прямой связи. Не все подлые действия мне известны. По моему мнению, по таким вопросам следует обращаться в специально созданное Министерство по делам религий и гражданского общества. Их задача – содействие развитию гражданского общества.
— Хочется помочь журналистам, хочется помочь блогерам, НПО и бизнесу… Может быть, государству следует оставить все это в покое? Может быть, самое большое благо, которое государство может сделать для граждан, – это дать им покой?
— Я оставлю ваши слова без комментариев. Однако хочу отметить, что сегодня все отрасли постепенно выводятся из государственной собственности.
— А я думаю, что в нашем обществе нет сферы, куда бы государство не вмешивалось, и хочет еще больше вмешиваться, чтобы двигаться вперед без него.
— Не согласен. Вы видите, насколько активно осуществляется приватизация государственной собственности. Государство учитывает происходящее. Вчера нужно было спасать банк, в таких ситуациях государство пришло на помощь. Тогда был создан национальный холдинг «Самрук-Казына», регулирующий государственные средства и собственность. Сейчас идет процесс приватизации объектов «Самрук». По каждой отрасли есть комиссия, целые предприятия возвращаются бизнесу. Государство в будущем не будет вмешиваться. Оно хочет прогнозировать и оценивать тренды завтрашнего и последующего дней, исходя из сегодняшних трендов.
— Каков прогноз? Что ждет завтра, послезавтра?
— Как отметил Президент, впереди ждет совершенно новый мир, мы будем учиться жить в новых условиях. Цены на углеводороды, металлы упали. Поэтому нам необходимо развивать малый и средний бизнес, увеличивать налоговую базу, диверсифицировать.
— Укрепление духовного единства? Вы на прошлой неделе на заседании министерства сказали, что необходимо укрепить духовное единство. Что такое духовное единство, зачем повторять программу, озвученную Путиным в 2014 году?
— Я не знаю всех деталей программы Путина, о которой вы говорите. Я не думаю, что Владимир Владимирович знает какую-то особую форму понятия духовности. Я имел в виду объединение людей. В Казахстане мир, дружба народов являются главными ценностями.
— Откуда возникла необходимость в национальном бренде?
— Речь идет только об обработке какого-либо символа страны. Это очень важно не только для продвижения Казахстана за рубежом, но и для самих казахстанцев. Национальный бренд должен гармонировать с реальными достижениями страны в экономике, образовании, во всех сферах. Нельзя создавать бренд, не соответствующий происходящим событиям. Я знаю, что некоторые критикуют саму идею проведения конкурса. Вспомните аналогичный опыт Алматы. Их обвиняли в закрытости, отсутствии связи с народом. Учитывая эту ситуацию, мы провели максимально открытый конкурс. Но от критики уйти не удалось, на этот раз не захотели доверить работу профессионалам.
— Вы наблюдали за процессом голосования, кто победит?
— Пока не смотрел. Повторюсь, голосование – это второй этап. Будет финал на уровне профессионалов, которые выберут лучшую работу из этой массы.
— Чем удивляют казахстанцы?
— Рассматривая работы, я был поражен стремительностью полета фантазии участников. Идей очень много. Задача экспертов теперь – объединить все это и найти общее зерно. За рубежом это будет логотип Казахстана. Я не хочу сказать, что наше министерство уже выполнило свою задачу на этом этапе. Мы должны организовать народный конкурс. Мы должны проголосовать и представить все это комиссии, которая будет отбирать. Состав комиссии мы объявим ближе к финалу. Все пройдет открыто.
— Обидно, что Казахстан внутри страны и за рубежом не может выйти из круга понятий нефть, коррупция, Борат, наложница… Думаете ли вы, что можно изменить столько стереотипов одним символом?
— Это ваше субъективное мнение. Я связываю Казахстан с Астаной. Посмотри в окно – Астана, за ней степь, дальше горы, орел, родное село, школа, семья. Возможно, есть и те, кто воспринимает так же, как вы. Вы видите только негатив.
— Вопрос касается нашей жизни, настроения людей.
— У каждого разное отношение к жизни. Положительных примеров тоже достаточно. Наше министерство также руководит сферой государственных услуг. Разве ЦОНы – это не системное решение государства в борьбе с коррупцией? Нет прямого контакта между органом, оформляющим документы, и человеком. Весь процесс автоматизирован. Мы до сих пор помним, сколько усилий приходилось прилагать людям для получения паспорта. Другой пример: государство сейчас запускает продажу ограниченных серийных номеров. Раньше эта система была системным подходом и к случаям злоупотребления служебным положением. Все это я бы назвал системной борьбой с коррупцией. Я верю, что преодоление коррупции нужно начинать снизу, в истории нет примеров, когда наверху была коррупция, а внизу ее не было. Я не верю, что коррупция есть или ее нет, что с ней борются или не борются, есть прямое понимание. В Казахстане есть коррупция – это знают все, тенденции, происходящие в отношении чиновников, также показывают, что борьба с ней ведется. Вы должны понять одну важную вещь. Государство воспринимает, признает коррупцию как угрозу национальной безопасности. Государство в первую очередь заинтересовано в искоренении коррупции. Еще один пример – сто шагов, план нации. Понимая необходимость принятия кардинальных мер, Глава государства объявил, что половина судей международного финансового центра будут иностранцами. Действует британское право. Это очень сильный шаг.
— Это показывает, что наш независимый суд не является прочным. Если мы не доверяем своему суду, куда мы двинемся? На что будем опираться? Разве это не наш основной фундамент?
— Речь идет не о немощности нашего суда, а о доверии к иностранному капиталу, доверии инвестора к британскому судье. Мы должны признать, что это доверие высоко.
— Разве не страшно, что народ не доверяет судебной системе? Мне кажется, если что-то случится, то самое страшное – это оказаться перед английским судьей.
— Я не думаю, что люди не доверяют. Если мы снова вернемся к «100 шагам», то судебная реформа – это хорошо налаженный процесс, вплоть до аудиозаписи. Все это основано на открытости и недопущении несправедливости. Направлено на усиление доверия граждан. Президент поставил перед человечеством три задачи – сохранить мир, духовные ценности, защитить природу. Если мы сохраним мир, защитим природу, то есть то духовное единство, о котором вы говорили, то неразрешимых проблем не будет. Но мы должны понимать, что это большая работа, требующая ежедневного труда.
— Вы были пресс-секретарем, советником Президента, расскажите о взгляде Елбасы на журналистов? Президент говорил, что во время консультаций написал статью и чуть не попал под суд, не вызвало ли это сочувствие к нашей профессии?
— Я думаю, что это следует рассматривать не как сочувствие, а как понимание важности этой профессии. Как бывший пресс-секретарь Президента, я могу с полной уверенностью это сказать. Вы, работая в составе президентского пула, наверняка тоже это почувствовали. В целом, Глава государства всегда открыт для общения с журналистами. После каждого мероприятия он старается встретиться с ними.
— Назовите любимую газету Нурсултана Назарбаева?
— Елбасы читает много газет. У него есть определенные газеты, которые он обязательно просматривает, и этот список постоянно пополняется. Вы должны понимать, что СМИ – это один из главных источников информации для Президента, помимо каких-либо официальных каналов, как сборник государственных органов. На основе материалов, прочитанных в газетах, он дает поручения. Я сам получал такие поручения.
— Смотрит ли он телевизор? «Хабар»? «Казахстан»? КТК?
— Конечно, смотрит. В первую очередь новости, смотрит и «Хабар», и «Казахстан», и другие каналы. Насколько я знаю, Президент смотрит не только новости, но и другие программы. Как обычные люди, он смотрит спорт, музыку, кино.
— Смотрит ли Президент интернет? Читает ли сайты?
— Конечно, смотрит. Он регулярно просматривает основные сайты. Я уже говорил, что Президент – всесторонне развитая личность. Он не зацикливается на одном источнике информации.
— Кто любимый блогер Елбасы?
— Если такая возможность появится, то, наверное, стоит спросить у самого Елбасы.
— И все же?
— Айдан Карибжанов… шучу.