В середине 70-х годов прошлого века, узнав о моей командировке в Целиноградскую область, один пожилой доброжелатель сказал: «Там с гостиницами туго. Если что, приходите в этот дом, скажите, что от меня», — и дал адрес своего знакомого.
Приехав, я сразу отправился в Шортандинский и Алексеевский районы, а по пути обратно пришлось задержаться в Целинограде на пару дней. Купив билет на обратный путь, я пошел в гостиницу, но, как и предупреждали, меня туда не пустили. Даже слушать толком не стали. Делать нечего, я отправился по адресу, данному моим знакомым. Меня тепло встретили полноватый мужчина среднего роста и возраста и его стройная, приветливая жена примерно его возраста. Хозяин дома сказал:
– Хорошо, что приехал. Дети в Алматы, один учится, другой работает. Не стесняйся, чувствуй себя как дома, – говорил он радушно.
В то время продукты были дефицитом везде, возможно, поэтому хозяин дома, не успев сесть, вышел и вскоре вернулся, подняв вверх замороженную утку, которую он принес в холодильнике:
– Вот, сходил туда и принес, – рассмеялся он.
Устроившись, он сказал:
– Моя родина – Каркаралы, – рассказал он о себе. – Уже несколько лет работаю здесь адвокатом. До этого… – он немного помолчал. Я не придал этому значения.
– Да ладно, – продолжил он. – Скоро на пенсию. Может, переедем в Алматы, посмотрим. Дети зовут. Если поедем, то поедем, Алматы нам не чужой, там прошла наша молодость. Мы с этой женщиной поженились там. У тещи есть старший брат, живет в Алматы, занимает ответственный пост. Вот такие дела… А ты…
Представившись, я получил обещание от хозяина дома написать статью и отправить ее по почте, после чего переночевал и утром отправился в аэропорт.
Примерно через десять лет – до этого мы изредка переписывались – целиноградский адвокат переехал в Алматы. Мы встречались, виделись, хоть и нечасто.
Он говорил твердо и отрывисто, как военный. Однажды, гуляя в парке, он сказал, сверкая глазами:
– Советская власть оставила нам грех на душе.
Его короткие, серебристые волосы встали дыбом. Его руки и ноги задрожали, лицо побледнело, подбородок затрясся, но он быстро пришел в себя. Он сказал:
– Мы, группа сирот, выросших в детском доме, учились в зооветеринарном институте. Перед окончанием третьего курса, неожиданно, пришли какие-то люди с холодными глазами, схватили шестерых студентов и привели нас в ОГПУ. Там это так называлось. Знаешь, что это такое? Нынешнее КГБ. Без лишних слов, вы комсомольцы, будете выполнять наши приказы, мы наблюдали за вами и проверяли вас целый год. Теперь вы будете следователями, – поставил он вопрос ребром.
– Что делать, мы согласились, пошли куда велели. Нас обучили на кратких курсах, присвоили звания лейтенанта, старшего лейтенанта. Было жилье, зарплата неплохая. Но работа была чрезвычайно тяжелой и напряженной. Мы быстро научились и привыкли. Молодость все прощает, мы справились. Мы стали опорой и защитниками Советской власти, готовы были на все. Вскоре наступили страшные 1937 годы. Это началось еще в 1936 году, но настоящий разгар, безумие – это 1937 год. Потом постепенно утихло. Но что толку, что утихло, многие из наших, из органов, были репрессированы. Эх, тогда нас называли чекистами. Сейчас так не говорят. Так вот, этот твой знакомый был видным чекистом, понял? Не кем-нибудь, а преданным, стойким чекистом. Чекистом, который не смог добиться признания вины от Сакен Сейфуллина, понял? Я говорю это тебе, потому что доверяю тебе. А так, мне какое дело, никому не говори, хорошо?
– Вы говорите, что допрашивали Сакен Сейфуллина?
– Да! – его острые глаза расширились. – Что мы могли сделать, нам сказали допрашивать, мы допрашивали, выполняли свой долг, иначе голова с плеч, как я говорил тогда, служба есть служба. Мы дали клятву, ее нельзя нарушать. Что вы хотите от нас?!
– Мы знаем, что вы не виноваты. Теперь, не могли бы вы рассказать об этом подробнее…
– Хочешь подробнее? Нечего бояться. Еще раз, хорошо?
Я ожидал чего угодно от этого человека с добрым сердцем, готового помочь, но такого – нет. Я какое-то время пребывал в замешательстве, не зная, верить или нет. Любопытство было безграничным. Меня интересовало только одно: как он допрашивал Сакен. Этот человек, беззаветно преданный обществу, в котором служил, как он расскажет о том, как допрашивал, что выяснял, что говорил Сакен, что говорил он, знал ли он, кто такой Сакен, разобрался ли в сути дела, был ли предвзят или односторонен, короче говоря, было много вопросов, много неясностей. В 1958 году подполковник Иванов, начальник Фрунзенского районного отдела милиции города Алматы, показался мне скромным и человечным человеком. Он помог мне, когда возникли трудности с регистрацией паспорта. Позже я слышал, что он проявлял жестокость при допросе Сакен, что его нужно наказать. Чем это закончилось, я не знаю.
…Вот мы снова гуляем в парке с адвокатом, переехавшим из Целинограда в Алматы. Мы говорим о том, о сем, но он не переходит к теме Сакен. Наконец, я начал сам:
– Ваше прошлое обещание… – намекнул я.
– А, Сакен Сейфуллин? Что ты хочешь знать, спрашивай!
– Как вы его допрашивали? Кем вы тогда работали? Где? –