Признак тоталитарной системы — закрытые архивные фонды. Исторические факты, не доступные для ознакомления народу. Власть, отдалившаяся от народа, создает посредством этого своего фальшивого облика. Сталинская власть в Советском Союзе шла этим путем. Тем не менее, время — судья. Стоило лишь приоткрыть завесу над закрытыми фондами, как от того фальшивого облика ничего не осталось.
Одна из тайн, спрятанных тоталитарной системой на семь замков, — это истина о казахском национально-освободительном движении. Мы, в том числе и ученые-исследователи, до сих пор называли этот процесс «Алашским движением», но единственное истинное название этого процесса — казахское национально-освободительное движение. Тоталитарная система боялась разоблачения, называя его своим истинным именем, и трепетала перед лицом правды.
Письма Бадрисафы Байтұрсынқызы, Ахмета Байтұрсынұлы и Әлихана Бөкейханова, председателю того времени Фонда помощи политическим заключенным Екатерине Павловне Пешковой, изъятые из секретных фондов московских архивов и опубликованные сегодня на страницах газеты, являются неопровержимым доказательством целенаправленного и несравненного по своей жестокости уничтожения казахского национально-освободительного движения, и в первую очередь его лидеров, правительством под руководством И.В. Сталина.
Что нам дают исторические документы такого уровня?
Во-первых, то, что лидеры казахского национально-освободительного движения, возглавляемого Ә. Бөкейхановым, стояли на правильном пути в определении будущего казахской нации; во-вторых, то, что советская власть, целенаправленно уничтожив казахское национально-освободительное движение, идущее своим естественным путем, и его лидеров, обрекла казахскую нацию на мучительный путь (голод, репрессии, войны и т.д.), свидетельствует о гнилости основ советской власти; в-третьих, мы еще больше убеждаемся в том, что нация, имеющая государственность, заботящаяся о своем народе и способная обеспечить его независимость и самобытность, является счастливой нацией.
Казахское национально-освободительное движение преследовалось как царской, так и советской властью. Однако, по сравнению с первой, последняя проявила безграничную жестокость, и, по словам Әлімхана Ермекұлы, «как гроздья винограда, падала» деятели и активисты национально-освободительного движения. Это — злодеяние, которое мы можем простить, но история не простит, злодеяние, совершенное против нации. В долгой истории нации не бывает событий и явлений, которые можно было бы просто проигнорировать ради науки, а проявление безразличия к злодеяниям советской власти в отношении казахского просвещения и казахского национализма — это грех перед Богом, а также свидетельство того, что наше национальное самосознание поддалось оцепенению. Представленные впервые в печати нижеследующие документальные материалы подводят к этой мысли, и в то же время исторические факты, изложенные в этих документах, — это не просто один из многих фактов, которые публикуются, это — проклятие лидеров казахского национально-освободительного движения XX века, обращенное к политической власти, созданной большевиками, это — неопровержимое доказательство преступления большевистской власти, утопившей в крови национальных деятелей, кричавших о справедливости русскому царизму.
Также эти документальные материалы свидетельствуют о том, что систематическое освободительное движение, начавшееся с Каркаралинской петиции 1905 года и продолжившееся через казахские комитеты, основанные в 1917 году, партию «Алаш» и правительство «Алашорда», трагически завершилось в период советской власти.
Также эти документальные материалы свидетельствуют о двуличии позиции власти, которая через различные декларации объявила миру о себе как о попечителе угнетенных, ограбленных в колониальной зависимости наций.
Также эти документальные материалы свидетельствуют о крайнем цинизме, проявленном советской властью. Иначе, как указано в просительном письме Әлекең (Әлихана Бөкейханова), невозможно не знать о том, что советская тайная полиция не раз сажала А. Байтұрсынұлы в царскую тюрьму за его просветительскую деятельность до октябрьской революции 1917 года. Им не нужно было просвещение в позиции А. Байтұрсынұлы. Им нужно было просвещение в советской позиции, которое вело бы народ по пути русификации.
В письме, заступаясь за великого просветителя, Әлекең называет его националистом. Ахаң в своем ответе советскому следователю в Бутырской тюрьме в Москве заявляет, что он националист с точки зрения своих взглядов. В то время быть настоящим националистом было большой честью для каждого гражданина.
Как сказал уважаемый Жақаң (Міржақып Дулатұлы), в казахском обществе было мало настоящих националистов. Несмотря на их малочисленность, они смогли повести свой народ за собой.
Одно из слов, которое мы сегодня крутим и не можем глубоко понять, — это слово «националист». Мы не можем понять его в его истинном значении, потому что мы вышли из естественного русла мышления, точнее, именно советская идеология вывела нас из этого русла.
А национализм в понимании Әлекең — это тот, кто восполняет недостатки нации, кто организует нацию и формирует ее, кто возрождает ее государственность и делает ее собственностью самой нации. Вот что они называли национализмом. А «буржуазный национализм», навешенный коммунистической идеологией на алашцев, — это, конечно, большевистский бред.
Кем была Екатерина Павловна Пешкова, упомянутая в письмах? Е.П. Пешкова — жена русского писателя А.М. Горького. Великая женщина с большим сердцем, организовавшая в 1922–1939 годах Фонд «Помощи политическим заключенным» и руководившая этой общественной организацией до ее закрытия властями, оказывая различную помощь тысячам политических заключенных. Тот факт, что Ахаң, Ахмет Байтұрсынұлы, находившийся в заключении в Соловецком лагере в январе 1933 года, писал Екатерине Павловне прошение по «настоянию одного лица», конечно, не случаен. Это была вынужденная мера, связанная с ухудшением здоровья в лагерных условиях. Кроме того, его жена Бадрисафа Байтұрсынқызы, сосланная как политическая заключенная в деревню Могочино Томского округа в Западной Сибири, также очень нуждалась в помощи по состоянию здоровья. Ахаң просил Е.П. Пешкову помочь ему воссоединиться с семьей, сосланной из Соловецкого лагеря в Томск.
«Одно лицо», упомянутое в письме Ахаң, — это, несомненно, Әлихан Нұрмұхамедұлы Бөкейханов. Этому, вероятно, способствовало следующее обстоятельство. До 1930 года в Фонде «Помощи политическим заключенным», которым руководила Е.П. Пешкова, работал старый друг Әлекең, профессор С.П. Швецов. Он руководил Ленинградским отделением Фонда. Свою помощь оказывал и первый нарком здравоохранения Н.А. Семашко, выделяя Фонду медикаменты и другие предметы. Теплые дружеские отношения Н.А. Семашко и Әлекең сохранялись долгое время.
Видно, что Әлихан Нұрмұхамедұлы, пользуясь такими знакомствами и возможностями, связанными с Фондом, которым руководила Екатерина Павловна, посоветовал Ахаңу написать просительное письмо. Нетрудно догадаться, что за письмами обоих деятелей стояла обида на советскую власть, которая жестоко наказывала казахское освободительное движение руками ОГПУ.
В этом свете дошедшие до нас документы действуют как выстрел против желаний тех, кто мечтает возродить имперскую систему.
В конце нашего краткого пояснения к документам мы выражаем благодарность доктору исторических наук Б.О. Жангуттину за то, что он помог нам найти в архивных фондах документы, касающиеся Ахмета Байтұрсынұлы, относящиеся к Фонду, которым руководила Екатерина Павловна, и ознакомить с ними читателей. Мы сочли целесообразным представить письма казахской интеллигенции, написанные на русском языке, в их первозданном виде, без каких-либо изменений, или на русском языке.
Мамбет Койгелдиев,
историк-ученый.
+++
ПИСЬМО БАДРИСАФЫ БАЙТУРСЫНКЫЗЫ Е.П. ПЕШКОВОЙ
Муж мой Байтурсунов Ахмет Байтурсунович (казак), находящийся под стражей в Бут[ы]рской тюрьме с 06.1930 г. до сентября с[его] г[ода] [1931] перестал написать мне и детям письмо. А потому прошу Вашего содействия не отказать сообщить мне: где находится муж мой Байтурсунов Ахмет в настоящее время. Адрес мой: Алма-Ата, Нарынская 83. Байтурсунова Бадрисафа.
1931 г., января 10 дня
ПИСЬМО А. БАЙТУРСЫНҰЛЫ Е.П. ПЕШКОВОЙ
Архангельск 16.02. 1933 г.
Уважаемая Екатерина Павловна!
По указанию одного лица, я подал заявление в ОГПУ через организацию, которую Вы возглавляете. Мое критическое положение вынуждает просить Вас оторвать клочек дорогого Вашего времени и уделить его на прочтение настоящего моего послания. Хотя положение свое описал в заявлении, которое должно пройти через Вас, но все же в официальном заявлении от некоторых подробностей пришлось воздержаться. Вот в чем заключается подробности. Я педагог, работавший 34 года по просвещению киргиз-казакского народа и работавший не как педагоги других культурных наций, создавш[ее] веками все необходимое для работы по просвещению. До революции 1905 г. на казакском языке ни писать, ни читать, ни учиться не разрешалось; поэтому на этом языке не было даже и того основного, без которого невозможно вести какую – либо просветительную работу, т.е., не было ни алфавита, ни орфографии, ни грамматики языка, ни теории словесности, ни учебников, ни печатной литературы, ни газеты. Все это пришлось создавать и основать мне, так как раскрепощение языка, после революции 1905г. совпало с творческой порой моей жизни.
Я педагог, связавший с работой просветительной общественно-культурную, публицистическую, литературную, и как сын порабощенной нации, проводивший в своей работе определенную политическую идею-идею освобождения Казакского народа через борьбу против существовавшего режима, через культурное развитие и через углубление сознания народа; за что приходилось сидеть в тюрьме, побывать в ссылке при царском режиме. Я как сын отсталой нации, работал с самоотверженным энтузиазмом, отдавая все свои силы и способности, даже и здоровье свое, на дело просвещения казакского народа. И вот волею судеб, в благодарность за все это от казакского народа пришлось мне при старости лет (62 г.) побывать 20 месяцев в тюрьме, 22 месяца в концлагере и очутиться, наконец, в таком положении, где старость атакует меня с 3 [трех] сторон.
Во первых, атакует она со стороны болезней: в числе 12 недугов, которыми я страдаю, грудная жаба с периодическими припадками, бронхит с удушливым кашлем, начинающимся с наступлением холодов и кончающимся с наступлением тепла, изнуряющим тем, что по ночам не дает спокойно спать, подагрические боли от холодного и ревматические боли от сырого климата, не говоря уже о других болезнях – ведут усиленную подготовительную работу для окончательного расчета с жизнью.
Во вторых атакует со стороны холода: я был арестован; 2/VI [июня] [19]29 г., т.е., в летнее время; отправлен был 8/ VII[июля] того же года, т.е. тоже в летнее время, когда в теплой одежде надобности не бывает.
Находясь в тюрьме в особенно теплой одежде и обуви надобности тоже не встречал, поэтому не выписывал теплой одежды и обуви из дома. Вдруг объявление приговора и отправление в концлагерь в пожарном порядке и я в чем был, в том и поехал в концлагерь. В концлагере дается казенное обмундирование и я, скомбинировав свою одежду с казенной, острой нужды в теплой одежде не ощущал. При освобождении все казенное отбирается, и я оказался теперь совершенно не вооруженным против холода. То, что осталось теплого дома, конфисковано, а то что взято было с собой, частью продано, частью успело износиться за время пребывания в тюрьме и концлагере. Изношенная одежда и обувь не в состоянии защитить меня от здешнего холода, доходящего частью до 40 и более градусов.
В третьих, смерть атакует меня со стороны голода: во время нахождения в тюрьме вплоть до конфискации имущества я получал помощь из дома, в виде посылок и денег; с конфискацией имущества, помощь эта прекратилась, ибо жена, 56 летняя старуха, страдающая серьезной болезнью, выражающейся в помрачении сознания, повторяющихся 4-5 раз, не только помогать мне, но и не в состоянии прокормить себя. При ней 14 летняя племянница, кончившая только 7-летку; она служит и кое-как кормит себя и мою больную жену. Находясь в концлагере, хотя нуждался в улучшенном питании, но голодным не бывал, ибо работал либо в конторе, либо в канцелярии, но большею частью на производстве, в качестве маляра-игрушечника и получал производственный паек. Прибыв в Архангельск я оказался и без средств к существованию и без работы и приходиться испытать голод до полного истощения. Безработный не получает ни продовольственной, ни столовой карточек – это значит покупать продукты питания на рынке по вольным ценам. Вольная цена на хлеб в настоящее время дошла до 10 рублей за кг.
Для поступления на физическую работу мешает моя инвалидность, а на конторские и канцелярские работы не принимают меня как админ[истративно]-высланного: в первую очередь принимают членов профсоюза, во вторую — вообще вольные и только в третью очередь, т.е., при недостатке вольных принимают админ[истративно]-высланных и только до известного % [процентов], поэтому найти себе работу не можешь. 2 ½ месяца живу без работы и поддерживаю свою жизнь, продавая последние пожитки из белья, постельных принадлежностей. Но так существовать долго не придется. Покупая по 10 [рублей] кило хлеба, долго продержаться не можешь. Посудите сами, как может существовать кто-бы-то не был при таком положении, при каком нахожусь я. Я поставлен в такие условия при которых придется либо совсем махнуть рукой на жизнь, либо прибегать к крайним мерам для спасения ее, одной из таких крайних мер является мое настоящее обращение к Вам, утруждающее Вас своей заключительной частью. Изнуренный болезнями, истощенный от скудного питания и невооруженный против здешнего холода продержаться в настоящем положении долго не могу и с нетерпеньем жду результата своего ходатайства. Поэтому просил бы Вас, Екатерина Павловна, не отказать в Вашем содействии к ускорению решения вопроса, являющегося в точном смысле вопросом жизни и смерти для меня. С совершенным почтением А.Байтурсунов.
Адрес: Архангельск, Соломбала, 1 деревня, 1 линия, дом 9. Байтурсунову Ахмету Байтурсуновичу.
ПИСЬМО Ә. БӨКЕЙХАНОВА Е.П. ПЕШКОВОЙ
Уважаемая Екатерина Павловна. 16.02 [февраля] 1933г. на Ваше имя сдал на почту просьбу о переводе его в другое место из Архангельска Байтурсынов Ахмет. Просьба его направлена в ОГПУ.
Он просветитель казахского[киргизского] народа. Байтурсынов, Кирилл и Мефодий, Новиков и Радищев своего народа. Он создал азбуку, которая по мнению проф[ессора] Молло, лучшая из Азбук, если требовать от них соответствия знаков фонетике языка; он популяризировал эту азбуку напечатав на ней сатирические свои стихи и перевод 40 басен Крылова. При этом он с последним поступил так же, как дедушка Крылов с Эзопом. Эзопокрыловские басни сделал киргизскими. По меткости сатиры, красоте стиха, по краткости изложения темы-переводы Байтурсынова представляют высоко художественные творения свыше отмеченного таланта. Крылова в степи знал каждый казак. Байтурсынов А. автор грамматики, синтаксиса, букваря, хрестоматий на казахском языке. Он Наркомпрос Казакской АССР, многолетний в 1920-1928 г. до ареста его председатель ученой при НКМ просе комиссии. Он, Б.А., первоклассный поэт, сатирик.
Он Б[айтурсунов].А[хмет]., патриот, националист. При старом режиме сидел в тюрьме 10 м[еся]-цев месяцев и выслан за пределы степного края на 5 лет.
Он, Б[айтурсунов].А[хмет]., редактор, издатель и создатель единственной тогда казахской газеты “Казак”. 1913-1918г. в старое время не было казака, который не читал и не знал этой газеты. Когда в 1916г. Оренбургский губернатор трижды оштрафовал “Казак” на 4500 руб[лей]., то эти деньги переводились читателями по телеграфу долями по 5,10, 50, 100 руб[лей]. и спасали от тюрьмы редактора Аханг (ласкательное от Ахмета)
Судьба Б[айтурсунова].А[хмета], сходна с судьбой Н.Г. Ч[ернышевского], как он Б[айтурсунов].А[хмет], бесстрашный пророк своих убеждений, как он, кабинетный работник, как он-страх власти. Я знаю Н.Г. Ч[ернышевского] и не боюсь с ним сравнивать Б[айтурсуновым].А[хметом], так как его так же знаю. Все это я мог бы написать в ОГПУ если б[ы] не состоял в его попечении с 1925 года. ОГПУ мои слова приметь в обратном значении. Б[айтурсунову] 61 год, но он мог бы еще поработать в пользу каз[ахского] языка.
А.Бокейханов.
25.02.1933 г.
ПИСЬМО А. БАЙТУРСЫНҰЛЫ Е.П. ПЕШКОВОЙ
20.04.1933 г.
Уважаемая Екатерина Павловна! Крайне критическое положение мое вынуждает меня вторично обратиться к вам с повторением своей просьбы об оказании возможного с Вашей стороны содействия к ускорению решения моего дела о переводе. В заявлении на имя ОГПУ от 15.02[февраля][19]33г. посланную через возглавляемую вами организацию, я просил: 1) о переводе меня из Севкрая в какой-либо другой край с теплым климатом 2) в снятии с меня ограничения в праве по отношению поступления на конторские или канцелярские работы, а в случае невозможности удовлетворения изложенных ходатайства, перевести меня к семье, находящейся так же в ссылке в западной Сибири в Томском округе, Кривошеинском районе, в деревне Могочино (последнее место пребывания). Я, как инвалид физического труда, не способен ни на какие работы, кроме конторской или канцелярской, а на последнюю ряда работы, в настоящее время админ[истративно]-высланных совсем не принимают, не только принимать новые, но даже старые года 3-4 [года] работающие снимают с работы. При таком отношении власти к админ[истративно]-высланным, рассчитывать мне, где бы то я не был, на поступления в контору или канцелярию уже не придется.
Доведенный безработным, голодным существованием, доведенным до полного истощения и обессиления [неразборчиво] и лишенный, в следствие указанных причин, возможности к самостоятельному существованию я могу просить теперь о переводе меня только к семье находящейся в ссылке в вышеуказанном местности. С совершенным почтением А.Байтурсунов.
Адрес Архангельск, Соломбала 1-я деревня 1 линия, д.1.
Газета «Жас Алаш»