Если обратиться к истории литературы, то понимание поэзии считается гораздо более сложным и важным, чем определение поэзии. Хотя большинство поэтов и критиков высказываются о поэзии по-разному, в конечном итоге они приходят к определенному выводу.
Однако в подлинном творчестве почти все они выходят за рамки начертанного ими круга. Причина этого в том, что определение относится к рациональному познанию, а понимание — к бессознательному. Поэзия, как сущность, лежащая в основе истинного искусства, напрямую связана с бессознательным, которое не поддается разуму. Когда речь заходит о бессознательном, язык, как обитель духа, выделяется своей актуальностью. С момента возникновения языка, особенно с момента открытия пространства искусства, он существует в сложном противоречии. Иногда язык похож на две стороны золотой монеты: вы можете видеть и знать одну сторону, но не можете видеть другую. Например, когда речь заходит об определении стихотворения, мы часто вспоминаем следующие строки Абая:
Стихотворение — царь слова, анализ слова,
Мудрец, который искусно сплетает трудное.
Легкое для языка, приятное для сердца,
Пусть его окружение будет гладким и ровным.
Принятие этих строк как «определения поэзии Абаем» давно стало аксиомой. На основе этого определения мы высказывали свое мнение о стихах, делали выводы о том, чьи стихи лучше, а чьи хуже, и даже провозглашали его главным принципом в творчестве. Мы дошли до того, что сказали: «Поэзия должна быть такой, как здесь сказано». Однако у нее есть свои ограничения. Хотя мы можем привести в качестве примера самое выдающееся стихотворение Абая, мы также можем использовать его как мерило для очень простых, никчемных стишков, если захотим. Например, это определение подходит и для простого текста песни из четырех строк, который рифмуется и легко читается. Можем ли мы тогда назвать и принять стихотворение Абая и упомянутый простой текст песни одинаково и назвать их «поэзией»? Конечно, нет. Потому что между поэзией Абая и простым текстом песни существует явное смысловое различие. Одно из названий этого различия — поэзия. Стихотворение Абая — это поэзия, а упомянутый текст песни — лишь текст, не достигший уровня поэзии. Так как же следует понимать приведенное выше определение? Или мы ошибаемся, и это не определение поэзии? На мой взгляд, это определение поэзии, данное поэтом Абаем, но не накопленное понимание поэзии, которое великий поэт постиг в своем сердце. Мы видим лишь ту сторону определения, которая прошла через фильтр рационального познания, ту сторону золотой монеты, которую мы видим перед собой, но не достигаем истинного познания, понимания и ощущения великого поэта о поэзии. Потому что это то, что лежит в бессознательном поэта, скрытое от глаз. Его нельзя передать как определение. Даже если бы сам поэт намеревался «рассказать», он бы не смог. В этом и заключается суть проблемы. Только сама поэзия должна донести до нас, что это такое. Другого пути нет. Давайте сравним следующее стихотворение Абая с приведенным выше:
Стремясь издалека,
Колебля от земли,
Распространяясь по телу,
Рубя с размаху,
Находя смысл,
Укрощая зверя —
Толкований сто, красный язык,
Если хочешь говорить, знай сам.
Острие острого,
Игла вышивки,
Не сможет нарисовать узор, как ты,
Для знающего — жемчуг,
Для незнающего — дешево,
Невежды не получат доли.
Не мучайся напрасно, язык и челюсть,
Недовольное ухо — плохо для мысли.
Нет мозга в голове,
Нет мысли в нем,
У смешливого, гордого невежды.
Если много говорить, он соглашается,
Если люди говорят, ему достаточно —
Такова привычка невежды.
Нет силы в теле, нет взгляда в уме,
Поэтому не говори слов.
……….
Эти строки можно считать проявлением истинного понимания и ощущения поэзии великим поэтом. До Абая у казахов не было такого четкого определения и понимания стихов. Сам Абай говорил об этом открыто. Когда он сказал: «Шортанбай, Дулат и Бухар жырау, их стихи — то заплатка, то сборка», Абай выразил свое мнение не о стихах упомянутых поэтов, а о понимании стихов. Из приведенного выше познания мы видим, что Абай был готов с точки зрения понимания начать поворотный этап казахской поэзии. Это совпадает с периодом завершения старого и появления нового мира. До этого мир был единым целым, нетронутым безупречностью традиционного познания.
В эпоху Абая все человеческое общество столкнулось с большими переменами. В упомянутое единое познание проникла трещина. В Европе наука и техника внесли большие новшества в общество, следуя за развитием индустриализации. «Три закона движения» И. Ньютона, основанные на гравитации Земли, были заменены «Теорией относительности» А. Эйнштейна, осмыслившей закон всемирного тяготения. Примерно в то же время немецкий философ В. Ницше провозгласил: «Бог умер!». Эти слова философа означали завершение традиционного мировоззрения, основанного на понятии творца, и начало нового мира, основанного на человеке. Эту идею в свое время высказал и Абай. В поэме Абая «Искандер» герой сталкивается с неизвестной крепостью, покоряющей мир. Те, кто находится внутри, бросают ему сверток из ткани. Раньше они могли бы бросить ему книгу. Мы могли бы назвать ее «Евангелием», «Торой» и т. д. Нет! На этот раз все иначе. Когда развернули сверток ткани, оказалось, что это сухая кость. Аристотель, заложивший основы теории в западной философии и литературоведении, объясняет царю Искандеру значение этой сухой кости. Философ говорит: «Это глазная кость человека!». Если присмотреться, Абай глубоко понял смысл и значение наступающего нового времени. Он учел, что теория будет преобладать в познании. Возможно, в этом и заключается секрет его стремления дать определение стихам.
Что еще важнее, Абай показывает, что новый век будет ориентирован на человека, что он будет строиться на отношениях между человеком и обществом. Если мы назовем неизвестный курган, встретивший Искандера, наступающим новым веком, то сухую кость человека, которую они дали, можно рассматривать как основу его смысла. Если в обществе до этого отношения между человеком и человеком, человеком и обществом в конечном итоге решались через понятие Творца, то в новом веке все решения будут соответствовать особенностям человеческой природы. Это мировоззрение нашло отражение в творчестве Абая. Почти все стихи и проза Абая посвящены исследованию человеческой природы, критике ее. Абай размышлял не о великом творце или тайнах природы, а напрямую о человеке, о его качествах. В этом и заключается главное отличие Абая от жырау и народных мудрецов, живших до него. Легенды, оставшиеся от Коркыта, говорят об отношениях между Творцом и человеком, Асан Кайгы размышляет о связи природы и человека. А Абай говорит только об «избранном человеке». Мы знаем, что этого «избранного человека» в мировоззрении поэта следует рассматривать как результат накопления понимания человека в степной мудрости, исходящей от Коркыта и Асана Кайгы. Абай считает все плохие привычки в характере человека следствием того, что человек берет от жизни лишнее, загрязняется духовно, поддается плохим качествам. Человек в фокусе внимания Абая — это чистый человек с высоким духом, хотя он и находится на втором плане, скрыт за словами, в тени. Поэт смотрит на человека с этой высоты, оценивает его, критикует, и, в конечном итоге, определяет, кто такой «избранный человек». Стихотворение «Сегіз аяқ» можно рассматривать как нерушимое единство гражданственности и поэтического таланта Абая. Стихотворение начинается с размышлений о поэзии и, вдохновленное этим, поднимается до высокого гражданского, духовного уровня. Это уникальное стихотворение, демонстрирующее уровень поэтического таланта и гражданственности Абая. Поэтому оно неповторимо и является произведением искусства, которое никто не может имитировать. В нем присутствует неразрывное единство чувства и мысли.
История поэзии — это история, начинающаяся с лирики и заканчивающаяся эпосом. Даже в период господства модернистского и постмодернистского сознания это понимание ни на мгновение не угасало в сознании великих поэтов. Произведение искусства — это результат случайности в борьбе и согласии между поэтом и языком. Абай, не доходя до эпоса через стихотворение «Сегіз аяқ», показал, что поэзия начинается с лирики и заканчивается разумом. Приведенные выше строки стихотворения посвящены отношениям между поэтом, языком и читателем. Язык — это море слов, лежащее в бессознательном. Поэт может достичь этого скрытого водоема только в момент подъема до лирического вдохновения. Эпическое пространство должно открыться после этого. Абай, чей философский талант преобладал над поэтическим, посвятил поэзию раскрытию связи между человеком и обществом, и, главное, своего понимания «избранного человека», глубоко размышляя и раскрывая его. Помимо стихотворения «Сегіз аяқ», другие произведения Абая можно разделить на два четких русла. Первое — поэмы, включающие «Искандер», «Масгут», «Рассказ Азима». Это произведения в жанре хисса-дастан в традиционном восточном стиле. Эти произведения были написаны под влиянием традиции до формирования понимания поэзии Абаем. Помимо них, многие короткие стихи поэта — это в основном лирика, несущая гражданскую нагрузку. Хотя эти произведения не достигли такого уровня, как «Сегіз аяқ» с точки зрения внутреннего пространства, они равны ему с точки зрения природы поэзии. В их формировании много общего. Например, как и в «Сегіз аяқ», многие из этих стихов начинаются туманно, но по мере углубления темы облака рассеиваются, и небо начинает открываться.
После Абая в казахскую поэзию пришли Магжан Жумабаев и Илияс Жансугуров. Мы чувствуем влияние поэзии Абая на обоих поэтов. М. Жумабаев как поэт отдавал предпочтение лирике, а И. Жансугуров опирался на эпическую поэзию. Однако ни один из них не достиг высот Абая в понимании поэзии. Причина этого в том, что оба поэта рано ушли из жизни, а также в том, что поэтический талант и понимание поэзии — это уникальное свойство, которое не поддается повторению, имитации или наследованию. Поэт, пришедший на поле поэзии, может читать, знать и учиться произведениям предшествующих великих мастеров искусства, но он не может полностью освоить и усвоить присущие им поэтические качества. Пришедший следом поэт обязан начать все с нуля. Здесь действует устоявшийся закон неповторимости искусства. М. Жумабаев и И. Жансугуров не смогли выйти за рамки этого закона. Абай, как и в случае с загадочной крепостью, размышлял о наступающем новом времени. М. Жумабаев также размышлял на своем уровне. Стихотворение поэта «Мені де, өлім, әлдиле» является проявлением этого размышления. В произведении М. Жумабаев писал не о самой смерти, а о теме смерти, изображая внутренний мир личности. До этого в казахской поэзии не встречалось произведение, глубоко исследующее такую тему. Мы должны обратить внимание на то, что поэт видел в наступающем новом мире такую суровость и жестокость. Западные поэты, творившие в то же время, что и М. Жумабаев, также выделялись тем, что писали о жестокой стороне модернистского мира, которую невозможно было принять с прежним мировоззрением. Здесь очевидно новое бытие мира без Бога. Это следует понимать как проявление и развитие казахского национального модернистского сознания, берущего начало в мудрости Абая, отдающего приоритет человеку. В этом стихотворении, углубляющемся во внутренний мир, поэт вступает в новый контакт с языком. Стихотворение полностью передает дыхание новой поэзии. В других произведениях М. Жумабаева, например, в его поэмах и стихах, вышеупомянутое понимание поэзии не находит полного отражения. Эти произведения, в лучшем случае, ощущаются как отголосок прошлого познания в новом периоде. Например, известно, что пришедшие позже поэты писали любовную лирику гораздо лучше, чем М. Жумабаев. В поэзии И. Жансугурова есть такая особенность. Поэма «Кулагер», считающаяся вершиной творчества поэта, является уникальным произведением, которого не было до него, но она не смогла подняться до нового эпического пространства. С точки зрения сюжета, композиции, и, главное, понимания языка поэтом, «Кулагер» перекликается с периодом казахской поэзии до Абая. Главный признак того времени — наличие в тексте свойств письменного стиха.
Одним из великих поэтов, пришедших в казахскую поэзию после М. Жумабаева, был Касым Аманжолов. В его стихах есть естественная красота лирики, подобная горному ручью, но поэт был раздавлен своим временем и не смог вернуться к своей первоначальной сущности. То, что испортило прекрасную поэзию поэта, лишило его воли и вместо этого внушило суровость, жесткость характера, в целом понимание, склонное к реализму в стихах, — это война. Хотя в творчестве К. Аманжолова гражданская позиция поэзии Абая заложила прочную основу, тонкое понимание поэзии великого поэта не нашло отражения. Язык стихов К. Аманжолова больше похож на язык рационального познания, склонный к устной литературе, чем на язык поэзии, присущий бессознательному. Поэтому поэт не смог, как Абай, превратить внешний мир во внутренний духовный мир, в чистый текст — в произведение чистого искусства. Мы понимаем, что его время отбросило поэта далеко от этого уровня.
Поэты, пришедшие на поле литературы в 60-х годах прошлого века, подняли казахскую поэзию на новый уровень после Абая. Среди них особенно стоит отметить поэзию Мукагали Макатаева и Жумекена Нажимеденова. И в этот раз повторилась ситуация, которая когда-то произошла с М. Жумабаевым. М. Макатаев склонялся к лирике, а Ж. Нажимеденов — к эпической поэзии. В то время, наряду с М. Макатаевым, появились такие замечательные лирические поэты, как Саги Жиенбаев, Туманбай Молдагалиев, Толеген Айбергенов, Кадыр Мырза Али, Фариза Онгарсынова и другие. Однако поэзия М. Макатаева выделялась. Это было время, когда страна оправилась после войны, и политическое общество, опирающееся на жесткую идеологию, достигло зрелости. Ледяные оковы, установленные Сталиным, ослабли, и общество начало находить свой путь благодаря теплому ветерку. Между политикой, правившей в обществе, и деятелями искусства установилась новая связь. В социальные темы, которые много писались и прославлялись во время и после войны — патриотизм, любовь к труду, родине, дружба народов — был добавлен новый смысл. Например, тема любви, чистая лирика начали преобладать. Почти все вышеупомянутые поэты выделялись вдохновенным воспеванием новой темы. В отличие от М. Макатаева, они, следуя за временем, отдавали предпочтение настроению, близкому к гражданской политической романтике. Эта особенность присутствует и в стихах М. Макатаева об Отчизне, партии, вожде. Однако истинный уникальный облик поэта сформировали другие его стихи. В этих стихах поэт демонстрирует, что он является талантливым учеником Абая. Абай писал о человеке и «избранном человеке». М. Макатаев вписал свою поэтическую позицию в рамки, установленные Абаем. Поэт начал появляться как человек, «получивший удар» от «избранных людей». Образ, который был в сердце Абая, скрытый, ставший «избранными людьми», был превращен в личность. Это изменило позицию лирического героя в поэзии М. Макатаева. В то время как другие поэты стремились к духовному величию в творчестве, М. Макатаев погрузился в бездну. В то время как другие добавляли к стихам силу, неукротимый дух, возвышенность, М. Макатаев воплотил человеческую слабость, постоянное невезение, беззащитность. В то время как другие «воспевали», М. Макатаев «плакал», его стихи были полны элегического настроения.
Эта позиция, выбранная М. Макатаевым, подарила ему чистую и незапятнанную лирику, которую никто не мог имитировать. Эти стихи, казалось, были омыты слезами поэта, подняли казахскую поэзию на вершину. Однако лирика М. Макатаева имела свои ограничения. Это была лирика, которая теряла свою силу, если теряла свою позицию. Мы можем увидеть это в том, что другие стихи поэта, написанные с изменением позиции, получились блеклыми. Кроме того, упомянутая позиция поэта могла играть роль только в небольшом объеме, в ограниченном пространстве. Если бы он вышел за пределы этого пространства, он бы не смог проявить свою силу. Известно, что могущественный поэт не остается всегда в рамках круга. Конечно, М. Макатаев в свое время также направился к новому эпосу и испытал свое искусство. Однако мы видим, что он не достиг успеха. Например, поэмы поэта «Когда спят лебеди», «Райымбек, Райымбек» по сюжету, композиции, мировоззрению и, главное, по эстетическому пониманию языка поэтом, перекликаются с периодом казахской поэзии до Абая. В этих произведениях, которые невозможно повторить, лирика, полная вдохновения, М. Макатаев лишь в реквиеме «Моцарт. Реквием души» развернулся в новом эпическом пространстве. Это произведение началось успешно, но после завершения «Беташар» и «Звук гроба» поэт сбился с первоначальной мелодии и не смог найти возможности для дальнейшего развития. Затем он вернулся к хорошо знакомой, избитой теме — размышлениям о войне и ее страданиях. Это изменение структурно разделило произведение. В результате, как единое произведение искусства, связь мысли и чувства в произведении была нарушена, гармония ослаблена. Первые два листа произведения звучат в одной мелодии, а последние четыре — в другой. Первые листы повторяют прекрасный образец лирики, присущей М. Макатаеву, а последние листы приближаются к образцу назидательного стиха, близкого к дидактике. На мой взгляд, главными причинами неудачного выхода «Моцарта. Реквиема души» стали ослабление позиции лирики М. Макатаева при ее изменении и духовная неготовность поэта к написанию нового эпического произведения, требующего огромного внутреннего пространства. Понимание поэзии М. Макатаева не сложно. Понимание поэзии поэта можно ясно увидеть в следующем стихотворении.
Поэзия, ты ли моя сестра-близнец?
Ты чувствуешь меня, зачем я искал тебя?
Я искал тебя в волнующихся рассветах,
Я искал тебя в темнеющих горах.
Я искал тебя среди встреченных людей,
Среди ручьев, садов, площадей.
Среди светильников, огней, знамен,
Я искал тебя в потерянных временах.
Я искал тебя среди друзей и врагов,
Среди белых облаков, слез.
Я сказал: это ты, когда пролился белый ливень,
Когда разлетелись разноцветные лучи,
Когда соединились горизонт и горизонт.
Я искал тебя в любви, в тоске,
Я искал тебя в мечтах, уносящих ввысь.
Я искал тебя в моментах, когда ошибался,
Я искал тебя в радости и печали.
Я искал тебя в грохоте пушек,
В солнце, ночи, в бутонах цветов.
В радости, в дрожи, в вздохах,
Я искал тебя в биении сердца.
Я искал тебя в яде и вине для чувств,
Я искал тебя в минутах, в часах.
Я искал тебя, ищу, есть ли терпение?
Создал ли ты меня своим близнецом?
В этих строках поэт открыто говорит, что будет черпать жизнь из стихов. Однако М. Макатаев, найдя свою собственную позицию в жизни, поднял ее на уровень неповторимой лирики. Он показал себя мастером стихотворного искусства, глубоко освоившим, как найти лирический изгиб в природе поэзии.
В то время как М. Макатаев поднял лирику казахского стиха на вершину, мы видим, что Ж. Нажимеденов сделал решительный шаг к созданию нового эпоса. Как и М. Макатаев, Ж. Нажимеденов также обратился к лирике. Однако его лирика была лирикой, приспособленной для работы в эпической поэзии. Его первые книги, например, сборник стихов «Нет, нельзя забыть» (1965 г.), демонстрируют намерение поэта писать масштабные произведения. В упомянутую книгу вошли пять поэм поэта. Однако в этих произведениях еще заметна неопытность поэта, который еще не полностью освоил свой собственный поэтический узор, больше склоняясь к повествованию, чем к лирическому образу. С точки зрения темы, поэт также взял в качестве основы последствия войны, о которых много писалось до него. Тем не менее, поэт не задержался на этом уровне надолго. Поэма Ж. Нажимеденова «Книга кюев», опубликованная в 1967 году, заняла почетное место в казахской поэзии. Эта поэма является вершиной казахской поэзии, начавшейся с Абая. В ней нет сюжета, как в поэме «Искандер», события, как в «Кулагере», или четкого понимания, как в «Когда спят лебеди», что «стрелявший в лебедя будет проклят». Вместо этого присутствует многоканальное, многослойное модернистское ощущение, нарушающее последовательность времени и пространства в традиционном мировоззрении. Поэтому понять это произведение как произведение искусства с традиционным мировоззрением, тем более принять на должном уровне, непросто. Оно возлагает большую нагрузку на читателя. Поэт в произведении объединил историю казахской культуры (историю кюя), музыку и дух и бытие деятелей искусства в большом пространстве, превратив их в произведение чистого искусства. Это вызывает в нашей памяти «Божественную комедию» Данте. Данте взял в качестве внутреннего пространства своего произведения, состоящего из трех частей — от ада до рая — содержание. Таким образом, поэт написал великое произведение, охватывающее весь мир Средневековья, включая религию, философию, политику, экономику, обычаи, традиции и познание. В «Книге кюев» также присутствует такое же большое духовное пространство. Загадка произведения заключается в его структуре, сохраняющей его целостность, а эта структура поддерживается поэтической эстетикой поэта. Уникальность произведения Ж. Нажимеденова и его душа сосредоточены в этом узле. У поэта есть следующие строки:
Я бы написал, как цветок, рисуя, что это?
Если подует холодный ветер — увянет цветок.
Я бы написал, как дуб, это дерево, дуб,
Боюсь, что мое стихотворение станет деревом.
Я бы написал, как вершина, возвышая, опуская,
Пугают твои вершины холодные камни.
Я бы написал, как озеро, хоть и чистое сердце озера,
Боюсь, что мое стихотворение станет водой, водой.
Все это присуще тебе, моя смиренная степь, это закон,
Твой шелестящий ветер-вихрь — мой друг, твоя насмешка.
Цветок и дуб, озеро и вершина — все это почва для тебя,
Подражая тебе, поэтому я пишу разноцветные стихи.
Такие чистые словосочетания, туманные с точки зрения познания, но прозрачные с точки зрения эстетики, вы не встретите в казахской поэзии до Ж. Нажимеденова. Это стихотворение о стихах, в котором отражено понимание поэзии поэтом, как и начальные строки стихотворения Абая «Сегіз аяқ». Мы называем это чистой эстетикой, потому что в первых двух строфах поэт написал о единстве противоположностей в поэзии. Такое ощущение, в свою очередь, побудило поэта к созданию прекрасных словосочетаний, таких как «тяжелое, как гроб, легкое, как вдохновение». А все стихотворение, отбирая и оттачивая мысль, описывает обобщенный образ всей творческой жизни поэта. Мы хорошо знаем, что Ж. Нажимеденов много писал о земле, сравнивал себя с корнем и листом, питающимися от земли, и своим сборником стихов «Моя земля» полностью раскрыл свой поэтический облик.
Волны поэтов, пришедшие после Абая, поднимали казахскую поэзию от одной высоты к другой, обогащая ее новым и совершенствуя. Достижение высоты всегда трудно. После М. Макатаева в казахской поэзии наблюдается тенденция возвращения к прежнему руслу. Большинство поэтов, не сумев покорить высоты, установленные М. Макатаевым и Ж. Нажимеденовым, вернулись к традиционной поэзии. Тем не менее, любые новшества прошлого воспринимаются последующими как часть традиции. Достижения поэтов 60-х годов стали мерилом в искусстве, неписаным законом для последующих поколений. С этой точки зрения, особенно стоит отметить имя талантливого поэта Амирхана Балкыбека, отличавшегося своим пониманием поэзии в последующем поколении. Поэма поэта «Отражение разбитого луча» (1999 г.) является прекрасным произведением, стремящимся обновить «Книгу кюев» с точки зрения творческой позиции. Как и Ж. Нажимеденов, А. Балкыбек стремится создать трехканальный духовный мир, в котором мысль и чувство сливаются воедино. Отличие в том, что поэт использует лошадь как символ культуры, судьбу поэта М. Жумабаева как национальный дух и понятие Независимости. Этот узел показывает, что поэт полностью принял мировоззрение «Книги кюев» и готов стать талантливым учеником Ж. Нажимеденова. В этой поэме не хватает только одного аспекта. Это такие словосочетания из «Книги кюев»:
Степь лежит.
Ее подол не собран,
Простор лежит, не давая силы себе.
Вершины холмов темнеют —
Словно тень истины.
В поэме «Отражение разбитого луча» мы не можем найти таких вдохновенных, свободных от внутреннего изгиба строк, как приведенные выше. Это свидетельствует о том, что А. Балкыбек в этот период пришел к определенному выводу, но еще не смог полностью поднять отношения языка в поэзии на модернистский уровень. Такая задержка когда-то наблюдалась и у Ж. Нажимеденова на пути к «Книге кюев». Именно поэтому мы возлагаем большие надежды на поэзию А. Балкыбека. К сожалению, из-за раннего ухода из жизни поэта, имевшего все возможности для обновления пространства казахской поэзии, это стремление осталось незавершенным.
У двух вышеупомянутых поэтов в их творческих поисках, особенно после написания знакового произведения своего периода, есть общая особенность — сбиться с пути. Ж. Нажимеденов, вместо того чтобы искать путь дальше достигнутого после «Книги кюев», ушел в прозу примерно на десять лет, а затем вернулся к стихам. А. Балкыбек также, после «Отражения разбитого луча», оставил достигнутую высоту и обратился к лирике в традиционном стиле. Однако оба поэта не смогли найти прежнее вдохновение в стихотворном искусстве. Этот секрет требует более глубокого исследования.
Ардак Нургазы,
Национальный портал