История Рустема, который, будучи воспитанным в американской семье с месячного возраста, гордился тем, что он казах и мечтал вернуться на родину, напомнила мне о судьбе другого казаха.
1985 год. Я аспирант. Для дополнительного заработка мы с одним парнем по имени Аскар работаем по ночам в трамвайном депо на улице 1905 года в Москве. Наш бригадир, пожилой мужчина по имени Николай, внешне похожий на казаха, однажды попросил нас поговорить по-казахски. Когда мы начали говорить, у него наворачивались слезы, он расстроился и отвернулся. Позже он рассказал свою историю. Он был казахом.
Он сказал, что думает, что его мать отдала его, 2-3-летнего ребенка, кому-то в товарном поезде, едущем в Москву, из-за последствий голода. Так, вероятно, ему сказали в детском доме, где он воспитывался. Все, что он знал, это то, что он казах, и название Костанай. Он не знал, является ли это его родной землей или местом остановки товарного поезда. Хотя он был казахом по происхождению, он был воспитан в чисто русско-советской культуре. Хотя он внутренне мечтал увидеть Казахстан, он боялся осуществить это. Вероятно, его семья тоже не одобрила бы. Он сказал, что никого не знает там, и его сердце сжималось от тоски.
На следующую ночь Николай попросил нас спеть казахскую песню. Когда песня была спета, у него потекли слезы. Затем, когда наши смены совпадали, он заставлял нас петь. Николай проявлял к нам отеческую заботу, передавая нам гостинцы из столовой для наших друзей в общежитии. Когда мы прекратили ночную работу и пришли попрощаться: «Я только сейчас начал понимать душу казахов. Особенно казахские песни произвели на меня сильное впечатление. Спасибо вам. Я как будто утолил свою тоску. Я решил увидеть родину», — сказал он и дал нам свое благословение.
Из записи Алихана Байменова в Facebook