Я — деревенский парень. Родился в обычной деревне, где тридцать домов, скот пасется на склонах, заборы покосились, а пыль столбом. Мне не посчастливилось родиться в благоустроенном городском роддоме, где «сразу после рождения одевают в шубу». Мне на роду написано быть казахом степи, а не города. Если бы зависело от меня, я бы родился в одном из таких красивых городов, как Астана или Алматы. Ведь в конце концов я собирался жить там, разве не лучше было бы привыкнуть к этому раньше?
Тогда бы я не искал утешения для своей непривыкшей к городу души, как сегодня. Тогда бы я не тащился по улицам с суетливыми машинами, волоча свое тело, отягощенное тоской. Тогда бы я не печалился, видя чуждость в глазах горожан, холодность на их лицах. Тогда бы я, зайдя в магазин, не запинался, не мог выразить свои мысли, не мог говорить по-русски. Тогда бы я… Впрочем, хватит! Тема неприспособленности деревенского парня к городу неисчерпаема.
Так я вырос в крошечной деревне в глухом уголке Казахстана, где нет ни леса, ни гор. Наша деревня не обладает красотой, которая поразила бы всех, кто о ней услышит, и заставила бы их восхищаться, или заставила бы всех, кто ее увидит, закрыть глаза и покачать головой. Это просто деревня с размеренной жизнью и простыми, открытыми соседями…
Я поехал в деревню на летние каникулы. Я так сильно хотел вернуться в свою Алмату, что уехал оттуда навсегда. Приехав в деревню в приподнятом настроении, я испытал разочарование, как в поговорке «радостное настроение внезапно упало, веселая жизнь закончилась». Хотя прошло немного времени с тех пор, как они переехали в районный центр, я почувствовал себя чужим. В груди застрял комок. Разрушенные дома испортили настроение. Они выглядели заброшенными и полуразрушенными. Многие переезжают в другие регионы. Если на спине тепло, зачем искать другое место? Русло реки Караозень тоже обмелело. Разве может быть хорошей трава там, где нет воды? Если трава не густая, то и скот худой. У людей мрачные лица. В глазах соседа я вижу какую-то печаль и бессилие. Нет ничего, кроме двухкомнатной школы с менее чем двадцатью учениками и старого медпункта с маленькой комнатой. Нет даже лопаты для тех, кто хочет работать. Те, кто хочет зарабатывать деньги и стать кем-то, уезжают в Атырау и работают вахтовым методом. Те, кто живет скотоводством, довольствуются тем, что есть. Что поделать… Мне больно видеть, как рынок моей родной деревни, которая в детстве казалась мне местом счастья, приходит в упадок. Неужели это только моя печаль? Разве деревня — не колыбель казахов? Кого нам винить в том, что наша «золотая колыбель» приходит в упадок? Мир несовершенен.
Шерхан Талап