В XX веке угроза, нависшая над казахским народом, вопрос о том, останется ли потомство у всего казахского народа, вероятно, никогда не стоял так остро в прошлом. Шовинистическая политика, направленная на постепенное отнятие земель казахского народа, с целью уничтожить его, загнав в пустыни и степи, подобно индейцам Америки, казалось, прекратилась после падения царя, и степной народ ненадолго вздохнул свободно. Он оплакивал свои беды, поднимал свою культуру, пытался стать народом. Враг не смог вынести его становления. В 1925 году Голощекин, назначенный управлять казахской степью, придумал «Малый Октябрь». Он смог с исключительной жестокостью осуществить то, что не смог сделать царь, прикрываясь билетом компартии. Он, якобы реализуя идею установления «Светлого Будущего» для человечества, обманул простодушный народ и настроил единый народ друг против друга. «Малый Октябрь» был лишь умело организованной акцией по уничтожению казахского народа.
Для установления основ социализма в ауле не было необходимости разрушать родовые, племенные мелкие кооперативные организации, формировавшиеся веками. В тех кооперативах земля и сад были общими, скот принадлежал каждому домохозяйству. Разве не были это те коммунистические ячейки, о которых с восхищением писал Морган, говоря о братстве, милосердии, беззаботной жизни, и которые Маркс воспевал? Несомненно, разрушение основ казахского общества было первым шагом на пути к уничтожению казахов. Разве не к таким кооперативам мы стремимся сегодня?
В постановлении Казкрайкома от 19 января (1930 года), считавшемся особо «секретным», говорилось: «мероприятия… в районах сплошной коллективизации казахского населения не совсем достаточны и должны быть усилены», требуя ускорить разрушение кооперативов и основ казахского общества. В этом постановлении говорилось о необходимости согнать разоренные аулы и создать из них большие колхозы. Отсутствие помощи для людей, уже оказавшихся в беде, за сотни километров, открыто признавалось: «бюджетами как краевым, так и местным не предусмотрены специальные средства на оседание», а организация этого была поручена каким-то бессмысленным праздникам, то есть, можно было ясно понять отношение «будь что будет».
Все, кто выступал против такого разграбления казахского народа, считались врагами народа. Голощекинская политика не оставила в покое никого, кроме Ахмета, Магжана, Мыржакыпа, даже здравомыслящих моминов. Он стремился отправить в мир иной не только образованных, но и просто здравомыслящих казахов, чтобы быстрее осуществить свою коварную политику. Различные бандиты, вооруженные теорией «кочевой народ не должен существовать в XX веке», бродили по степи, угрожая оружием и совершая насилие над народом. Их опора была очень сильна. Уже во второй половине 20-х годов, через год-два после приезда Голощекина, кровь моминов начала литься рекой. Под предлогом «расстреляем воров» и «контра повсюду, будем бороться с ними» начали формироваться вооруженные отряды из числа местного населения. Один из них, окружив село Шуаш, принадлежащее одному из крупных родов в Шетском районе, расстрелял семь человек. Среди погибших были Шакен, сын Жанкуты шешена, Сейткали, Сейткамал, Аккаска. Причиной расстрела мужчин одного аула стало то, что Аккаска не оказал должного гостеприимства, а также бегство Какыша из страха, что его сочтут «вором». Бежавший «контра» был объявлен сообщником аула. В тот раз Ескей жыршы рассказал и донес до слуха, что в Урпек Айдае было расстреляно 40 человек. По словам Амиржана Омарова, среди них были Сарымнан, Жаманбек Мекибасов, Сейтбек, Сейтказы.
Отряд, избивавший и вешавший степной народ, делавший все, что ему вздумается, отравил Кокжалы Боранкула, который не подчинялся царскому правительству, а затем окружил аул Майшора-Тажибай и расстрелял его из пулемета на рассвете. Только один человек, вырвавшись на белом коне из аула, смог спастись, остальные погибли. Шамшид и Ускенбай, предчувствуя беду, взяв с собой одну девушку и одну келиншект, отправились из Кокшетау и поселились у черной ивы Абыза. Вместе с ними на юг ушел и местный парень по имени Шарип. Узнав об их планах, 40 солдат ворвались в аул, избили одного юношу до полусмерти и заставили его показать их укрытие. Солдаты принесли голову расстрелянного Шарипа на пике и напугали до смерти мирный народ.
В 1930 году в Шетском районе на каждое хозяйство приходилось от 100 до 500 голов скота в виде налога. В 1931 году народ был в таком отчаянии от постигшего его горя, что казалось, потерял рассудок. На оставшиеся у населения Шетского района 80 тысяч голов крупного рогатого скота был наложен налог в размере 120 тысяч голов скота. Сначала налог на скот был таким, что уничтожал народ полностью, а затем стал поступать «тоннами». Стоит отметить, что группа Голощекина делала это, зная, что нет места, куда можно было бы отвезти это мясо, и что оно будет испорчено. В 1932 году, когда народ умирал, на бывшем руднике Нилди было сожжено 100 (сто) тысяч тонн мяса. Тысячи тонн испорченного мяса были уничтожены в Спасске, Бурме. В 1931 году в народ пришел голод. Было правдой, что в народе начались волнения, когда стало ясно, что они не доживут до «светлого будущего», а погибнут. Когда такая угроза нависла, я бы сказал, что народ, молча пребывающий в оцепенении, не имеет права на существование на земле. Волк тоже бросается на человека, чтобы защитить свое потомство, так почему же казахам зазорно волноваться, чтобы спасти себя? В это время начальником ГПУ Шетского района был назначен Н. Сычев, известный в народе как Шишов. При отправке Шишова в Шет, начальник оперсектора Бак потребовал от него быть беспощадным и не задумываться, отправляясь в район, где «аксакалы и религиозные деятели слушают слова поэтов, а народ не подчиняется». Таким образом, Шишов был обязан обагрить кровью места, куда он отправлялся. Этого было достаточно для малограмотного Шишова. Он безжалостно приступил к своему кровавому делу.
В секретной резолюции бюро Казкрайкома от 25 мая 1931 года по «докладу Ерназарова» указывалось: «в Абралинском и Шубартауском, Кубыском и Каркаралинском районах… напряженное положение… продолжает оставаться». Открыто признавая, что «местные органы допускали грубые администрированные действия в деле мобилизации средств, пытаясь путем облажения населения наполнить финплан, при этом имея в этих районах безтоварье и отсутствие продовольствия», и признавая, что народ страдает от голода и нищеты, вину за волнения народа возлагали на кулаков, которые давно были уничтожены. Крупных баев мы уничтожили в 1928 году, средних не пропустили за 30-е годы, так какой же бай мог сеять смуту среди народа? Или нищие начали богатеть? Вот это казахи называют «перекладывать больное на здоровую голову».
В резолюции, говоря об утрате власти активистами, писалось: «фактический передел власти кулаком Шубартауский р-н», а затем «Коммунисты 6-аула Абралинского района совместно со своим родам принимали активное участие во вступлениях», осуждая коммунистов, которые были казахами и не могли отделиться от судьбы своего народа. Эта ситуация, казалось, была характерна для казахских коммунистов того времени. Известно, что такие граждане, как Тунгышбек, сын Далмаганбета, основателя первой партийной ячейки Шетского района, Копжан, сын Баимена, Сыдан, Алтыбай, сын Накыпа, выступали против конфискации имущества крупных баев в 1928 году, а затем против непомерных налогов, и неоднократно проводили тайные совещания, говоря: «это приведет к голоду». Когда читаешь слова из этого секретного решения: «еще поднять темпы скота заготовок», понимаешь, что нет предела состраданию, и отчаиваешься в жестокости правителей во главе с Голощекиным. Видя, как казахский народ, который не могли уничтожить пулями, ведут к голоду руками глупых, искренне преданных правительству активистов, сегодня душа разрывается.
Когда голод начал охватывать народ повсеместно, и стало ясно, что они погибнут, волнения начались не только в районах, указанных в резолюции, но и в самых отдаленных уголках казахской земли. Целью было лишь избавиться от насилия активистов и попытаться выжить. Одним из центров восстания был Созак, но и народ Арки не остался в стороне. Один район, образованный в окрестностях нынешнего совхоза Женис, казахское население которого поднялось и бежало на юг. Те, кто выжил, составляют нынешний Сарысуский район. Народ, укрепившийся на горе Бокты в Арке и оказавший сопротивление, не сдавался целый месяц, и сбитый ими «кукурузник» был сбит. На стороне Нуринского района, где поднялся народ, глава восстания, Альсен хаджи, был схвачен, и когда его, держа за руки и ноги, били об землю, чтобы вырвать внутренности, он не отказался от своих слов: «Да, я хан казахов». Потомство вечно будет склоняться перед такими героями, которые отдали свою жизнь за народ, даже если они умерли в муках. В Актагайском районе те, кто успел захватить лошадей, промчались через центр района, напугав активистов. Оставшаяся группа, пешком, приближалась. ГПУ Маклошин, разделившись на два отряда, приготовился встретить группу, не имевшую оружия, кроме палок, пулями. Перед наступающей пешей группой Маклошин мгновенно застрелил единственное оружие в этой группе – молодого человека по имени Керкей из рода Кошкин, державшего косу. Второй отряд открыл огонь. Одна из пуль ранила начальника РайПО Омара Адамбая. Не ожидавший такого, возмущенный народ разбежался, и его приближенные были жестоко наказаны.
Особенно напряженная обстановка сложилась в районе Жезды, Карсакпая. Когда автор этих строк находился в Ешкильмес ГРП Улытауского района, старик Ыскак, отец братьев Курмана и Даулена, рассказал очень печальную историю об этом событии. Эти факты сейчас есть и в архивах. Во главе восстания стоял довольно образованный человек по имени Жумагазы. Ахмет уста также был одним из главных действующих лиц. Пять человек во главе с Жумагазы были расстреляны под предлогом «выполним требования восставшего народа». Затем восстание возглавил его брат Кабжан, и они воевали вдоль Бетпака всю зиму. В ходе этого восстания были расстреляны сотни людей (по словам того аксакала, пятьсот человек), а тысячи были осуждены. Я видел в Карагандинском областном архиве в 1961 году, что подобные события происходили и на земле Жанаарка. Для подавления этих восстаний были сформированы отряды из соседних районов. Для наказания восстания в Чингистау из Шетского района было отправлено около десяти человек. Трое из них нам известны сейчас: Адабек, Мукыжан. Один из секретарей крайкома того времени, Голюдов, воодушевленный идеей Голощекина о малом октябре, выдвинул лозунг о необходимости расстреливать людей группами в разных местах для ускорения коллективизации. Для Голюдовых голодающий народ, стоящий на грани гибели, стал просто развлечением для игры с оружием. Шетский район также не остался в стороне от массовых расстрелов. В результате этого, можно увидеть, как сократилась численность населения, по следующим цифрам. В 1926 году в Шетском районе проживало 48311 казахов, а к началу 1932 года осталось 36568 человек, то есть численность населения за этот период сократилась на 11743 человека. Затем, в 1933 году, архивные документы подтвердили, что в живых осталось всего 5021 человек.
Массовые расстрелы в Шетском районе происходили в окрестностях Кызылеспе, первоначального центра района. Народ, слышавший о событиях в Созаке, услышал от Орман Шарипова, который видел ситуацию в Бокты, и рассказал об этом. Народ, голодный и озлобленный, сжег 39 бочек бензина и, казалось, достиг своей цели. Затем кровавый активист Бабжанов схватил Ису. Народ, который не проявлял милосердия к своим сородичам, не стал его избивать. Среди восставшего народа пользовался авторитетом учитель Маргазы. Он придерживался направления: «Насилие, голод – дело рук активистов, верхи об этом не знают, давайте устроим волнения и сообщим о нашем трудном положении». В это время, группа людей, которых отправляли как классовых врагов, среди которых были моллы Тасибек и Ыскак, была догнана невесткой Сакай, которая передала им письмо о восстании. Угнанные связали двух милиционеров, и все, кроме моллы Ыскака, бежали обратно. Молла Ыскак остался, думая: «Добро, возможно, придет раньше, а в полученном сообщении может быть какая-то ошибка». По словам Зекен Бакирова, который был свидетелем этого события и дал нам письменное свидетельство, карательный отряд загнал около семидесяти человек в скотный двор в Токтабек коныре и пытал их. Часть из них вывели на расстрел. В то время комсомолец Зекен был назначен часовым на гору. Келиншек Ажарбека, Сакай, вместе со своим деверем Нурланом, были полностью раздеты и заставлены обниматься, будучи уколотыми штыками. Затем, обезумевшие активисты, сказав: «Пули для вас – пустая трата», выстроили их в ряд и расстреляли. Среди активистов были председатель ауткома Караганды Тойбеков, Кодебек, Сарымсак, секретарь райкома, комсомолец по имени М. Амирин, продавец сельпо. Молодой человек, стоявший впереди расстреливаемых, не выдержав вида направленного на него ружья, терял сознание и падал снова и снова. Тогда Тасибек сказал:
– Этот гнилой смерть даже достойно встретить не смог – и сам подошел под пули.
Омар Тайбек, красный судья, находившийся в центре событий, рассказал автору этих строк, что ГПУ Шишов направил на него ружье и сказал: «стреляй в них, иначе ты тоже враг», и что он намеренно выстрелил в воздух. Да, в то время, вероятно, для Шишовых было удобным способом заставлять людей стрелять и обагрять руки кровью, чтобы сделать их своими доверенными людьми. Дело Бабжанова, который одним выстрелом убил Нурлана и Сакай, обнимавшихся обнаженными, и отрезал грудь еще живой, истекающей кровью женщине, положив ее на тело ее мужа Ажарбека, ужасает.
Шойынбек, попавший в плен в этом событии, был выведен одним активистом для личного расстрела. Ни одна из семи пуль винтовки не была выпущена, и вечером его вернули в Токтабек коныре и заперли. Ночью, вытащив пустой кирпич из дальнего угла старого сарая, Шойынбек, обнаженный, с непокрытой головой, с одним штангой, сбежал пешком и в конце концов добрался до Алматы и рассказал об этом ужасе Гайнолле из Карсыбека. Гайнолла поднял вопрос в столице, и это ужасное деяние было с трудом остановлено.
Автор этих строк 11 октября 1989 года, вместе с аксакалом Зекен, очевидцем злодеяний, нашел место упокоения шахидов Найзакескен, сфотографировал его и отдал дань уважения. Мы попросили Демесина, достойного человека той местности, присматривать за единственной могилой, засыпанной камнями, последним пристанищем безвинно пострадавших, и заботиться о ней как народ. В глубоком овраге между горами ветер колышет траву, выросшую на могилах. А ты, взволнованный, с комком в горле, невольно бормочешь: «Зачем?»
Массовый расстрел в окрестностях Кызылеспе, первоначального центра Шетского района, произошел в середине августа 1931 года. Число расстрелянных превышало двадцать человек. Төлеубай, активист, показавший это событие и нашедший где-то в горах флаг и лист бумаги, был из числа граждан аула Иманжолбарыс. Указав на камень, лежащий на склоне Тюлькили, он сказал: «Я чувствую, что под этим камнем что-то есть», и привел людей ГПУ во главе с Шишовым к своему складу. Народ до сих пор с содроганием вспоминает о жестокости этого подлеца Төлеубая по отношению к женам безвинно погибших граждан, о насилии, учиненном над их детьми. То, что он не оставил потомства, стало результатом народного проклятия, как и слезы народа.
Когда сумерки сгустились, заключенных вывезли из нынешнего Аксуского отделения на верблюдах. Даржибай Касен сказал: «Давайте сбежим, мы все равно умрем». Тогда уважаемый в народе Ахметжан из Талпака сказал: «Давайте подумаем о наших близких, если мы сбежим, эти собаки уничтожат наших детей. Что бы ни послал Бог, мы увидим сами», – и принял решение. Последним желанием Ахметжана было совершить намаз. Акаң, склонивший голову в земном поклоне, был застрелен Семененко. Раненый аксакал не упал, и один из местных сумасшедших убил его мечом. Морозов, сказав: «Вам жалко пуль», уничтожил многих одним выстрелом.
Шишов, взяв с собой молодого парня, только что начавшего службу, дал ему в руки ружье и, приставив пистолет к его виску, начал считать: «Стреляй, иначе…». Испуганный парень, вместе со звуком выстрела, потерял сознание и упал. Кто-то, сказав: «Пей кровь, придешь в себя», намазал ему рот кровью. Этот парень (он тоже стал жертвой насилия, поэтому мы не называем его имени) перед уходом на войну сказал: «Я пил кровь, я не вернусь с поля боя живым», и пропал на войне. Один из активистов, искавший развлечений, Акбота Тусупбек, был связан по рукам и ногам и отвезен в Аюлы, где был расстрелян в одиночку. Акпан Кудыш, раненый, через некоторое время пришел в себя и сбежал вдоль берега реки. Раненый Кудыш не смог убежать далеко. На следующий день его нашли ищущие в окрестностях кладбища Данияра и, преследуя его, застрелили.
В письменном свидетельстве, данном старым учителем, ветераном войны и труда Жуматаем Кутжановым, говорится: «Ночью слышались звуки выстрелов, утром взрослые отправились узнать, что случилось. Стреляли под высоким обрывом реки, обращенным к солнцу. Вода была красной от крови. Мы пошли, якобы ловить рыбу. Нас прогнал вооруженный человек в милицейской форме». Жумекеңу тогда было 14 лет.
Жумекең много беседовал с аксакалом Имагамбетовым Тосбаем, который хорошо знал эти события, и подробно расспрашивал об этом. Аксакал Тосбай сказал, что, поскольку люди знали место захоронения расстрелянных, обвал реки, обрушившийся на тела, был расчищен, и часть тел была похоронена на северной стороне Табан-тобе, где мы сегодня устраиваем скачки и праздники, и что он сам участвовал в этом. Если Жуматай аксакал вспоминает, что в тот день были расстреляны Даржибай Касен, Ахметжан Талпак, Елубай, Аманбек, Тынышбек, Жексенбек из Иман-Жолбарыса, Шуленбай, то Жумабай Такен, Акпан Кудыш, Акбота Тусупбек, Садуакас из рода Сандыбай стали шахидами. Старик Ыксанов Мукаш сообщил, что среди тел были Казангаб Тинекени, Ахмет Каракойлы Адай, Карсабек Шегирлиулы, Кайырберли Балта Кудайбергенулы, поэты Бабас. В тот год погиб и кюйши Абди, что мы неоднократно слышали от Жуниса Ибышулы. Голод 1932 года, неудержимо уходящий в тень времени, снова и снова вызывает вопрос «почему, почему» и требует объяснения трагедии, созданной искусственно. Читая воспоминания очевидцев, чувствуешь себя пережившим ту скорбь, содрогаешься. Е. Мухамеджанұлы пишет, что активисты забрали весь скот, народ, бредущий по дороге, погибал, а девушка, не способная идти, покачивалась, готовая броситься в огонь. К. Жанасылов говорит, что из сарая в Беткайын пришлось выкапывать человеческие кости, а разбросанные трупы в Сарыозеке долгое время не давали косить траву. Старый учитель С. Абдраимов говорит, что из 150 домов в Бегили в 1930-х годах осталось только 37 домов, в каждом из которых было по одному-два человека. Когда Кайша шешей рассказала, что директор совхоза Соловьев, похоронивший два дома, полных сложенных друг на друга мертвых, в яме, бросал оставшихся в живых в мешках в воду, невольно веришь в отсутствие предела жестокости. Старый учитель К. Ибырайтыги, вместе с беженцами, ушел в Сибирь, а К. Аяпбергенулы пишет, что в голоде, который не вынес бы человеческий род, люди ели друг друга, и ты, по привычке, впитанной в кровь, думаешь: «Где правительство, где партия?» Я против того, чтобы преследовать прошлое. Одни обманулись «Светлым Будущим». Других ГПУ-КГП заставило работать против их воли. Недостатка в жаждущих власти и положения невежества тоже не было. Но все это хранится в архивах как наших, так и зарубежных. Каждый отвечает перед Богом и будущим поколением за свои дела и слова на этом свете. Они и есть последние судьи. Человек, которого называют единственным виновником этого голода, названного Геноцидом, – это Голощекин, прозванный «Желтым». Неизбежно возникает вопрос: куда смотрели его окружение, когда он, единственный правитель, делал это? Невозможно представить, чтобы гражданин, видя, как его народ идет к гибели, не выстрелил бы в Голощекина одним выстрелом ради своего народа. Следовательно, его окружение тоже преступники. В то время, прикрываясь ядовитой идеей коммунизма, злодеи захватили власть в стране. Если мы скажем, что все подчинялись Голощекину, то будем виновны перед духами предков. В 1928 году, когда началась конфискация, граждане Шетского района, желавшие целостности народа, во главе с Копжаном Баименулы и Тунгышбеком Далмаганбетулы, провели тайное собрание коммунистов на берегу реки Койкел и поклялись не отдавать баев. Эти граждане, получившие прозвище «красные», несомненно, подверглись преследованиям.
Тем не менее, давайте посмотрим на несколько шагов «Желтого» в этот период. Голощекин, который даже во сне не видел быта казахского народа, который не открывал двери ни одной юрты, который не думал об особенностях народа, занимающегося скотоводством, проводил постановления Казкрайкома, которые искали беды. Он хотел согнать в колхозы миллионы казахов, не имевших ни сохи, ни семян для обработки земли. Для этого, вероятно, нужно было отобрать у них скот. В постановлении Казкрайкома от 19.01.1930 года указывалось: «Огромное количество кочевого и полукочевого казахского населения», и далее заключалось: «коллективизация казахского населения должны быть усилены». Стоило бы сказать хоть одно слово о том, какие условия должны быть созданы для народа. В этом постановлении говорилось: «потребует передвижение населения в хозяйственные центры», что открывало путь к тому, чтобы согнать казахов великой степи, чей скот был разграблен, сконцентрировать их и создать юрточные города. Юрточные города, в которых не осталось ни одной живой души, простояли до 1934 года, раскачиваясь на ветру. В том постановлении говорилось, что для согнанных казахов должны быть построены дома, но финансирование этого указывалось как «бюджетами, как краевым, так и местным не предусмотрены специальные средства», и ссылались на какие-то учреждения, не имевшие ни гроша. Таким образом, согнанный народ был обречен на истощение, болезни и холод. Более того, постановление бюро Казкрайкома от 25 мая 1931 года «еще поднять темпы выполнения скотозаготовок» подталкивало несчастный народ к голоду 1932 года, ударяя его то сверху, то снизу. Как возник этот голод, волновал многих. Сколько нас было? Сколько погибло? Старики, знавшие правду, боялись говорить, скрывая лица. Мой отец, Жунис Ибыша, только в 1990 году заговорил об этом вопросе. По его словам, «в Шетском районе до голода было 54 тысячи человек. По численности мы опережали Каркаралы». А только овец было около 700 тысяч, лошадей – 60 тысяч. В конце 60-х годов, когда я проходил лечение в больнице в Караганде, после нескольких лет в политическом лагере, я встретил человека по имени Темиржан Каиров из Каркаралы (если есть его потомки, прошу связаться со мной). Этот человек работал начальником почты в Шети в 1932-33 годах. Я начал разговор с ним, переводя его на тему 32-го года, и начал расспрашивать. После голода, в 1933 году, правительство начало подсчет выживших. Тогда Темекең, сказав, что в Шетском районе было 298 хозяйств, состоящих из двух или трех человек, и 309 очагов, если считать сирот и вдов отдельными семьями, заплакал. Мне пришлось долго скрывать этот факт, который я мог прочитать только сам, будучи избитым жизнью.
В 1988 году, в преддверии 60-летия Шетского района, мы попытались рассказать о трудностях, пережитых народом, в докладе. Тогда один из видных сотрудников райкома принес из архива данные: в 1930 году численность населения Шетского района составляла: мужчин – 7116, женщин – 6658 человек. Всего – 13772 человека. Пришлось не поверить этому. Потому что в книге ученого М.С. Муканова «Этнический состав и расселение казахов среднего жуза» в переписи 1824 года:
Кояншытагай: 1632 мужчин, 2176 женщин.
Карсон-Керней: 3243 мужчин, 4324 женщины.
Алтеке-Сарым: 3144 мужчин, 4192 женщины.
Всего: 18711 человек.
Начальник Карагандинского архива, услышав, что я ищу, встретил меня холодным взглядом и сказал, что таких материалов нет. Партархив, архив КГБ – закрыты. Тем не менее, я взял около ста папок из Госархива и провел несколько дней в поисках. Наконец, я нашел то, что искал, умирая от усталости. Эти данные были размыты слезами человека, заполнявшего таблицу. Старая бумага могла сгореть. Первой причиной ее сохранности было то, что она была названа «сведениями о поголовье скота», второй – то, что она была написана латиницей. Я, искавший ее несколько дней, прошел мимо, а затем вернулся, подумав: «Возьму хотя бы количество скота». Я счел нужным представить и ознакомить общественность с этой таблицей, полной рыданий плачущего ребенка и слез рыдающего взрослого.
Одна ветвь без лошадей: там указано 24 лошади, 12 верблюдов. В этой графе нет численности людей. Это, вероятно, были активисты, милиция, судьи, прокуроры, учителя и т.д., находившиеся на руководящих должностях. А в другом найденном документе говорится, что в 1926 году казахи Шетского района составляли 48311 человек. Затем, до 1930 года, в результате конфискации и преследований, их численность сократилась до 36568 человек. Таким образом, из 36568 казахов в Шети к началу 1932 года к 1933 году осталось в живых только 5021 человек. Из 197832 голов скота осталось только 1768 голов. Все старики говорят, что после конфискации 1928 года поголовье скота сократилось в 10-15 раз. От сократившегося поголовья в 197832 голов к 1933 году остались лишь остатки.
Правительство, планировавшее расстрелы и ссылки людей, заставляло людей на местах, жаждущих власти, трудиться не покладая рук. Если в 1930 году число кулаков-бедняков составляло 76, то в 1931 году – 325, в 1932 году – 400, план уничтожения классовых врагов был перевыполнен, и массовые преследования народа были очевидны. Когда на каждое хозяйство приходился налог в 150-500 голов скота, и народ, лишившись всего, погибал, как мухи осенью, планировалось завершить посевные работы в районе за 12 дней, выполнить пятилетку за четыре года и выкрикивать лозунги, – это не могло уложиться в голове здравомыслящего человека.
В документах 1930 года очень часто говорится о том, что численность населения Шетского района была рассчитана неправильно и занижена. Даже руководителям делали выговоры. Это можно увидеть в фонде №1, описи №1, деле №10. Эта ситуация требовала дальнейшего исследования. Статистика архива, которая не была уничтожена, доказывает, что в 1926 году в Шетском районе проживало 48311 человек. Таким образом, то, что из такого количества людей к 1933 году осталось 5021 человек, является кричащей правдой. Тяготы красной чумы, постигшие соседние районы нынешнего Шети, не меньше. В Карагандинском архиве, в материалах Р-2, оп 1:4 «материалы о работе 1-ого окружного съезда советов Каркаралинского округа, население Каркаралинского округа 1934 на 11» указан следующий факт:
В Кууском (Егиндыбулакском) районе – 3545 человек;
В Шетском районе – 6467 человек;
В Жанааркинском районе – 5960 человек;
В Коныратском районе – 8111 человек;
В Каркаралинском районе – 10564 человека;
В Баян-Аульском районе – 10504 человека.
В год после бедствия население района увеличилось на одну-две тысячи. Большинство из них были пришлые люди, такие как русские, туркмены и т.д., которые остались, чтобы занять пустующие земли, европейцы, отправленные для укрепления совхозов. Часть из них вернулась, выжив после голода. Население Шети увеличилось с 5021 человека до 6497 человек. В Каркаралы и Баянауле в то время было всего около 10 с половиной тысяч человек.
Найти места массовых захоронений погибших от голода – дело нынешнего поколения. В Шети, ниже центра района, рядом с могилой Бакай байбише, лежат останки около 400 человек. В 70-х годах, чтобы стереть эту трагедию из памяти народа, на этом месте построили автобазу и пустили машины по скоплению могил. Сейчас мы делаем вид, что огораживаем и охраняем это место. Точно так же, в овраге за старым зданием ГПУ похоронено очень много людей. Там, вероятно, были и расстрелянные. В середине 60-х годов это место, хотя и не использовалось для посева, было намеренно вспахано. Старики Жунис Ибыша, Жуматай Кутжанулы, Шаукей Жуканулы сегодня показывают, что на этом месте, в середине множества могил, в одной яме похоронены 525 человек. Нынешний офис торгового общества (РайПО) в 1932 году был детдомом. В яме рядом с этим местом до 1955-56 годов были полны костей умерших детей.
Немец по имени Лакман, приехавший в окрестности совхоза Просторный в начале этого века, очень подружился с казахами. В 1933 году он рассказал, где погибли от голода многие знакомые люди или их семьи, нашел их кости и сам похоронил их. На нынешней станции Жарык, где строится железная дорога, собрали много казахов в качестве рабочих. Когда ситуация ухудшилась, руководители бросили рабочих и сбежали. А. Маясарұлы говорит, что здесь погибло более 200 человек. М. Кузгибеков служил в Жанаарке в начале 30-х годов. Он говорит, что на кирпичном заводе вдоль реки Аппаз, где находился старый центр района, в 200 шагах от дома М. Агабаева, в одной яме похоронили около 200 человек. Старый учитель из совхоза «Дружба» Зарубай Тажитов является живым свидетелем того, как летом хоронили погибших возле мечети в месте под названием Жиын.
Голод казахов не закончился в 1932 году. Он продолжался до 50-х годов. Пенсионер Төлеутай Нурмуханов рассказывает, что в 1948 году он находился в ФЗО в городе Сатпаев (Никольск), куда его отправили как сироту против его воли, и что в этом ФЗО от голода умерло более 60 детей казахских сирот в феврале, марте, апреле. Он передал нам, что ушел отсюда вместе с Кулен, дочерью Байкожи Смагулы, и эта девушка, отдав свою еду Толеутаю, спасла его, а сама умерла от голода.
Пока народ голодал, правительство совершало неслыханные преступления. Лошадей, объявленных больными, массово расстреливали, а мясо отобранного скота складывали горами, активисты, под предлогом «мясных планов», обыскивали дома и забирали последние крохи еды. Горы мяса протухли летом 1932 года. Даже протухшее мясо не давали голодающим. Таким образом, только в Нилде было сожжено 100 тысяч тонн мяса. Подобные случаи происходили в Бурме, Спасске.
Пока народ умирал от голода, случайные руководители праздновали. Председатель ауткома Шетского района Куанышев не организовал доставку помощи от правительства, ежедневно пьянствовал и ухаживал за русской няней в детдоме. Глава партии района М. Байбокышев бросил работу и сбежал. Прокурор, начальник милиции – исчезли без следа. Голод затянулся. Голод, достигший пика в 1932 году, продолжался и в 1933-34 годах. Архив (фонд 5, опись №1) сообщает, что в 1934 году рабочий совхоза Шет М. Мукабаев был избит за просьбу о хлебе. Его живот сводило от голода, глаза потемнели от голода, и он не имел права просить хлеба ради своих детей. Вспоминая те дни, когда мой народ был в таком жалком положении, я до сих пор ворочаюсь ночью и чувствую боль в сердце.
Архив /Р5, оп№3; 70/ 1934 год
Лошади 840;
Коровы 1593;
Овцы 2186;
Верблюды 125.
Райзо Жексенбаев дает холодные сведения. Хотя измученный народ не мог прийти в себя (ведь прийти в себя удалось только к 1990 году), он начал трудиться.
Большинство нынешнего выросшего поколения, кажется, забыли или знают лишь поверхностно о кровавой резне. Возникает закономерный вопрос: как так? Ответ тоже в архиве. Р2/1/211/ отчеты, а, я/советов перед избирателями за 1936 г/о.
Таким образом, свободные выборы не дали им прийти в себя, и самых умных людей из каждого аула отправили в Сибирь. Это была репетиция перед безумием. Кто помог «призвать к порядку» народ, знает и народ, и архив. Имена «Героев» последующих событий также записаны и сохранены, только те, кто жив, должны уметь просить прощения, ведь «обжора» – не хорошее прозвище, как и «стукач-ушастый». Вот эти злодеи, казалось, заставили народ «забыть» память. Но народ не забыл. Зверства 1930 года, возможно, происходили во многих местах Советского Союза. Однако, такого огромного разорения, как казахский народ, когда погибло 70-80 процентов народа, не было ни в одной республике. Это был геноцид. Нынешнее живущее поколение – те, кто выжил из пасти смерти. Да поможет Алла народу казахской степи!
Камел Жунистеги,
писатель
«Акикат»