Выдающийся ученый, доктор технических наук, профессор Абай Турсынов, прошедший через все тяготы жизни, долгие годы преподавал в высших учебных заведениях Ленинграда, а затем переехал в Алматы, пенсионер. По словам Абая Турсынова, его родители, находившиеся в хороших отношениях с Кажымуканом, однажды спасли знаменитого борца от неминуемой смерти (он был непосредственным свидетелем этого). Об этом Абеке так рассказывает:
– Мой отец Абдырахман, который много страдал из-за того, что был сыном бая, в свое время учился в Бухарском медресе, был слушателем рабфака, членом мусульманского отряда в составе Красной Армии, консультантом по восточной истории и культуре в ленинградских Эрмитаже и Русском музее. Участвовал в установлении Советской власти в Таджикистане. Его родина – село Торкыс в районе Жанажол города Ташкента. Моя мать приходилась сестрой Жанылыс, матери знаменитой певицы Жамал Омаровой. Я двоюродный брат Жамал.
Во время конфискации имущества баев и коллективизации в 1928-29 годах мой отец, человек деятельный и проницательный, перебрался в Таджикистан и искал убежища в Сталинабаде. Сотрудники НКВД, зная, кто он (один человек узнал его), но остро нуждаясь в человеке, знающем русский, таджикский, узбекский, арабский и казахский языки, не арестовали его, а использовали на различных работах. Два года он был начальником отдаленной пограничной заставы. Затем вернулся в Сталинабад и открыл приемный пункт для помощи сотням и тысячам беженцев-казахов, прибывших из-за голода 1932 года, организовал казахское село недалеко от города. Некоторое время мои родители жили в этом селе, а затем переехали в Сталинабад. У них были дома и в городе, и в селе. Я родился 23 января 1933 года в родильном доме на правом берегу реки Орзоб в Сталинабаде. С 1940 года мы три года жили в Алматы. Здесь мы жили в одном дворе с очень добрым и богобоязненным человеком по имени Билял Иксанов, который предоставил работу и жилье и заботился о нас, как зять Жамал Омаровой, Есей. Мы с его сыном Мустакымом, который впоследствии стал государственным деятелем (мы звали его Муса), были обрезаны вместе. Это отдельная история.
В 1943 году отец был на войне – мы вчетвером, бабушка, мама, брат и я, вернулись на родину, в Жанажолский район, где в 1951 году я окончил русскую среднюю школу с медалью. По направлению ЦК комсомола Узбекистана поступил в Московский институт ирригации. Этому также способствовал тогдашний министр хлопководства СССР Усман Юсупов. Усман ака, узбек из Ферганы, бывший первым руководителем Узбекистана, был другом наших родственников и прекрасно говорил по-казахски. После окончания института два года проработал в Красноярске (ГЭС), откуда был приглашен в Ленинград в аспирантуру. Защитил кандидатскую и докторскую диссертации и остался там навсегда, там же женился. Позже мы переехали в Алматы. Я рассказываю это в связи с тем, что будет изложено далее. Теперь перейдем к этому.
Мой отец, имевший несколько специальностей и грамотный, принимал в Сталинабаде гуманитарную помощь извне – продукты питания, одежду и другие товары, и доставлял их в близлежащие и отдаленные населенные пункты на полуторке. Он был единственным шофером из мусульман того времени. Другие, русские, часто попадали в аварии на трудных горных перевалах, некоторые спились. На нашей улице стало больше казахов, они занимались различными ремеслами. Отец имел хороший доход, мы не знали нужды и лишений. В 1938 году летом по всему городу разнеслась весть, что приезжает казахский борец Кажымукан. Все казахи собрались послушать, и у таджиков появилась возможность показать, кто они такие. В целом, Таджикистан был республикой, где Советская власть установилась поздно. Непризнание, неповиновение советскому порядку, басмачество, бандитизм в отдаленных горных районах продолжались до сороковых годов. Возможно, поэтому было нелегко отличить, кто друг, а кто враг. Однако большинство таджиков находили общий язык с кем угодно и хорошо относились к казахам. Лично я знаю немало таджиков, которые безгранично уважали моих родителей.
Вскоре приехал и долгожданный цирк, и шатер был установлен на базарной площади (недалеко от нашего дома). Рядом выстроились небольшие вагоны, для дрессированных животных (лошадей, верблюдов, медведей, коз, собак) были сделаны открытые вольеры. Таджики склонны к музыке, артистичны, и если речь заходила о танцах, то и старики, и молодые сгорали от желания. Когда приехал цирк, до дня представления они каждый день и вечер играли на рожках, дудках, пели песни, танцевали, и не было предела радости народа, смешанного из таджиков, казахов и узбеков. В день открытия цирка было так же. В какой-то момент послышался голос: «Представление начинается». Народ успокоился, площадь тщательно очистили. Заиграла музыка, и на арену вышел Кажымукан, подняв правую руку вверх. На нем был спортивный костюм. Он не спеша прошелся, поклонился публике. После того, как глашатай объявил, кто он и его титулы: «Есть ли среди вас желающие помериться силами с всемирно известным борцом? Если есть, пусть выйдут в центр!» – объявил он. Через некоторое время вышел человек неизвестной национальности, но одетый по-мусульмански, затем еще один такой же, и еще, и еще. Никто из них, конечно, не мог сравниться с Кажымуканом. Все они были повержены (позже мы узнали, что это были заранее подготовленные люди цирка).
После борьбы борцов на арену вышли другие артисты: гимнасты, жонглеры, дрессированные животные. Особенно восхищали зрителей выступления скоморохов (клоунов), у которых от восторга глаза сияли.
После антракта Кажымукан снова вышел на арену: то сгибал железный прут толщиной с руку в форме дуги, то вращал над головой двухпудовый камень, демонстрируя свои мышцы, и доставил немало удовольствия зрителям. Затем несколько артистов – один залез Кажымукану на спину, другой на грудь, третий на плечо, и богатырь, у которого были видны только ноги, прошелся по арене. Наконец, на арену насыпали толстый слой древесных опилок. На них лег Кажымукан спиной, и его тело было покрыто досками и опорами. Это было последнее «выступление» богатыря на сегодня. Сейчас над борцом проедет полуторка, кузов которой полон людей. Народ шумит. Некоторые не решаются смотреть, закрывают глаза руками. Внезапно раздался звук рога, и машина за мгновение ока проехала над борцом и остановилась на противоположной стороне арены. Зрители, затаив дыхание, не знали, жив ли борец. О, чудо! Кажымукан, отбросив в стороны доски и опоры, которые несли четыре человека, выскочил из-под них. Жив. Сколько было криков восторга, сколько было тех, кто плакал от радости, кто отворачивался. Звук рога и труб разрывал уши. Я очень испугался и заплакал. Сидевшая рядом бабушка Шынар брызнула мне на лицо ледяной водой и привела в чувство.
После представления все казахи собрались в нашем доме, расположенном недалеко от цирковой арены, и вскоре в котел были брошены мясо одного барана и одной овцы. В большой комнате был накрыт обильный дастархан. Вместе с отцом и несколькими старшими аксакалами мы пошли пригласить борца на угощение. Переодевшись и сменив одежду, борец, накинув на плечи казахский шелковый чапан, надев на голову тюбетейку и теплые носки на ноги, отдыхал на деревянной скамейке. Увидев нас, он тепло улыбнулся, пожал руки старшим по отдельности. Он поднял меня с земли, поднял высоко и погладил по лбу, опустил вниз. «Хорошо, что ваш дом близко, я устал от машины», – сказал он, согласившись пойти. «Вы не возьмете всех артистов?» – спросил отец. «Нет необходимости, они будут готовиться к завтрашнему дню», – ответил он и пошел один. Мы пришли домой. Казахи, заполнившие двор, расступились, и борец прошел в центр. У двери он вымыл руки, и мы вошли в просторную комнату. Здесь были уважаемые люди, те, кому не хватило места, сели в соседнюю комнату. Меня удивило, что богатырь ел мало. Попробовав блюдо, он отрезал мне ухо и кусок бастурмы, затем протянул их аксакалу рядом. Тот поступил так же, и остатки трапезы борца обошли весь дом. Он не притронулся к большому блюду с мясом. Без шума, пустых разговоров, песен и музыки слушали рассказы борца. Бутылки с алкоголем, приготовленные заранее, не были открыты. Когда Кажымукан сказал «не нужно», другие тоже не осмелились выпить простой воды. Отец, как хозяин дома, по очереди представлял борцу присутствующих за дастарханом и говорил громче, чтобы слышали и те, кто сидел в соседней комнате. Не осталось незамеченным, что отец был знаком с Кажымуканом давно. Не знаю, сколько пробыли гости, я уснул.
На следующий день я не пошел на представление. Было ли представление или нет, я тоже не знаю. Сколько дней цирк выступал, тоже не помню. Но мне запомнилась сцена перед закрытием цирка. Когда пришло время, когда машина должна была проехать над борцом, как обычно, народ, спокойно сидевший, зная, что ничего не случится, внезапно зашумел и пришел в волнение, как будто упала молния. Внезапное проседание «моста», служившего борцу щитом, и его опускание вниз было достаточным. Люди в кузове тут же спрыгнули, к ним присоединились зрители, и они бросились на арену. Тем временем Кажымукан, с трудом поднявшись из-под «моста» бледный как полотно, подошел к машине, поднял шофера и бросил его под колеса. Дальнейшее было делом разгневанной толпы, которая «разобралась» с ним и отправила водителя в ад.
Несколько человек на носилках унесли Кажымукана с арены… С тех пор поползли ужасные слухи: «борец умер за кулисами», «был арестован за смерть шофера», «поздно ночью кто-то переправил его в горы»… А то, что Кажымукан исчез бесследно, как будто утонул в воде, было очевидно. После этого случая весь казахский народ приуныл, стал печальным и подавленным. Отец тоже не выходил из дома, снимал задние колеса и мотор машины и целый день ковырялся в них. Меня никуда не отпускал. Гуманитарная помощь полностью прекратилась. Время от времени к отцу приходили какие-то неприглядные люди, постояв, уходили.
У меня был трехколесный велосипед, я ломал и чинил его по несколько раз в день. Когда надоедало, я заходил в большую комнату и играл с постелями, собранными в углу. Раньше одеяла и подушки лежали на сундуке. Не знаю почему, но теперь вместо сундука стоял сверток, обернутый войлоком – как верблюд, свернувшийся калачом. Он был очень большой и высокий. Одеяла и подушки лежали на нем. Скинув одеяла на пол, я с трудом залезал на сверток и прыгал вниз. Старался прыгнуть как можно дальше. Иногда мне казалось, что сверток сам подбрасывал меня. Мои штаны трещали по швам.
Однажды я проснулся посреди ночи. Сон как рукой сняло, я прислушивался к чему-то. Отца и матери рядом не было. Из боковой комнаты доносился слабый свет. Я подошел поближе и увидел, что в дверном проеме, занимая почти все пространство, лежал огромный человек в спортивном костюме, а отец массировал ему ноги, мать же держала в большой чашке чай, покачивая его. Меня не заметили. Огромный человек заметил первым, сел и сказал, смеясь отцу: «Сегодня мне не нужно растирать спину, этот мальчик сделал это днем». Огромным человеком был Кажымукан. Я испугался и спрятался за маму. Огромный человек позвал меня к себе, посадил на колени, погладил по голове. Никто не говорил, я от смущения смотрел вниз.
Мама выключила лампу, и мы быстро легли спать. На следующее утро, проснувшись, я получил наказ от отца никому ничего не говорить. Сам он к вечеру кое-как починил машину (машина, видимо, и до этого была в порядке), и с наступлением темноты уложил Кажымукана на дно кузова. Сверху погрузили мешки с продуктами, котомки и что-то еще, и он уехал в ночь один в кабине. Через несколько дней он вернулся домой. Мы возблагодарили Бога за благополучное возвращение отца и за то, что Кажымукан избежал опасности. После этого, не знаю почему, мы оставили дом в городе и переехали в колхоз «Орджоникидзе», где жили казахи. Мы поселились в холодном, пустом доме, оставшемся от немецких колонистов – с цементным полом. Отец устроился механиком на Орзобскую ГЭС. Там, заболев от простуды, он попросил председателя колхоза собрать одну машину из двух неисправных грузовиков. Председатель не возражал. На это требовалось полтора-два месяца. Поэтому отец посадил маму и меня на поезд и отправил в Жанажолский район, родные места под Ташкентом. Там мы вдоволь навестили родственников и через месяц отправились в Сталинабад, приехав на станцию Кауфманская. С нами были Бусара, мать моей матери, и мой дядя по материнской линии Куанышбек, пришедшие нас проводить. Кроме мелочей, у нас было два свертка, полных гостинцев. Оба были тяжелыми, как гири. Поезд здесь останавливался иногда на пять минут, иногда проезжал медленно, не останавливаясь. Успел – сел, не успел – остался. Хоть и были билеты, на душе было тревожно. Кроме нас, в зале никого не было. Вдруг со стороны двери вошел крупный мужчина в сапогах, брюках-галифе и рубахе-сырме, подпоясанный широким поясом, и стал метаться по залу. Оглядев зал и увидев нас, он бросился к нам.
Его походка была быстрой и легкой. Это был Кажымукан. Мы были вне себя от радости. Мой дядя Куанышбек вышел на перрон. Кажымукан сел рядом с мамой и что-то говорил. Я забрался к нему на колени и осторожно потрогал небольшой кусочек красного мяса, едва державшийся на одной из его рваных ушей. При каждом движении головы этот кусочек мяса дрожал. Его большой, выдающийся нос казался таким, что мог отвалиться, если бы его толкнуть. Вдруг из двери показался мой дядя Куанышбек и крикнул: «Поезд идет, он не остановится!» Мы бросились наружу, спеша и суетясь. Кажымукан, держа два свертка в обеих руках, передал один бабушке, другой дяде, и мы ждали поезд. Когда поезд приблизился, он сначала забросил меня, как мяч, в вагон. Затем помог маме сесть. После этого, не сумев догнать тронувшийся поезд, он принес и бросил перед нами два свертка и легкие вещи, которые были у дяди и бабушки, и крикнул: «Прощай! Передай привет Абдырахману!» Его голос звучал хрипло и прерывисто. Мне показалось, что из его глаз брызнули слезы.
Зная, кто нас провожает, проводники поезда и другие пассажиры проявили к маме и мне особое внимание и заботились о нас до самого Сталинабада. После того, как мы сели в поезд, мама долго не давала мне говорить, рассказывая то одно, то другое. Только после того, как мы пересекли Сырдарью, я разговорился и спросил, почему у Кажымукана были рваные уши, она сказала, что это дело рук японского борца. Затем она рассказала, как суданский негр, намазав себе тело мылом, засунул руку в рот и содрал кожу с головы. Я, жаждущий всего знать:
– Почему его хотели убить в Сталинабаде? – спросил я маму.
Мама, которая все знала давно:
– Это дело рук местных сотрудников НКВД. Они хотели угодить кому-то, убив Кажымукана, приняв его за японского шпиона. Если бы что-то случилось, они бы просто сказали, что он сам попал под машину и погиб. Однако их злые намерения не осуществились, они сами оказались в дураках. В тот проклятый день люди, которые хотели раздавить борца, сначала не дали дорогу шоферу, который хотел его убить, спрыгнув из кузова – многие из них были казахами – и спасли борца. Их предположения о том, что разъяренные люди тут же уничтожат заговорщика и единственного свидетеля – шофера, оправдались. Их коварные намерения, что в случае, если Кажымукан не погибнет под машиной, вспыхнет массовое беспорядки, и в суматохе они незаметно застрелят борца, не осуществились. Вместо этого, разгневанный народ, ища своего любимого борца, всю ночь обыскивал все места, разрушил и уничтожил цирковые вагоны, склады и магазины на базаре, но ни народ, ни злоумышленники не смогли найти борца.
Во время хаоса в ночь покушения на Кажымукана его привели и спрятали в нашем доме через сарай соседнего дома надежные люди, которые затем распространили слух о том, что «борец сбежал». Были даже люди (без имени и фамилии), которые утверждали: «Мы сами переправили его в Афганистан через Амударью».
Кажымукан находился в нашем доме до тех пор, пока не утихла суматоха. Когда шум утих, отец отвез борца через Денау, Сурхандарию (Жиделибайсын), Кашкадарью в Джизакский край в Самаркандской области и передал его там своим сородичам-кыпчакам. Их влиятельные люди быстро связались с Москвой через Ташкент. Только после того, как оттуда поступил приказ не трогать Кажымукана, борец вышел на свободу, посетил людей в окрестностях Ташкента, был в гостях. Там, услышав о нашем приезде, мама и я нашли его.
Вот такая тайна заговора против Кажымукана в Сталинабаде. До сих пор я не знаю ничего о том, что было сказано или написано об этом. Моя покойная мать говорила, что некий Муратхан Танекеев, когда писал книгу о Кажымукане, специально приезжал из Алматы и получил много информации. Позже, когда книга вышла, мы не нашли ничего существенного. Не знаю почему. Либо мать не рассказала всего, либо цензура не пропустила, трудно сказать. В целом, сведений о Кажымукане мало. Говоримые слова не отличаются друг от друга, похожи как две капли воды. Кто поверит, что все 51 его медали были проданы или утеряны? Загадка. Моя задача – не разбирать и анализировать их. Я не намерен здесь добавлять недостающее или восполнять пробелы. Я счел нужным поделиться только тем, что видел своими глазами, чему был свидетелем, что знаю сам. Чтобы это не осталось во мне, чтобы люди знали…
Закер АСАБАЕВ,
писатель